ПРОРОЧЕСТВО
В школе я был “белой вороной”. Духу коллективизма, единственному из всех духов, поощряемому и культивируемому советской школой, я был совершенно чужд. Когда мои одноклассники на переменах играли в “жука” или зажимали по углам девчонок, я гулял сам по себе и мечтал о высоком. Например, о кругосветном путешествии на паруснике (скрупулезно планировалось всё: тип парусника, средняя скорость, количество еды и бутылок воды в расчете на человеко-день), или об охоте на львов в Африке (после фильма “Барабаны судьбы”, который показывали всей школе в актовом зале). Дома мою мечтательность считали трагедией. “Он витает в облаках!”, скорбно говорил папа маме, начиная свой обычный монолог на эту тему и почему-то говоря обо мне в третьем лице, как будто я не сидел тут же в комнате. Кстати, уже тогда я подозревал, что это не самый страшный из смертных грехов. Заканчивалась же сцена, ставшей за годы учебы хрестоматийной, фразой: “Он умрет в очереди за хлебом!”, правда, обращенной уже не к маме, а не то к потолку, не то к жившим за ним соседям сверху - и мне почему-то сразу представлялся артист Юри Ярвет в фильме “Король Лир”.
Не уверен, что мой внутренний мир был богаче, чем у моих одноклассников - просто он был другим. Они “фанатели” от музыки “Скальдов” и “Битлз”, а я оплакивал судьбу купринского поручика Ромашова. В классе смотрели на меня, как на марсианина.
- Что читаем? - спрашивал товарищ во время урока физкультуры, от которого мы оба были освобождены. И, по-хозяйски закрывая мою книгу, читал на обложке:
- Вэшефнер. - А кто это?
Я объяснял.
- Слушай, а тебе битласы нравятся? - переходил он к более знакомому.
- А кто это?
Он объяснял…
Нельзя сказать, что надо мной издевались. Пожалуй, даже не смеялись. Так, подсмеивались. Хоть и не всегда добродушно, но кнопок на стул не подкладывали и тетради чернилами не заливали. Понятно, что закадычных друзей у меня после школы не осталось, и выпускной школьный альбом я сейчас листаю без слез умиления и спазмов в горле. Впрочем, никаких обид ни на кого я не держал и, тем более, не держу теперь - через столько лет...
“Имярек хочет добавить вас в друзья. Вы можете подтвердить, что вы друзья, или отклонить заявку”.
Этого можно было ожидать. О том, что засветился в этой социальной сети, я уже успел пожалеть раньше. Детство не проходит бесследно - оно преследует нас всю жизнь и дразнит, как дразнил когда-то запах любимого грибного супа, который варила мама на кухне. Он не давал покоя и каждые пять минут я прибегал на кухню и молча слонялся там, не находя себе места, а мама смеялась и гнала обратно в комнату:
- Иди, иди - я позову…
Коварное детство уходя, оставляет за собой запах грибного супа, и натертой чесноком ржаной горбушки (сколько не пытался потом, так ни разу и не смог натереть хлебную корку - чеснок скользит по ней, как по куску мыла. То ли корки стали другими, то ли секрет приготовления этого “блюда” таинственным образом исчезает вместе с детством), и люголя, которым мне всегда смазывали горло во время моих бесконечных ангин, и хлорки - неизменного все десять лет запаха школьного туалета… Оно расставляет их в нашей жизни, словно мины на поле, затем ждет - и каждый раз дергает за веревочку из своего далека, стоит нам только приблизиться к очередной мине…
Социальные сети, по-сути, тоже один из запахов детства - общий для всех. Это запах грибного супа, который предлагает детство тому, кто хочет его вернуть - запах без супа… Встреча на том сайте с двумя, нашедшими меня одноклассницами, была символична - после “обязательной программы” в духе “ну, ты как?, - а ты где?”, повисла гоголевская “немая сцена”, продолжающаяся до сих пор. И список “френдов”, по-сути, ими и ограничивающийся, похож на оставшиеся с детства в большой картонной коробке игрушки - что теперь с ними делать?
Я хорошо его помню. Большинство одноклассников уже почти не помню, даже по фотографиям в школьном альбоме вспоминаю с трудом, а его помню хорошо. Была в нем, как теперь говорят, харизма… Наверное, был способным - учился не отлично, но вполне благополучно и без напряга. Дерзил нелюбимым учителям, играл в футбол за школу…
“Подтвердить или отклонить”?.. Первым, испытанным мной чувством, было чувство удовлетворенной мести: “Ага, “пардону запросил”! А помнишь?..” Но припоминать, собственно, было нечего. Самое смешное, что мстительная моя память не могла найти в своих архивах ни одного конкретного случая какой-то обиды - лишь ощущение, как наутро “после вчерашнего”, когда во рту гадко, а что пил - не помнишь. Да и зачем вспоминать, прошло тридцать семь лет - пол-жизни, если не больше.
Ну, нажми, нажми на кнопочку - уговаривает здравый смысл - увеличь список ненужных игрушек в коробке ещё на одну - ведь от тебя не убудет. Перекинетесь парой слов из того же джентльменского набора - и займете каждый своё место во френд-коллекции друг друга, как засушенные кленовые листья между страницами книги, которую никогда не открываешь. Нажми, будь человеком! Взрослым, умудренным жизнью, нормальным человеком, таким же, как он, для которого время стирает оценки, окрашивая все детские воспоминания в однотонный розовый цвет и делая одинаково приятными запахи хлорки и грибного супа...
Прости меня, имярек. Ты нормальный, взрослый мужик - это я ненормален. Нет для меня ничего святого - и моя память мелочно и придирчиво разглядывает детство в игрушечную подзорную трубу, словно астроном-любитель - солнце, выискивая на нем пятна, о которых читал в учебнике. И я уже знаю, что папины слова - “ты умрешь в очереди за хлебом!” были пророческими, потому что именно так кончают все, кого поражает эта неизлечимая болезнь, называемая гемофилией души.