ПЕРВЫЙ ЛИБЕРАЛ
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты...
(А.С. Пушкин. “Евгений Онегин”. Из гл. X)
Хорошая вещь - технический прогресс. Он сделал жизнь человека красивее и комфортнее. Позволил ему передвигаться в пространстве быстрее звука и узнать, что “там, за облаками”. Вооружил мощными средствами массовой информации - и быстрыми способами уничтожения себе подобных. Дал возможность до молекул и атомов познать самого себя - и ужаснуться. Продлить свою жизнь и, наконец, самоусовершенствоваться настолько, чтобы уже быть в состоянии задать себе тот вопрос, который должен бы был предшествовать всему этому - “зачем?”...
Он не был обойден ни происхождением, ни образованием, ни умом, выделяясь всем этим даже на фоне своего дворянского круга. Его отец преподавал словесность будущему императору Александру I. Он получил прекрасное образование - сначала домашнее, затем закончив московский университет. Свободно владел тремя европейскими языками, а так же латынью и древнегреческим. Изучал философию, историю, математику. Написал несколько исторических исследований, в том числе - критическую статью об “Истории государства российского” Карамзина. “Этот человек один стоил целой академии” - писал о нем другой сибирский сиделец, М. Лунин.
В семнадцать лет он тайком убежал на фронт и был задержан нашими же крестьянами, нашедшими у него географическую карту с пометками и дневник на французском языке и принявшими за шпиона. В восемнадцать отличился в лейпцигском и дрезденском военных походах. В двадцать участвовал в кампании периода наполеоновских “ста дней”, был награжден орденами св. Анны и св. Владимира… В двадцать два вступил в тайное общество. В двадцать шесть начал писать конституцию для будущей, свободной России. В тридцать был арестован и приговорен к двадцати годам каторжных работ, в сорок восемь - умер в Сибирском городке Урик. Такая короткая жизнь. Но многие ли из нынешних, “самоусовершенствовавшихся” и живущих долго, счастливо и комфортно, успевают столько же? И не лучше ли, в самом деле, “чем триста лет питаться падалью, раз напиться живой кровью, а там что бог даст”?..
“Люди, обагренные кровию, будут посрамлены в общем мнении”. Этой фразой, сказанной в ответ на решение членов Союза благоденствия “истребить” весь царствующий дом при введении республики, Никита Михайлович Муравьев противопоставил себя тайному обществу. Все остальные руководители были “за”.
Как известно, “движенье направо, начинается с левой ноги”. Убежденный республиканец, Муравьев был в числе основателей “Союза Спасения” в 1817-м, вместе со всеми благословлял Якубовича на убийство императора. А осенью 1825-го он оказался самым “правым” из всех, проект его Конституции, предусматривавшей введение в России конституционной монархии, был отвергнут, уступив радикально-революционной “Русской правде” Пестеля. Этот сдвиг в сторону умеренного либерализма, скорее всего, явился следствием интенсивной духовной и интеллектуальной работы, которую он не прекращал даже на каторге. Муравьев “рос” - и менялись его политические взгляды…
И Никита Михайлович, махнув рукой, уехал с женой в её имение в Орловской губернии встречать Рождество. Здесь, в ночь на 20-е декабря, он и был арестован, вероятно, совершенно неожиданно для себя - известие о восстании в Петербурге в Орловскую губернию тогда шло наверняка дольше, чем скакали царские жандармы…
Можно ли назвать расколом разногласия одного члена организации со всеми остальными? В данном случае, думаю, - да, так как эти разногласия оказались, как мы сказали бы сегодня, “знаковыми”, и имели исторические последствия. Декабристы не только “разбудили Герцена”, но и стали идейными отцами возникшего через несколько десятилетий народничества, а затем - партии эсеров. Конституция же Никиты Муравьева могла бы по праву считаться первым программным документом партии кадетов, а он сам - первым русским либералом.
“Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства…
Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя...
Крепостное состояние и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся земле Русской, становится свободным. Разделение между благородными и простолюдинами не принимается, поелику противно Вере, по которой все люди - братья, все рождены благо по воле божьей, все рождены для блага и все просто люди: ибо все слабы и несовершенны... Всякий имеет право излагать свои мысли и чувства невозбранно и сообщать оные посредством печати своим соотечественникам”...
Если сегодня на кого-то эти слова не производят большого впечатления и кажутся естественными, пусть он вспомнит, что они написаны почти двести лет назад, в 1825-м, в ещё полуфеодальной стране. Даже для “просвещенной” Европы тогда это было слишком дерзко. “Самая свободная” конституция США существовала уже почти сорок лет, однако, рабство в ней было отменено лишь в 1865-м… Но больше всего, помню, поразили меня при “первом чтении” текста муравьевской конституции статьи о защите прав меньшинства в парламенте. Если при голосовании сторонники менее популярного мнения набирали 25 процентов голосов, они могли отсрочить принятие решения на две недели и попытаться за это время переубедить остальных. После чего должно было проводиться новое голосование.
“Дворянская ограниченность”, “Страшно далеки они от народа”, “Для народа, но без народа”… Все эти штампы, лишь обличающие убогость и недалекость их авторов, кочуют из статьи в статью о декабристах, из школьных учебников советских времен - в сегодняшние. И бог бы с ними, что судят людей и взгляды, существовавшие почти двести лет назад, с позиций дня сегодняшнего. Грустнее всего то, что сами-то судьи по своему культурному и интеллектуальному уровню и сегодня ещё - неандертальцы по сравнению с “подсудимыми”, с трудом осилившие когда-то “Краткий курс” и с его позиций и вершин выносящие свой приговор.
В одном ошибался Никита Михайлович: одного прикосновения к земле русской ещё недостаточно, чтобы стать свободным человеком…
Александра Григорьевна Муравьева была из числа тех женщин, которые решились ехать в Сибирь вслед за мужьями-декабристами. Для них это решение влекло за собой те же санкции, что и для мужей: потерю дворянства, всех титулов, состояния. Я не буду писать об этом подробно - желающие могут прочитать об истории этой любви и этого, заключенного на небе, союза здесь и здесь.