наш дедушка - история последняя.
Лет 10 назад у нашего дедушки московские врачи обнаружили пузырь с жидкостью вокруг сердца. Откачали, но жидкость появлялась снова и зажимала сердце. Врачи развели руками - медицина в его случае была бессильна. Его выписали из больницы и отправили домой. 80 лет. Пора и честь знать. Он лег в постель и больше не вставал. Мы в это время уже работали в Америке.
- Дедушка умрет, что будет с бабушкой? У нее кроме нас никого нет, - сказала я мужу.
И мы решили их перевезти в Америку. Собственно мы звали их раньше, но дед был ни в какую, обвиняя нас в предательстве Родины. А тут у него не было выбора. Или помереть как герою, или поехать в ненавистную Америку и лечь под нож хирурга.
И тут оказалось, что дедушке повезло с национальностью. Обычно, национальность мешала - Госпремию не дали потому, что уже одному еврею дали, а два еврея - это сговор. На корпункт не отправили, потому что мог убечь. А чего тогда не убег в 44, когда прошел с армией всю Европу?
В 1953 году уволили со студии ЦСДФ, где он работал с 1941 года в качестве фронтового оператора и куда потом в 1945 вернулся после подписании капитуляции в Германии, а в сентябре - в Японии.
Разгоралось «дело врачей», медленно и верно перетекающее в Холокост с советским акцентом. Власти нашли очередного врага народа, от которого этот народ надо было очистить.
А поскольку в кино тогда работали, в основном, люди определенной национальности и уволить всех не представлялось возможным, деда сослали не куда-нибудь, а в Латвию. И хотя вскоре политическая ситуция поменялась, он прижился в Риге и стал почти что основоположником латвийского документального кино, получив свободу, относительно сытую и беззаботную жизнь, Дом творчества и Рижское взморье, а также почести в виде звания заслуженного деятеля Латвийской ССР.
В таком виде он вернулся в Москву, к жене и сыну, которому уже было 17 лет, в квартиру на Гоголевском бульваре, где родился в собственном доме своих родителей в революционном 1918 году. Дом, как водится, национализировали, и им достались две комнаты с 24-ми соседями. Ну это другая история.
И вот спустя почти пол-века, когда московские врачи отказались его лечить, национальность неожиданно помогла. И вместе с бабушкой - семиреченской казачкой, он полетел в эмиграцию в сопровождение врача, которого оплатили американцы.
Деда положили в госпиталь, разрезали пузырь, накачали сердце и отпустили с миром. Закаленный во время войны, дед не привык сдаваться, потихоньку встал на ноги и через короткое время уже стал самостоятельно гулять по берегу Атлантического океана. Купил синие джинсы, голубую джинсовую рубаху, загорел, обветрился и стал похож на американского ковбоя. На стену повесил американский флаг, как раз напротив иконы Николая-угодника, которую с собой привезла бабушка из Москвы, и они вместе молились каждый своему богу.
Теперь он стал патриотом Америки и благославлял эту страну за то, что она обеспечила ему благополучную старость.
Но каждый год в мае он летал в Москву. Потому что день Победы был для него священный праздник. Покруче, чем для бабушки Пасха.
Год назад ему исполнилось 90 лет, он уже начал ходить с палочкой, хотя по-прежнему был бодр и весел. Закончил «Воспоминания фронтового кинооператора» и начал писать вторую книгу о своих встречах со знаменитостями.
В мае 2008 года, он, как обычно, прилетел в Москву, чтобы встретиться с друзьями и отметить День Победы.
Утром, 9 мая, пока бабушка спала, он вышел на Проспект Мира, чтобы купить газету. Было мокро. Он подскользнулся и упал.
Шли люди. Дедушка лежал на тротуаре в синих любимых джинсах и голубой рубашке. Люди спешили по своим делам и не обращали внимание на старика, валяющегося на улице, как мешок с мусором. Он пролежал на улице 3 часа, пока одна спешащая женщина не позвонила домой своему сыну и не позвала на помощь. Тот пришел, помог деду подняться и отвел домой.
Вечером дедушку вынесли в кресле на сцену Дома кино, и военный оркестр преклонил колени. Дедушка был счастлив, а потом его отвезли в больницу.
Утром бабушка навестила его, он лежал в коридоре, у него началось воспаление легких. И опять врачи сурово посмотрели на бабушку: - «90 лет. Пора и честь знать!»
Она позвонила в Союз кинематографистов и тогда в больнице забегали.
Дед умер через неделю.
Живя последние годы в Америке,он свято верил, что достойная старость ему положена как участнику Второй мировой войны.
- Дедушка умрет, что будет с бабушкой? У нее кроме нас никого нет, - сказала я мужу.
И мы решили их перевезти в Америку. Собственно мы звали их раньше, но дед был ни в какую, обвиняя нас в предательстве Родины. А тут у него не было выбора. Или помереть как герою, или поехать в ненавистную Америку и лечь под нож хирурга.
И тут оказалось, что дедушке повезло с национальностью. Обычно, национальность мешала - Госпремию не дали потому, что уже одному еврею дали, а два еврея - это сговор. На корпункт не отправили, потому что мог убечь. А чего тогда не убег в 44, когда прошел с армией всю Европу?
В 1953 году уволили со студии ЦСДФ, где он работал с 1941 года в качестве фронтового оператора и куда потом в 1945 вернулся после подписании капитуляции в Германии, а в сентябре - в Японии.
Разгоралось «дело врачей», медленно и верно перетекающее в Холокост с советским акцентом. Власти нашли очередного врага народа, от которого этот народ надо было очистить.
А поскольку в кино тогда работали, в основном, люди определенной национальности и уволить всех не представлялось возможным, деда сослали не куда-нибудь, а в Латвию. И хотя вскоре политическая ситуция поменялась, он прижился в Риге и стал почти что основоположником латвийского документального кино, получив свободу, относительно сытую и беззаботную жизнь, Дом творчества и Рижское взморье, а также почести в виде звания заслуженного деятеля Латвийской ССР.
В таком виде он вернулся в Москву, к жене и сыну, которому уже было 17 лет, в квартиру на Гоголевском бульваре, где родился в собственном доме своих родителей в революционном 1918 году. Дом, как водится, национализировали, и им достались две комнаты с 24-ми соседями. Ну это другая история.
И вот спустя почти пол-века, когда московские врачи отказались его лечить, национальность неожиданно помогла. И вместе с бабушкой - семиреченской казачкой, он полетел в эмиграцию в сопровождение врача, которого оплатили американцы.
Деда положили в госпиталь, разрезали пузырь, накачали сердце и отпустили с миром. Закаленный во время войны, дед не привык сдаваться, потихоньку встал на ноги и через короткое время уже стал самостоятельно гулять по берегу Атлантического океана. Купил синие джинсы, голубую джинсовую рубаху, загорел, обветрился и стал похож на американского ковбоя. На стену повесил американский флаг, как раз напротив иконы Николая-угодника, которую с собой привезла бабушка из Москвы, и они вместе молились каждый своему богу.
Теперь он стал патриотом Америки и благославлял эту страну за то, что она обеспечила ему благополучную старость.
Но каждый год в мае он летал в Москву. Потому что день Победы был для него священный праздник. Покруче, чем для бабушки Пасха.
Год назад ему исполнилось 90 лет, он уже начал ходить с палочкой, хотя по-прежнему был бодр и весел. Закончил «Воспоминания фронтового кинооператора» и начал писать вторую книгу о своих встречах со знаменитостями.
В мае 2008 года, он, как обычно, прилетел в Москву, чтобы встретиться с друзьями и отметить День Победы.
Утром, 9 мая, пока бабушка спала, он вышел на Проспект Мира, чтобы купить газету. Было мокро. Он подскользнулся и упал.
Шли люди. Дедушка лежал на тротуаре в синих любимых джинсах и голубой рубашке. Люди спешили по своим делам и не обращали внимание на старика, валяющегося на улице, как мешок с мусором. Он пролежал на улице 3 часа, пока одна спешащая женщина не позвонила домой своему сыну и не позвала на помощь. Тот пришел, помог деду подняться и отвел домой.
Вечером дедушку вынесли в кресле на сцену Дома кино, и военный оркестр преклонил колени. Дедушка был счастлив, а потом его отвезли в больницу.
Утром бабушка навестила его, он лежал в коридоре, у него началось воспаление легких. И опять врачи сурово посмотрели на бабушку: - «90 лет. Пора и честь знать!»
Она позвонила в Союз кинематографистов и тогда в больнице забегали.
Дед умер через неделю.
Живя последние годы в Америке,он свято верил, что достойная старость ему положена как участнику Второй мировой войны.