"Заповедник сказок", проект 97, День музыкальных сказок. Моя сказка "Весна священная"
Сказка к треку № 11:
http://zapovednik-2005.livejournal.com/280595.html
ВЕСНА СВЯЩЕННАЯ
- Билет, пожалуйста!
Симпатичная девушка в приталенном бордовом костюмчике и атласном шейном платке вежливо преградила Зое Васильевне дорогу.
Зоя Васильевна засуетилась, закопалась в своей старенькой рыжей кошёлке:
- Да, вроде, проверяли уже... Сейчас... Вот он!
Девушка снисходительно улыбнулась, мельком взглянула на билет:
- Балкон, левая сторона, четвёртый ряд. Сюда, пожалуйста! Наверх и налево.
Посторонилась, пропуская полную пожилую женщину. И вслед уже добавила, повысив голос:
- У вас неудобные места!
А то Зоя Васильевна не знала. Крупными буквами написали, не ошибёшься.
Женщина не без труда поднималась по высоким ступенькам. Щурилась, сквозь толстые очки сверяя номера рядов с билетом. Кое-как протиснулась к своему месту.
Фу, ты! Села.
Неудобные места. Нет, ну а что ты хотела? В Большой театр, хоть и на новую сцену, за сто рублей билет получить, и ещё чтобы в партере? И так спасибо скажи!
Зоя Васильевна, конечно, сказала. Она всегда в собесе говорила «спасибо» за каждый билет. И варенье банками распространительницам таскала, и носки дарила.
Лучше, конечно, если бы совсем бесплатный достался. Но сто рублей сейчас не деньги. Можно выкроить из пенсии.
В собесе знали, что Зою Васильевну интересуют исключительно концерты, оперы и балеты. Если драматический спектакль, то, разве что, музыкальный. Если без музыки, Зоя Васильевна говорила «спасибо!», и отказывалась. А на концерт могла пойти на любой - хоть на джаз, хоть на бардов, хоть даже на детскую самодеятельность. Чудная такая немножко бабушка. Но добрая. Ей поэтому всегда в собесе билетик откладывали.
А тут вот подфартило - в Большой театр попала! Потому что горящий билет: днём только позвонили, предложили, а вечером уже идти. Кто-то там наверху, наверное, отказался, потому что места неудобные.
Зоя Васильевна поймала себя на том, что даже не помнит, какой спектакль сегодня. Балет какой-то...
Осторожно наклонилась, подглядела программку у девушек, что сидели рядом ниже. Самой-то программку куда купить - шестьсот рублей! Совсем с ума посходили!
Чего там? Стравинский. «Весна священная». И какие-то ещё одноактные балеты.
Название Зое Васильевне ничего не говорило. Имя композитора тоже. Она знала Чайковского, Римского-Корсакова, Моцарта. Ещё Бизе, который Щедрин. И Равеля знала - под него уж больно красиво танцевали в фигурном катании англичане. Если напрячь память, могла назвать, пожалуй, ещё несколько имён. А вот Стравинского не слышала. Но совершенно по этому поводу не переживала.
Программку посмотрела, удовлетворённо откинулась на бархатную спинку кресла. Прикрыла глаза. А чего смотреть-то? Места всё равно неудобные, с самого боку. Отсюда хорошо, если треть сцены видно. Да и зрение у Зои Васильевны, правду сказать, никудышное. Даже в очках мало что разберёт.
Протилькал третий звонок. Зрителей попросили выключить мобильные телефоны. Зоя Васильевна совсем выключать не стала, только звук убрала.
Свет в зале медленно погас.
Оркестр отыграл увертюру, на сцену выбежали танцовщики и танцовщицы.
Женщина поморщилась, открыла глаза: топают-то как громко! Музыке мешают. Или это здесь, на неудобных местах, такая акустика особенная? Тоже неудобная.
Ещё раз откинулась, попыталась настроиться.
Кажется, получилось.
Потёрла щепоткой большим пальцем правой руки по указательному.. Ещё...
Между пальцами начал скатываться тонкий жгутик.
Зоя Васильевна перехватила его пальцами левой руки, потянула, намотала на правый указательный - раз оборот, два, три.
Достала из кармана юбки мобильник. Аккуратно подсветила им на обмотанный палец.
Зелёные. Ирис. Оттенок красивый - молодая трава. Изумруд. Неплохо, неплохо. Посмотрим, как пойдёт.
Убрала мобильник.
Тихонько открыла кошёлочку, нащупала в глубине крючок.
Нет, это слишком толстый. Для шерсти был бы неплох, а здесь, пожалуй, семёрка подойдёт.
Вытащила крючок потоньше.
Музыка необычная. Но Зоя Васильевна даже не пыталась уловить мелодию. Музыка была фоном. И топающие как слоны танцовщики тоже. Главное происходило в ее пальцах.
Петля, ещё петля... Вот уже первая цепочка готова.
Второй ряд. Столбик. Столбик с накидом. Два столбика с накидом в одну петлю. Снова столбик...
Сейчас будет понятно, что вяжется.
Уже ясно, что не носки и не варежки. Варежки на детских концертах хорошо получаются. Шерсть идёт мягкая, пушистая. А носки лучше всего вывязываются на фольклоре. Один раз Зою Васильевну занесло на выступление какой-то древней деревенской бабушки, которую экзальтированные москвичи привезли чуть ли не из Белоруссии. Вот с её пения носки вышли самые едрёные. Тёплые-претёплые, как печка. Только уж больно овцой пахли. Как ни стирала, как на балконе ни выветривала - никак хлевный дух не уходил. Так и увезла на дачу, в старый комод положила, моли на радость.
Другой раз попала на каких-то китайцев. Чуть не уснула в зале. Музыка у них сладкая, мяу-мяу, сяу-ляу... Три мочалки за концерт связала. Нитка пошла - синтетика с люрексом. И цвет ещё такой ядовитый, фиолетовый. А чего? Тоже ничего. Мочалки в хозяйстве нужны. Две у метро продала потом, одну соседке подарила. Посуду мыть. Нормально.
Петли взлетали и складывались в большие воздушные цветы.
Шаль! Это будет шаль.
Зоя Васильевна улыбнулась. Представила, как она весной на даче вечером запахивает на плече яркую зеленую шаль, как восторженно вздыхают соседки. И Иван Яковлевич - напротив живёт, вдовец, приличный такой мужчина, - тоже, наверняка, внимание обратит...
И вдруг опомнилась. Какая дача? У Верки, у дочери, через месяц день рождения. Вот ей в подарок и вяжи!
Расстроилась. Жалко стало. И шаль, и себя. И дочку тоже жалко. Вспомнила, как хотела её в музыкальную школу отдать. Два года промыкалась, потом директор вызвал: забирайте, говорит. Не мучайте девочку. Бесперспективная. Слуха нет совсем. А Зоя Васильевна мечтала, чтобы Верка - на фортепьяно, а ей самой рядом в кресле сесть, и под музыку вязать. Под записи-то не получается. Только под живой звук.
Не сложилось. Пошла Верка по бухгалтерской части. Ну, тоже хлеб, так-то.
Оркестр отыграл последний аккорд, нитка сразу закончилась.
Пока танцовщики раскланивались и зажигался свет, Зоя Васильевна быстро распустила две последние петли, закрепила нитку и упихнула вязание в кошёлку.
Антракт.
Женщина тяжело поднялась, пропуская соседей по ряду в фойе, в буфет. Сама уж никуда не пойдёт - потом опять по этим ступенькам карабкаться... Водичка с собой есть, яблочко, печенье. Тут посидит. Антракт недолгий.
Заметив, как взгляд одной из зрительниц скользнул по сумке, убрала торчащий изумрудный кончик внутрь, поплотнее застегнула кошёлку на молнию. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел. Ни к чему. Это Зоя Васильевна усвоила четко с самого того, первого раза.
Тогда она, девчонка молодая, жила ещё у тёти Маруси на Краснохолмской набережной. Как в Москву приехала по лимиту, заняла угол у тетки в комнате. Там и ютилась. У Маруськи и вязанию выучилась.
Тётя Маруся была ткачихой на камвольном комбинате. Им премию иногда выдавали продукцией, поэтому дома нитки, пряжа всегда были. Вот вдвоём вязали варежки, носки, на рынок носили, продавали.
В пятьдесят восьмом году тётке от профкома дали поощрение за ударный труд - два билета в Консерваторию. Ван Клиберн выступал как раз. Маруся и Зойку с собой взяла. А Зойка, чтобы времени не терять, захватила, по обыкновению, вязание.
Пока Клиберн играл, Зойка на вязание почти и не смотрела - всё на сцену пялилась. Такой этот Ван хорошенький, глаз не оторвать! А руки сами вывязывали - ряд, ещё ряд, ещё... Пока тётка не зашипела на ухо:
- Зойка, это чего у тебя?!
- Чего?
Смотрит, а клубок-то уже давно кончился. А нитка из воздуха тянется, сама скручивается. Да вместо фабричной желтовато-серой тянется другая - ярче, прочнее. У нас таких не делают. А вместо варежек вывязываются перчатки. Сроду Зойка перчаток не вязала, а тут вот...
Маруська шепчет:
- Спрячь, дура! Спрячь за пазуху! Потом выкинем.
Еле дождались конца концерта.
Потом тётка выбросила всю Зойкину работу в выгребную яму. Зойка ревела, а Маруська ей втолковывала, что раньше за такое дело могли дать расстрельную статью.
- За что же расстрельную? - не понимала девушка.
- А за воровство, милая, за воровство! Ты где эти нитки взяла?
- Нигде. Вы же видели. Они сами. Он играет, а они тянутся...
- Вот ты следователю об этом скажи. А я посмотрю, что он тебе ответит... И забудем. И я не видела, и ты не видела. Никаких этих перчаток не было. И давай-ка, знаешь что, Зоюшка, съезжай-ка ты в общежитие!
Третий звонок позвал зрителей обратно в зал. Снова пришлось вставать, пропускать соседей.
Во втором отделении надо, кровь из носа, шаль доделать. Больше таких ниток Зое Васильевне нигде не достать - халявы от собеса в другой раз не дождёшься. А нитки - они акустику ой как чуют! Где ещё такую акустику найдёшь, как в Большом театре? Нигде. В начале декабря, говорили, на Ваенгу будут билеты. А до этого - ничего. А на Ваенге что за нитка полезет? Не пойми что, это уж точно. Так что надо сейчас.
А шаль она Верке не отдаст, нет. Всё равно дочка не носит того, что ей мать вяжет. Сколько уже кофт висит в гардеробе, сколько шапок на полке! А она всё китайское на рынке покупает. Вот, тыщу Зоя Васильевна ей на телефон положит, пусть радуется подарку. А шаль себе оставит. На весну.
http://zapovednik-2005.livejournal.com/280595.html
ВЕСНА СВЯЩЕННАЯ
- Билет, пожалуйста!
Симпатичная девушка в приталенном бордовом костюмчике и атласном шейном платке вежливо преградила Зое Васильевне дорогу.
Зоя Васильевна засуетилась, закопалась в своей старенькой рыжей кошёлке:
- Да, вроде, проверяли уже... Сейчас... Вот он!
Девушка снисходительно улыбнулась, мельком взглянула на билет:
- Балкон, левая сторона, четвёртый ряд. Сюда, пожалуйста! Наверх и налево.
Посторонилась, пропуская полную пожилую женщину. И вслед уже добавила, повысив голос:
- У вас неудобные места!
А то Зоя Васильевна не знала. Крупными буквами написали, не ошибёшься.
Женщина не без труда поднималась по высоким ступенькам. Щурилась, сквозь толстые очки сверяя номера рядов с билетом. Кое-как протиснулась к своему месту.
Фу, ты! Села.
Неудобные места. Нет, ну а что ты хотела? В Большой театр, хоть и на новую сцену, за сто рублей билет получить, и ещё чтобы в партере? И так спасибо скажи!
Зоя Васильевна, конечно, сказала. Она всегда в собесе говорила «спасибо» за каждый билет. И варенье банками распространительницам таскала, и носки дарила.
Лучше, конечно, если бы совсем бесплатный достался. Но сто рублей сейчас не деньги. Можно выкроить из пенсии.
В собесе знали, что Зою Васильевну интересуют исключительно концерты, оперы и балеты. Если драматический спектакль, то, разве что, музыкальный. Если без музыки, Зоя Васильевна говорила «спасибо!», и отказывалась. А на концерт могла пойти на любой - хоть на джаз, хоть на бардов, хоть даже на детскую самодеятельность. Чудная такая немножко бабушка. Но добрая. Ей поэтому всегда в собесе билетик откладывали.
А тут вот подфартило - в Большой театр попала! Потому что горящий билет: днём только позвонили, предложили, а вечером уже идти. Кто-то там наверху, наверное, отказался, потому что места неудобные.
Зоя Васильевна поймала себя на том, что даже не помнит, какой спектакль сегодня. Балет какой-то...
Осторожно наклонилась, подглядела программку у девушек, что сидели рядом ниже. Самой-то программку куда купить - шестьсот рублей! Совсем с ума посходили!
Чего там? Стравинский. «Весна священная». И какие-то ещё одноактные балеты.
Название Зое Васильевне ничего не говорило. Имя композитора тоже. Она знала Чайковского, Римского-Корсакова, Моцарта. Ещё Бизе, который Щедрин. И Равеля знала - под него уж больно красиво танцевали в фигурном катании англичане. Если напрячь память, могла назвать, пожалуй, ещё несколько имён. А вот Стравинского не слышала. Но совершенно по этому поводу не переживала.
Программку посмотрела, удовлетворённо откинулась на бархатную спинку кресла. Прикрыла глаза. А чего смотреть-то? Места всё равно неудобные, с самого боку. Отсюда хорошо, если треть сцены видно. Да и зрение у Зои Васильевны, правду сказать, никудышное. Даже в очках мало что разберёт.
Протилькал третий звонок. Зрителей попросили выключить мобильные телефоны. Зоя Васильевна совсем выключать не стала, только звук убрала.
Свет в зале медленно погас.
Оркестр отыграл увертюру, на сцену выбежали танцовщики и танцовщицы.
Женщина поморщилась, открыла глаза: топают-то как громко! Музыке мешают. Или это здесь, на неудобных местах, такая акустика особенная? Тоже неудобная.
Ещё раз откинулась, попыталась настроиться.
Кажется, получилось.
Потёрла щепоткой большим пальцем правой руки по указательному.. Ещё...
Между пальцами начал скатываться тонкий жгутик.
Зоя Васильевна перехватила его пальцами левой руки, потянула, намотала на правый указательный - раз оборот, два, три.
Достала из кармана юбки мобильник. Аккуратно подсветила им на обмотанный палец.
Зелёные. Ирис. Оттенок красивый - молодая трава. Изумруд. Неплохо, неплохо. Посмотрим, как пойдёт.
Убрала мобильник.
Тихонько открыла кошёлочку, нащупала в глубине крючок.
Нет, это слишком толстый. Для шерсти был бы неплох, а здесь, пожалуй, семёрка подойдёт.
Вытащила крючок потоньше.
Музыка необычная. Но Зоя Васильевна даже не пыталась уловить мелодию. Музыка была фоном. И топающие как слоны танцовщики тоже. Главное происходило в ее пальцах.
Петля, ещё петля... Вот уже первая цепочка готова.
Второй ряд. Столбик. Столбик с накидом. Два столбика с накидом в одну петлю. Снова столбик...
Сейчас будет понятно, что вяжется.
Уже ясно, что не носки и не варежки. Варежки на детских концертах хорошо получаются. Шерсть идёт мягкая, пушистая. А носки лучше всего вывязываются на фольклоре. Один раз Зою Васильевну занесло на выступление какой-то древней деревенской бабушки, которую экзальтированные москвичи привезли чуть ли не из Белоруссии. Вот с её пения носки вышли самые едрёные. Тёплые-претёплые, как печка. Только уж больно овцой пахли. Как ни стирала, как на балконе ни выветривала - никак хлевный дух не уходил. Так и увезла на дачу, в старый комод положила, моли на радость.
Другой раз попала на каких-то китайцев. Чуть не уснула в зале. Музыка у них сладкая, мяу-мяу, сяу-ляу... Три мочалки за концерт связала. Нитка пошла - синтетика с люрексом. И цвет ещё такой ядовитый, фиолетовый. А чего? Тоже ничего. Мочалки в хозяйстве нужны. Две у метро продала потом, одну соседке подарила. Посуду мыть. Нормально.
Петли взлетали и складывались в большие воздушные цветы.
Шаль! Это будет шаль.
Зоя Васильевна улыбнулась. Представила, как она весной на даче вечером запахивает на плече яркую зеленую шаль, как восторженно вздыхают соседки. И Иван Яковлевич - напротив живёт, вдовец, приличный такой мужчина, - тоже, наверняка, внимание обратит...
И вдруг опомнилась. Какая дача? У Верки, у дочери, через месяц день рождения. Вот ей в подарок и вяжи!
Расстроилась. Жалко стало. И шаль, и себя. И дочку тоже жалко. Вспомнила, как хотела её в музыкальную школу отдать. Два года промыкалась, потом директор вызвал: забирайте, говорит. Не мучайте девочку. Бесперспективная. Слуха нет совсем. А Зоя Васильевна мечтала, чтобы Верка - на фортепьяно, а ей самой рядом в кресле сесть, и под музыку вязать. Под записи-то не получается. Только под живой звук.
Не сложилось. Пошла Верка по бухгалтерской части. Ну, тоже хлеб, так-то.
Оркестр отыграл последний аккорд, нитка сразу закончилась.
Пока танцовщики раскланивались и зажигался свет, Зоя Васильевна быстро распустила две последние петли, закрепила нитку и упихнула вязание в кошёлку.
Антракт.
Женщина тяжело поднялась, пропуская соседей по ряду в фойе, в буфет. Сама уж никуда не пойдёт - потом опять по этим ступенькам карабкаться... Водичка с собой есть, яблочко, печенье. Тут посидит. Антракт недолгий.
Заметив, как взгляд одной из зрительниц скользнул по сумке, убрала торчащий изумрудный кончик внутрь, поплотнее застегнула кошёлку на молнию. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел. Ни к чему. Это Зоя Васильевна усвоила четко с самого того, первого раза.
Тогда она, девчонка молодая, жила ещё у тёти Маруси на Краснохолмской набережной. Как в Москву приехала по лимиту, заняла угол у тетки в комнате. Там и ютилась. У Маруськи и вязанию выучилась.
Тётя Маруся была ткачихой на камвольном комбинате. Им премию иногда выдавали продукцией, поэтому дома нитки, пряжа всегда были. Вот вдвоём вязали варежки, носки, на рынок носили, продавали.
В пятьдесят восьмом году тётке от профкома дали поощрение за ударный труд - два билета в Консерваторию. Ван Клиберн выступал как раз. Маруся и Зойку с собой взяла. А Зойка, чтобы времени не терять, захватила, по обыкновению, вязание.
Пока Клиберн играл, Зойка на вязание почти и не смотрела - всё на сцену пялилась. Такой этот Ван хорошенький, глаз не оторвать! А руки сами вывязывали - ряд, ещё ряд, ещё... Пока тётка не зашипела на ухо:
- Зойка, это чего у тебя?!
- Чего?
Смотрит, а клубок-то уже давно кончился. А нитка из воздуха тянется, сама скручивается. Да вместо фабричной желтовато-серой тянется другая - ярче, прочнее. У нас таких не делают. А вместо варежек вывязываются перчатки. Сроду Зойка перчаток не вязала, а тут вот...
Маруська шепчет:
- Спрячь, дура! Спрячь за пазуху! Потом выкинем.
Еле дождались конца концерта.
Потом тётка выбросила всю Зойкину работу в выгребную яму. Зойка ревела, а Маруська ей втолковывала, что раньше за такое дело могли дать расстрельную статью.
- За что же расстрельную? - не понимала девушка.
- А за воровство, милая, за воровство! Ты где эти нитки взяла?
- Нигде. Вы же видели. Они сами. Он играет, а они тянутся...
- Вот ты следователю об этом скажи. А я посмотрю, что он тебе ответит... И забудем. И я не видела, и ты не видела. Никаких этих перчаток не было. И давай-ка, знаешь что, Зоюшка, съезжай-ка ты в общежитие!
Третий звонок позвал зрителей обратно в зал. Снова пришлось вставать, пропускать соседей.
Во втором отделении надо, кровь из носа, шаль доделать. Больше таких ниток Зое Васильевне нигде не достать - халявы от собеса в другой раз не дождёшься. А нитки - они акустику ой как чуют! Где ещё такую акустику найдёшь, как в Большом театре? Нигде. В начале декабря, говорили, на Ваенгу будут билеты. А до этого - ничего. А на Ваенге что за нитка полезет? Не пойми что, это уж точно. Так что надо сейчас.
А шаль она Верке не отдаст, нет. Всё равно дочка не носит того, что ей мать вяжет. Сколько уже кофт висит в гардеробе, сколько шапок на полке! А она всё китайское на рынке покупает. Вот, тыщу Зоя Васильевна ей на телефон положит, пусть радуется подарку. А шаль себе оставит. На весну.