9
Мне очень нехорошо сейчас. Вспоминая, я вновь погружаюсь во все это. Это очень тяжело. Как будто падаешь в какой-то свинцовый туман.
Но останавливаться нельзя.
В прошлый раз я рассказала о том, как относилась к себе самой - теперь напишу про отношение к другим людям.
Если рассказать, что в церкви я научилась осуждать и ненавидеть людей - мне, наверное, не поверят. Скажут: "Как такое может быть, ведь церковь учит совершенно обратному!"
Постараюсь объяснить, как это произошло.
До прихода в церковь у меня, разумеется, были какие-то представления о людях и о том, как к ним относиться. Они были вполне интеллигентскими и гуманистическими, но в целом, пожалуй, симпатичными.
Людей я в целом любила (правда, чисто теоретически, потому что на практике их побаивалась) и желала им всяческих благ. Помощь людям и заботу о них считала самым благородным делом, какое только существует на земле. Мечтала сама кому-нибудь помогать и кого-нибудь спасать. Самозабвенно раздавала карманные деньги нищим (во дура-то! :-)) и мечтала, когда вырасту и начну зарабатывать сама, вступить в какую-нибудь благотворительную организацию и отдавать половину своей зарплаты больным детям.
Я понимала, конечно, что на свете бывают и злые люди; но полагала, что зло происходит либо от какой-то ошибки или непонимания, либо от какого-то психического повреждения - не обязательно болезни в прямом смысле, но какого-то нездорового комплекса или заскока. Соответственно, нужно понять, почему злой человек делает зло, и либо постараться объяснить ему, в чем он неправ, либо "вылечить". Бывают, конечно, чрезвычайные ситуации, когда со злодеями приходится драться и их убивать. И бывают такие закоренелые мерзавцы, которых человеческими силами уже не вылечишь - тогда остается лишь избавить от них общество. Но это не норма, а тяжелые и прискорбные случаи. Вообще же даже к очень злому человеку надо относиться без ненависти, а с состраданием, как к психически больному, искать в нем хорошие стороны и стараться, взявшись за эти стороны, как-то его "вытянуть". Наказание, на мой взгляд, должно было перевоспитывать - иначе оно превращалось в бессмысленное мучительство. Чем годами, десятилетиями держать человека в тюрьме, в ужасных условиях, среди таких же негодяев, мучать его и делать только хуже - уж лучше быстро расстрелять.
Вообще же я полагала, что то, что невозможно людям, возможно Богу. Он-то всемогущ, он может любую ошибку объяснить и любой заскок вылечить. Поэтому после конца света, при непосредственной личной встрече с Богом, даже самые закоренелые негодяи (включая, может быть, и злых духов, и самого дьявола) осознают свои ошибки, раскаются и исправятся. А их жертвы, в свою очередь, после личной встречи с Богом исцелятся, смогут преодолеть свою боль и простить своих бывших обидчиков. И начнется для всех новая счастливая жизнь. Если же найдутся такие непробиваемые сволочи, на которых все это не подействует - наверное, Бог просто даст им возможность умереть, чтобы больше не мучаться самим и не мучать других (ибо праведники не смогут же безмятежно наслаждаться своим блаженством, пока кто-то - пусть даже распоследний негодяй - страдает).
(Интересно, что смерть, в смысле полного уничтожения, никогда не воспринималась мною как что-то страшное - скорее, как отдых и освобождение.)
Но это все была теория. Злых людей я видела только изредка по телевизору. А в реальной жизни меня окружали люди хорошие, хотя и не лишенные своих недостатков. Им, конечно, случалось поступать плохо; видя это, я неприятно удивлялась, огорчалась, иногда возмущалась, старалась понять, почему они так себя ведут - но никогда мне в голову не приходило, что из-за этого они переходят в какую-то иную категорию людей или что теперь к ним надо как-то иначе относиться. Или что я лучше их, потому что этого не делаю. Да, именно того-то и того-то не делаю - но у меня есть свои недостатки, и они ничем не лучше. Вообще я как-то инстинктивно применяла мораль в основном к себе.
И еще одно: я полагала, что нельзя судить о человеке по его взглядам. Потому что взгляды вторичны по отношению к личной этике, формируются довольно случайным образом и сущность человека отражают очень опосредованно. Даже если товарищ придерживается каких-нибудь совершенно людоедских воззрений - не стоит его осуждать, пока не выяснишь, почему он думает так, а не иначе. Может быть, это просто эпатаж или что-то еще. Вообще же судить о человеке следует по делам; а "клеить ярлыки" и делить людей на категории по убеждениям есть занятие несправедливое и очень дурное, ибо в нем проявляется отсутствие любви.
С такими взглядами я пришла в церковь.
Прежде всего выяснилось, что те надежды, которые я питаю относительно конца света (а я много об этом думала, и эта тема была для меня достаточно важна), называются "апокатастасис" и являются Оригеновой ересью. Если я не хочу сама оказаться еретичкой, то питать их больше не стоит.
На самом деле никакого "всеобщего восстановления" не будет, никакого безболезненного умерщвления - тоже, а будут вечные страшные мучения - такие страшные, каких и вообразить себе невозможно, и совершенно вечные - и не только для каких-то особых злодеев, но и для всех, кто в этой жизни не принял Бога или плохо Ему следовал.
И это хорошо. Это правильно. Это замечательно. Иначе и быть не может.
Желать, чтобы все спаслись, вообще опасно - это значит "воображать себя милосерднее Бога". В подтверждение этого мне рассказали такую историю. Жил в пустыне один отшельник и молился за весь мир. Со временем ему этого показалось мало, и он начал молиться особо за всех нехристиан - чтобы они познали Бога и спаслись. Потом принялся уделять особое внимание нераскаянным злодеям - чтобы они все-таки раскаялись. Потом начал молиться за злых духов, а кончил (это произносилось тоном таинственным и зловещим) тем, что однажды помолился и за дьявола...
- И что же с ним случилось? - спросила я, обуреваемая интересом вполне практического свойства.
- К нему явился ангел и его вразумил. Сказал: "Что же это ты - милосерднее Бога хочешь быть?" А если бы ангел не вразумил - наверное, впал бы старец в прелесть и погиб бы жалким образом. Потому что думать надо о своих грехах и о том, как спастись самому, а не о целом мире беспокоиться.
Не помню точно, где и с кем происходил этот разговор. Определенно со священником, но не помню, с кем именно; кажется, тоже на исповеди, но, может быть, и нет. Помню только, как я иду по улице домой и реву в голос, ничего вокруг не видя и не замечая. Реву и думаю: "Зачем же тогда? Зачем тогда это все?"
"Все" - в смысле, все эти усилия. Выходит, я спасаюсь одна? То, что я делаю, не улучшает, так сказать, общее состояние мира, не является вкладом в какую-то общую "копилку добра", никому не поможет, не послужит - все это нужно только для того, чтобы я сама избежала опасности? В одиночку, бросив погибать всех остальных? А потом радовалась, что они там мучаются, а мне уже ничего не грозит?
Да зачем оно тогда вообще нужно, это спасение?!
Это была, пожалуй, вторая "реперная точка". Мне ясно сказали: "Здесь ты не получишь того, чего хочешь. Здесь ты получишь (в самом лучшем случае) то, что тебе совершенно не нужно и, более того, отвратительно".
Чего я ждала?? Мать мою за ногу, чего я еще ждала??? Почему не ушла оттуда немедленно, сразу, пока они еще не успели непоправимо меня искалечить?
Не знаю. Просто не знаю.
Я хотела быть хорошей. И очень не хотела оказаться предательницей. Предательство, нарушение верности - это ведь самое подлое, что только может быть. Раз я обещала верность Богу - значит, должна быть ему верной. Он будет во мне разочарован. Я сделаю ему очень больно. А бесы будут смеяться над ним и торжествовать победу - все из-за меня. Я окажусь виновата, страшно виновата. Нет, нельзя все рвать. Нельзя. Это все - испытание моей веры. Я должна его выдержать. Должна быть хорошей, должна хранить верность, несмотря ни на что.
Наверное, я была уже больна. Это ведь уже определенно сумасшествие. Не знаю.
Но я осталась.
Сейчас отдышусь, немного в себя приду, потом продолжу.
Но останавливаться нельзя.
В прошлый раз я рассказала о том, как относилась к себе самой - теперь напишу про отношение к другим людям.
Если рассказать, что в церкви я научилась осуждать и ненавидеть людей - мне, наверное, не поверят. Скажут: "Как такое может быть, ведь церковь учит совершенно обратному!"
Постараюсь объяснить, как это произошло.
До прихода в церковь у меня, разумеется, были какие-то представления о людях и о том, как к ним относиться. Они были вполне интеллигентскими и гуманистическими, но в целом, пожалуй, симпатичными.
Людей я в целом любила (правда, чисто теоретически, потому что на практике их побаивалась) и желала им всяческих благ. Помощь людям и заботу о них считала самым благородным делом, какое только существует на земле. Мечтала сама кому-нибудь помогать и кого-нибудь спасать. Самозабвенно раздавала карманные деньги нищим (во дура-то! :-)) и мечтала, когда вырасту и начну зарабатывать сама, вступить в какую-нибудь благотворительную организацию и отдавать половину своей зарплаты больным детям.
Я понимала, конечно, что на свете бывают и злые люди; но полагала, что зло происходит либо от какой-то ошибки или непонимания, либо от какого-то психического повреждения - не обязательно болезни в прямом смысле, но какого-то нездорового комплекса или заскока. Соответственно, нужно понять, почему злой человек делает зло, и либо постараться объяснить ему, в чем он неправ, либо "вылечить". Бывают, конечно, чрезвычайные ситуации, когда со злодеями приходится драться и их убивать. И бывают такие закоренелые мерзавцы, которых человеческими силами уже не вылечишь - тогда остается лишь избавить от них общество. Но это не норма, а тяжелые и прискорбные случаи. Вообще же даже к очень злому человеку надо относиться без ненависти, а с состраданием, как к психически больному, искать в нем хорошие стороны и стараться, взявшись за эти стороны, как-то его "вытянуть". Наказание, на мой взгляд, должно было перевоспитывать - иначе оно превращалось в бессмысленное мучительство. Чем годами, десятилетиями держать человека в тюрьме, в ужасных условиях, среди таких же негодяев, мучать его и делать только хуже - уж лучше быстро расстрелять.
Вообще же я полагала, что то, что невозможно людям, возможно Богу. Он-то всемогущ, он может любую ошибку объяснить и любой заскок вылечить. Поэтому после конца света, при непосредственной личной встрече с Богом, даже самые закоренелые негодяи (включая, может быть, и злых духов, и самого дьявола) осознают свои ошибки, раскаются и исправятся. А их жертвы, в свою очередь, после личной встречи с Богом исцелятся, смогут преодолеть свою боль и простить своих бывших обидчиков. И начнется для всех новая счастливая жизнь. Если же найдутся такие непробиваемые сволочи, на которых все это не подействует - наверное, Бог просто даст им возможность умереть, чтобы больше не мучаться самим и не мучать других (ибо праведники не смогут же безмятежно наслаждаться своим блаженством, пока кто-то - пусть даже распоследний негодяй - страдает).
(Интересно, что смерть, в смысле полного уничтожения, никогда не воспринималась мною как что-то страшное - скорее, как отдых и освобождение.)
Но это все была теория. Злых людей я видела только изредка по телевизору. А в реальной жизни меня окружали люди хорошие, хотя и не лишенные своих недостатков. Им, конечно, случалось поступать плохо; видя это, я неприятно удивлялась, огорчалась, иногда возмущалась, старалась понять, почему они так себя ведут - но никогда мне в голову не приходило, что из-за этого они переходят в какую-то иную категорию людей или что теперь к ним надо как-то иначе относиться. Или что я лучше их, потому что этого не делаю. Да, именно того-то и того-то не делаю - но у меня есть свои недостатки, и они ничем не лучше. Вообще я как-то инстинктивно применяла мораль в основном к себе.
И еще одно: я полагала, что нельзя судить о человеке по его взглядам. Потому что взгляды вторичны по отношению к личной этике, формируются довольно случайным образом и сущность человека отражают очень опосредованно. Даже если товарищ придерживается каких-нибудь совершенно людоедских воззрений - не стоит его осуждать, пока не выяснишь, почему он думает так, а не иначе. Может быть, это просто эпатаж или что-то еще. Вообще же судить о человеке следует по делам; а "клеить ярлыки" и делить людей на категории по убеждениям есть занятие несправедливое и очень дурное, ибо в нем проявляется отсутствие любви.
С такими взглядами я пришла в церковь.
Прежде всего выяснилось, что те надежды, которые я питаю относительно конца света (а я много об этом думала, и эта тема была для меня достаточно важна), называются "апокатастасис" и являются Оригеновой ересью. Если я не хочу сама оказаться еретичкой, то питать их больше не стоит.
На самом деле никакого "всеобщего восстановления" не будет, никакого безболезненного умерщвления - тоже, а будут вечные страшные мучения - такие страшные, каких и вообразить себе невозможно, и совершенно вечные - и не только для каких-то особых злодеев, но и для всех, кто в этой жизни не принял Бога или плохо Ему следовал.
И это хорошо. Это правильно. Это замечательно. Иначе и быть не может.
Желать, чтобы все спаслись, вообще опасно - это значит "воображать себя милосерднее Бога". В подтверждение этого мне рассказали такую историю. Жил в пустыне один отшельник и молился за весь мир. Со временем ему этого показалось мало, и он начал молиться особо за всех нехристиан - чтобы они познали Бога и спаслись. Потом принялся уделять особое внимание нераскаянным злодеям - чтобы они все-таки раскаялись. Потом начал молиться за злых духов, а кончил (это произносилось тоном таинственным и зловещим) тем, что однажды помолился и за дьявола...
- И что же с ним случилось? - спросила я, обуреваемая интересом вполне практического свойства.
- К нему явился ангел и его вразумил. Сказал: "Что же это ты - милосерднее Бога хочешь быть?" А если бы ангел не вразумил - наверное, впал бы старец в прелесть и погиб бы жалким образом. Потому что думать надо о своих грехах и о том, как спастись самому, а не о целом мире беспокоиться.
Не помню точно, где и с кем происходил этот разговор. Определенно со священником, но не помню, с кем именно; кажется, тоже на исповеди, но, может быть, и нет. Помню только, как я иду по улице домой и реву в голос, ничего вокруг не видя и не замечая. Реву и думаю: "Зачем же тогда? Зачем тогда это все?"
"Все" - в смысле, все эти усилия. Выходит, я спасаюсь одна? То, что я делаю, не улучшает, так сказать, общее состояние мира, не является вкладом в какую-то общую "копилку добра", никому не поможет, не послужит - все это нужно только для того, чтобы я сама избежала опасности? В одиночку, бросив погибать всех остальных? А потом радовалась, что они там мучаются, а мне уже ничего не грозит?
Да зачем оно тогда вообще нужно, это спасение?!
Это была, пожалуй, вторая "реперная точка". Мне ясно сказали: "Здесь ты не получишь того, чего хочешь. Здесь ты получишь (в самом лучшем случае) то, что тебе совершенно не нужно и, более того, отвратительно".
Чего я ждала?? Мать мою за ногу, чего я еще ждала??? Почему не ушла оттуда немедленно, сразу, пока они еще не успели непоправимо меня искалечить?
Не знаю. Просто не знаю.
Я хотела быть хорошей. И очень не хотела оказаться предательницей. Предательство, нарушение верности - это ведь самое подлое, что только может быть. Раз я обещала верность Богу - значит, должна быть ему верной. Он будет во мне разочарован. Я сделаю ему очень больно. А бесы будут смеяться над ним и торжествовать победу - все из-за меня. Я окажусь виновата, страшно виновата. Нет, нельзя все рвать. Нельзя. Это все - испытание моей веры. Я должна его выдержать. Должна быть хорошей, должна хранить верность, несмотря ни на что.
Наверное, я была уже больна. Это ведь уже определенно сумасшествие. Не знаю.
Но я осталась.
Сейчас отдышусь, немного в себя приду, потом продолжу.