5
Итак, я искала опытного человека - а кто ищет, тот всегда найдет.
Опытного человека звали Юля, она же Ульяна aka раба Божия Юлиания. Была она кругленькая, рыженькая, веснушчатая и очень простодушная. Ходила в длинной, бесформенной и довольно безобразной юбке, никогда не появлялась на людях с распущенными волосами, а часто даже надевала платок - все это свидетельствовало о ее глубокой воцерковленности.
Была она чадом известного о. Артемия Владимирова.
Юля в первый раз близко познакомила меня с концепцией бесов и искушений. Об их существовании я знала и раньше, но абстрактно, теоретически - примерно так же, как знала, что существуют преступники и что, если гулять в одиночку по темным переулкам, можно сильно нарваться. Но не приходило же мне в голову видеть бандита в каждом встречном и каждую минуту опасаться, что меня изнасилуют или убьют!
А Юля поступала именно так.
Бесы подстерегали ее беспрерывно и повсюду. Например, во сне. Она объясняла, что сны от бесов - и, если вдруг увидишь сон, надо, проснувшись, в этом покаяться и помолиться о том, чтобы такое не повторялось. Так ее научил батюшка.
Искушений у нее тоже было полно, но все какие-то однообразные и очень невинные.
Дело в том, что Юля была страстной театралкой. Хотела даже поступать в театральный вуз - но батюшка строго запретил. (Большого преступления он не совершил - актрисы из нее бы точно не вышло; и все же мне показалось очень странным, что Бог запрещает человеку заниматься тем, что тот очень любит. Да и что такого плохого в театре, тоже было непонятно.) Ходить в театр, строго говоря, тоже было искушением - но она, конечно, бегала на все премьеры, а потом каялась. Каялась и снова бегала. Особенно нравилась ей рок-опера "Иисус Христос - суперзвезда", шедшая тогда в Театре им. Моссовета - и, по-моему, на две трети нравилась именно потому, что это было "страшное богохульство".
- Знаешь, - говорила она, - в сцене совета фарисеев у меня прямо мурашки по спине пробегают! Особенно когда Кайафа поет: - и сама начинает петь, громко и с чувством: - "Для нас избавленье - Иисусова смерть!".. Ой, мамочки, что я такое пою! Господи, прости! Господи, прости! - Несколько раз мелко крестится - и повторяет с еще большим воодушевлением: - "Для нас избавленье - Иисусова смерть!"
В общем, от бесов она не особенно страдала - скорее, они придавали ее жизни остроту. По-моему, она ощущала себя кем-то вроде героини авантюрного романа, за которой гонится свора негодяев.
Своего батюшку, о. Артемия, Юля обожала. От нее только и слышалось: "Батюшка сказал это, батюшка сказал то". А говорил он довольно странные вещи. Про то, что сны от бесов, я уже упоминала. А в другой раз Юля появилась с торжественно-похоронным лицом и трагическим шепотом сообщила:
- Знаешь, я поняла, что я блудница!
- Почему? - спросила я, объятая естественным изумлением.
- Понимаешь, батюшка сегодня в проповеди сказал, что только блудницы могут не любить детей. Я подумала - а как я отношусь к детям? И, ты знаешь, кажется, не люблю! Вот не чувствую к ним ничего такого... Значит, я блудница!
Как я все это воспринимала?
Ну, конечно, думала я, Юля - человек простодушный и не сказать, чтобы очень умный. Многое она преувеличивает, а многое другое, видимо, упускает из виду. Да и своего батюшку, наверное, понимает как-то не совсем правильно. Но пусть она только меня введет в этот мир - а дальше я сама разберусь.
И вот мы с Юлей отправились в Красное Село. Мне предстояло исповедаться за всю жизнь - то есть поведать обо всем, чем я нагрешила с момента крещения, после чего начать новую христианскую жизнь, так сказать, с чистого листа. Поскольку таких "клиенток" у о. Артемия было много, то существовала отработанная процедура: ты пишешь свои грехи на бумажке, вручаешь ему, он на досуге все это читает, а ты подходишь к нему на следующий день или в какое-то иное время, по договоренности.
С чувством, что пишу сочинение, я исписала своими грехами четыре тетрадных странички. Задача была не из легких; к тому же я плохо понимала, в чем именно надо каяться, но очень боялась что-то пропустить - поэтому писала там, как теперь понимаю, ни с чем не сообразные вещи. У любого священника, прочитавшего этот текст, должны были возникнуть ко мне вопросы.
У о. Артемия вопросов не возникло. Точнее, возникли, но совсем другие.
Он спросил, была ли я октябренком, пионеркой, комсомолкой. Я не знала, что это тоже грех, но с чувством законной гордости ответила, что октябренком и пионеркой была, а вот комсомолкой - уже не успела.
Задал несколько вопросов о моей половой жизни, которую назвал "ну всякими там, знаете ли, пионерскими поцелуйчиками". С удовлетворением узнал, что мой опыт по этой части крайне скуден. Поинтересовался, нет ли у меня молодого человека, и узнав, что нет, велел молиться Божьей Матери, чтобы она нашла мне хорошего мужа.
Спросил, почему я пришла в церковь. В ответ я изложила историю своей "великой любви" и того, как и почему она меня в церковь привела.
(Впрочем, этот момент я помню крайне смутно - видимо, потому, что сразу очень постаралась выкинуть его из головы. Не помню даже, было ли это именно с о. Артемием или уже позже с кем-то другим.)
В общем, отреагировал он примерно так: "Ну, деточка, это у вас была прелесть и духовный блуд, выкиньте из головы все эти глупости, теперь все будет по-другому". Точных слов не помню, но смысл был такой.
Это была первая из "реперных точек". Строго говоря, после этого следовало попрощаться и уйти. Высшие Силы явным образом подавали мне знак: "Ты пришла не туда, куда хотела прийти! Слышала - "теперь все будет по-другому"! Шо неясно? Вали отсюда, пока цела!"
Но как я могла уйти? Только переступила порог - и вдруг сбегу, как последняя трусливая истеричка, только из-за того, что священник сказал мне что-то неприятное? Наверное, я просто плохо объяснила, и он не так понял. Что подумает обо мне Бог, если я удеру от Него только потому, что кто-то что-то мне не так сказал? "Ну надо же, - скажет он, - Я так в нее вложился - а она не оправдала Моих ожиданий!"
Так я сказала себе - и осталась.
А дальше (впрочем, может быть, и перед этим - точно не помню) о. Артемий произнес проповедь. Это была вообще первая услышанная мною в жизни проповедь. Я приготовилась слушать ее, как слово с небес, ожидая, что сейчас услышу нечто чрезвычайно важное и значительное, что-нибудь о сути христианства, что-то такое, что осветит и направит мой дальнейший путь.
Проповедь эта поразила меня в самое сердце.
- Братия и сестры! - сказал о. Артемий (а у него еще такая особая манера говорить сильно нараспев). - Скоро всех нас поджидает большое искушение... да, искушение... в виде, братья и сестры, гражданского Нового года!
И пошел, пошел, пошел. О том, что Новый год - языческий праздник, введенный большевиками; Дед Мороз - замаскированный бес; все, кто наряжает елку и дарит друг другу подарки, тем самым поклоняются языческим богам, сиречь бесам; а истинный христианин 31 декабря должен отужинать постной пищей, помолиться Богу и часов в девять вечера лечь спать.
Я уже упоминала, как я относилась к праздникам. И к тем, кто пытается праздники у людей отнять.
И вот, здрасте. В православной церкви, с амвона. От имени доброго любящего Бога. Не на какое-нибудь 7-е ноября, к которому, я понимала, действительно могут быть большие претензии - а на безобидный Новый год. На детский праздник с елкой и подарками. Провинившийся только в том, что из-за изменений в календаре он попал на пост. До революции был праздник как праздник - а сейчас стал языческий и бесовский. И не спишешь на то, что кто-то чего-то не понял - все совершенно однозначно, и все это исходит непосредственно из уст, так сказать, полномочного представителя Господа Бога при исполнении служебных обязанностей...
В общем, впала я в глубочайший когнитивный диссонанс. Да там и осталась.
И в последующие четыре года это чувство все росло и росло.
Опытного человека звали Юля, она же Ульяна aka раба Божия Юлиания. Была она кругленькая, рыженькая, веснушчатая и очень простодушная. Ходила в длинной, бесформенной и довольно безобразной юбке, никогда не появлялась на людях с распущенными волосами, а часто даже надевала платок - все это свидетельствовало о ее глубокой воцерковленности.
Была она чадом известного о. Артемия Владимирова.
Юля в первый раз близко познакомила меня с концепцией бесов и искушений. Об их существовании я знала и раньше, но абстрактно, теоретически - примерно так же, как знала, что существуют преступники и что, если гулять в одиночку по темным переулкам, можно сильно нарваться. Но не приходило же мне в голову видеть бандита в каждом встречном и каждую минуту опасаться, что меня изнасилуют или убьют!
А Юля поступала именно так.
Бесы подстерегали ее беспрерывно и повсюду. Например, во сне. Она объясняла, что сны от бесов - и, если вдруг увидишь сон, надо, проснувшись, в этом покаяться и помолиться о том, чтобы такое не повторялось. Так ее научил батюшка.
Искушений у нее тоже было полно, но все какие-то однообразные и очень невинные.
Дело в том, что Юля была страстной театралкой. Хотела даже поступать в театральный вуз - но батюшка строго запретил. (Большого преступления он не совершил - актрисы из нее бы точно не вышло; и все же мне показалось очень странным, что Бог запрещает человеку заниматься тем, что тот очень любит. Да и что такого плохого в театре, тоже было непонятно.) Ходить в театр, строго говоря, тоже было искушением - но она, конечно, бегала на все премьеры, а потом каялась. Каялась и снова бегала. Особенно нравилась ей рок-опера "Иисус Христос - суперзвезда", шедшая тогда в Театре им. Моссовета - и, по-моему, на две трети нравилась именно потому, что это было "страшное богохульство".
- Знаешь, - говорила она, - в сцене совета фарисеев у меня прямо мурашки по спине пробегают! Особенно когда Кайафа поет: - и сама начинает петь, громко и с чувством: - "Для нас избавленье - Иисусова смерть!".. Ой, мамочки, что я такое пою! Господи, прости! Господи, прости! - Несколько раз мелко крестится - и повторяет с еще большим воодушевлением: - "Для нас избавленье - Иисусова смерть!"
В общем, от бесов она не особенно страдала - скорее, они придавали ее жизни остроту. По-моему, она ощущала себя кем-то вроде героини авантюрного романа, за которой гонится свора негодяев.
Своего батюшку, о. Артемия, Юля обожала. От нее только и слышалось: "Батюшка сказал это, батюшка сказал то". А говорил он довольно странные вещи. Про то, что сны от бесов, я уже упоминала. А в другой раз Юля появилась с торжественно-похоронным лицом и трагическим шепотом сообщила:
- Знаешь, я поняла, что я блудница!
- Почему? - спросила я, объятая естественным изумлением.
- Понимаешь, батюшка сегодня в проповеди сказал, что только блудницы могут не любить детей. Я подумала - а как я отношусь к детям? И, ты знаешь, кажется, не люблю! Вот не чувствую к ним ничего такого... Значит, я блудница!
Как я все это воспринимала?
Ну, конечно, думала я, Юля - человек простодушный и не сказать, чтобы очень умный. Многое она преувеличивает, а многое другое, видимо, упускает из виду. Да и своего батюшку, наверное, понимает как-то не совсем правильно. Но пусть она только меня введет в этот мир - а дальше я сама разберусь.
И вот мы с Юлей отправились в Красное Село. Мне предстояло исповедаться за всю жизнь - то есть поведать обо всем, чем я нагрешила с момента крещения, после чего начать новую христианскую жизнь, так сказать, с чистого листа. Поскольку таких "клиенток" у о. Артемия было много, то существовала отработанная процедура: ты пишешь свои грехи на бумажке, вручаешь ему, он на досуге все это читает, а ты подходишь к нему на следующий день или в какое-то иное время, по договоренности.
С чувством, что пишу сочинение, я исписала своими грехами четыре тетрадных странички. Задача была не из легких; к тому же я плохо понимала, в чем именно надо каяться, но очень боялась что-то пропустить - поэтому писала там, как теперь понимаю, ни с чем не сообразные вещи. У любого священника, прочитавшего этот текст, должны были возникнуть ко мне вопросы.
У о. Артемия вопросов не возникло. Точнее, возникли, но совсем другие.
Он спросил, была ли я октябренком, пионеркой, комсомолкой. Я не знала, что это тоже грех, но с чувством законной гордости ответила, что октябренком и пионеркой была, а вот комсомолкой - уже не успела.
Задал несколько вопросов о моей половой жизни, которую назвал "ну всякими там, знаете ли, пионерскими поцелуйчиками". С удовлетворением узнал, что мой опыт по этой части крайне скуден. Поинтересовался, нет ли у меня молодого человека, и узнав, что нет, велел молиться Божьей Матери, чтобы она нашла мне хорошего мужа.
Спросил, почему я пришла в церковь. В ответ я изложила историю своей "великой любви" и того, как и почему она меня в церковь привела.
(Впрочем, этот момент я помню крайне смутно - видимо, потому, что сразу очень постаралась выкинуть его из головы. Не помню даже, было ли это именно с о. Артемием или уже позже с кем-то другим.)
В общем, отреагировал он примерно так: "Ну, деточка, это у вас была прелесть и духовный блуд, выкиньте из головы все эти глупости, теперь все будет по-другому". Точных слов не помню, но смысл был такой.
Это была первая из "реперных точек". Строго говоря, после этого следовало попрощаться и уйти. Высшие Силы явным образом подавали мне знак: "Ты пришла не туда, куда хотела прийти! Слышала - "теперь все будет по-другому"! Шо неясно? Вали отсюда, пока цела!"
Но как я могла уйти? Только переступила порог - и вдруг сбегу, как последняя трусливая истеричка, только из-за того, что священник сказал мне что-то неприятное? Наверное, я просто плохо объяснила, и он не так понял. Что подумает обо мне Бог, если я удеру от Него только потому, что кто-то что-то мне не так сказал? "Ну надо же, - скажет он, - Я так в нее вложился - а она не оправдала Моих ожиданий!"
Так я сказала себе - и осталась.
А дальше (впрочем, может быть, и перед этим - точно не помню) о. Артемий произнес проповедь. Это была вообще первая услышанная мною в жизни проповедь. Я приготовилась слушать ее, как слово с небес, ожидая, что сейчас услышу нечто чрезвычайно важное и значительное, что-нибудь о сути христианства, что-то такое, что осветит и направит мой дальнейший путь.
Проповедь эта поразила меня в самое сердце.
- Братия и сестры! - сказал о. Артемий (а у него еще такая особая манера говорить сильно нараспев). - Скоро всех нас поджидает большое искушение... да, искушение... в виде, братья и сестры, гражданского Нового года!
И пошел, пошел, пошел. О том, что Новый год - языческий праздник, введенный большевиками; Дед Мороз - замаскированный бес; все, кто наряжает елку и дарит друг другу подарки, тем самым поклоняются языческим богам, сиречь бесам; а истинный христианин 31 декабря должен отужинать постной пищей, помолиться Богу и часов в девять вечера лечь спать.
Я уже упоминала, как я относилась к праздникам. И к тем, кто пытается праздники у людей отнять.
И вот, здрасте. В православной церкви, с амвона. От имени доброго любящего Бога. Не на какое-нибудь 7-е ноября, к которому, я понимала, действительно могут быть большие претензии - а на безобидный Новый год. На детский праздник с елкой и подарками. Провинившийся только в том, что из-за изменений в календаре он попал на пост. До революции был праздник как праздник - а сейчас стал языческий и бесовский. И не спишешь на то, что кто-то чего-то не понял - все совершенно однозначно, и все это исходит непосредственно из уст, так сказать, полномочного представителя Господа Бога при исполнении служебных обязанностей...
В общем, впала я в глубочайший когнитивный диссонанс. Да там и осталась.
И в последующие четыре года это чувство все росло и росло.