Субъект, субъектность, субъективность (1 часть)
(маргиналии по прошлогодним обсуждениям)
На прошедшей конференции по робототехнике и ИИ одна из участниц (Елена Гаврилина) выступила против использования понятия «субъект» и за замену его понятием «агент». В качестве аргументации она использовала несколько примеров. Один из них - художественный эксперимент Марины Абрамович, в котором та осознанно выставила себя в качестве объекта, как пример исчезновения субъектности. Однако, если вдуматься, именно наличие субъектности художницы позволило ей удержать себя в качестве объекта для других. Суть остальных ее аргументов сводилась к тому, что всё в мире есть объекты, вступающие друг с другом в отношения в качестве объектов. Её доклад был сделан с позиций так называемой плоской онтологии, в которой всё в мире является агентами, инициирующими взаимодействия, однако, как мне видится, не все агенты являются субъектами.
С одной стороны, мне импонирует подобное восприятие, суть которого я могу выразить так: все равноценны, но не все равнозначны (например, мужчины и женщины равноценны, но далеко неравнозначны), все онтологически равны в своем присутствии, но - феноменально различны. Действительно, субъектность начинается с разделительной черты, с уникальности опыта каждого: даже жизненные опыты отдельных людей не-сопоставимы, их нельзя достоверно сравнить по степени совершенства, и потому они - условно равны, хотя и различны по содержанию. Здесь есть своя красота: признание равенства всех - это отказ от иерархичности при принятии идеи, что всё через всё может обретать опыт и учиться. Так Борис Гребенщиков в одной из своих песен замечательно выразил:
…Можно учиться смирению
У стертых ногами придорожных камней.
С другой стороны, если эстетически мне это по душе, то этически здесь не все так просто. Ведь, по сути, признание равенства всех субъектов/акторов/агентов для действующего в отношении мира человека расширяет действие второй формулировки категорического императива И. Канта: отныне ко всему нужно относиться не только как к средству, но и как к цели самой по себе. Но - как я могу знать цели вещей, в шкуру которых я никогда не смогу залезть и пережить их чистое бытийное достоинство? Уважать их «право» на существование я ещё могу понять в качестве морального минимума - невреждения, но…
Знаете, экологическая этика, например, уже проходила различные нон-антропоцентристские теории, утверждавшие принципиальное равенство всех биологических/экологических объектов. Возникшие при осмыслении практического воплощения равенства на практике коллизии завели в тупик: т.е. мы и микробов в своем организме не должны убивать? и плесень со стен пестовать? и никаких генных модификаций производить нельзя? (всё же имеет право на жизнь в ее естественном течении!) Именно поэтому возникла теория неоантропоцентризма, восстановившая иерархию живых существ, но признав человека максимально ответственным за то, что и как происходит с не-человеческими существами (по логике: кому больше дано, с того больше и спрашивается; наше превосходство отныне - не привелегия, а еще большая ответственность).
Думается, что агентность - это способ описания связей в системе, а субъектность и субъективность - для осмысления истоков качественного своеобразия человека.
Так вот, к чему это я. Видится мне, от понятия субъекта отказываться нельзя ни в коем случае. Он существует. И, существуя, раскрывается в двух модусах - субъектности (subjectness) и субъективности (subjectivity). О них и будет идти речь дальше.
Вообще, осмысление современного понимания субъекта, как мне видится, непременно должно не упускать из виду эти две его характеристики. Особенно, это важно в силу того, что со второй половины ХХ века философия говорит, в основном, о субъективности субъекта: классическая философия была устремлена к субъекту извне (к монаде, к чистому Я), постмодернизм посмотрел на субъективность, на способы ее наполнения и, нивелировав разницу между субъектностью и субъективностью, чем вывел некоторых мыслителей на мысль о смерти субъекта.
Субъектность человека - его атрибутивное свойство, субъективность - предикат. В качестве субъекта человек являет себя существом, чья субъектность (мышление, воля, продуктивное воображение в качестве способности производить идеи, не выведенные из эмпирического опыта, высшие чувства) опредмечивает себя в культуре.
Проблему субъектности и субъективности можно еще выразить и так: что в сознании субъекта принадлежит априорно ему (и есть ли это?), а что привнесено извне? Конечно, мир спонтанным «криком» инициирует процесс содержательного формирования сознания субъекта, но является ли оно tabula rasa ли оно изначально? И вообще, как возможно творчество? как возможно создание того, чего еще не было? как возможно продуктивное воображение? Ведь на уровне философской рефлексии и художественной практики "Я" инициирует в себе интеллектуально-волевые и чувственно-эмоциональные настройки как условия для катарсисного вхождения идеи в поле сознания, которая затем направляет и организовывает собой его активность в создании текста или произведения искусства. Другое дело, что человек не может всегда находиться в этом «чистом» мышлении или творчестве, и потому любой оказывается, помимо своей воли, втянутым миром в его культурные практики/дискурсы.
Мне видится, что декартово деление «Я» на чистое и эмпирическое актуально до сегодняшнего дня. Просто, как говорит Делёз, поменялся ракурс взгляда: раньше стремились к переживанию чистой формы Я, теперь анализируют эмпирическое Я и удивляются открытию, что вне культуры его нет. Его, и правда, нет! Эмпирическое Я - та самая субъективность, которая возникает только в культурном бытии человека (поэтому в ней нет ничего, чего не было бы в социо-культурном опыте человека). Для сегодняшнего дня знаменитый вопрос эмпириков звучит так: есть ли в нашем сознании (нашей субъективности) то, чего не было бы в социокультурной реальности, в ее практиках и дискурсах? Конечно, нет.
Субъектность же человека связана с чистым Я, которая себя ни к чему не примысливает для самочувствования, но есть сама возможность мысли, как говорит В.Н. Железняк в главе о Декрате: спонтанная, автономная - рациональная или нет, но - воля, которая предшествует эмпирическому Я.
Субъектность, как первоформа (основа единства перцепции и апперцепции), априорна в своей сути. Субъектность, говоря словами С.В. Комарова имеет структуру, а субъективность - текстуру, где первая - это способ пространственно-временного соединения частей в целое, а вторая - это индивидуальная комбинация свойств в сплетениях, спутанностях, сцеплениях, выражающих пространственно-временные взаимосвязи априорной структуры с миром; текстура - результат изменений. В этом смысле каждый человек с его субъективностью является текстом, написанным его жизнью и смертью (как постоянным модусом его бытия) в том или ином социокультурном контексте, и потому субъективность (эмпирическое Я), действительно, является становящейся, мерцающей, и ее органом является тело.
Когда говорится о том, что чувственный и иной опыт коституируют субъекта, что имеется в виду: субъектность или субъективность? Я согласна с тем, что субъективность конструируется, учреждается чувственным и социокультурным опытом, однако, субъектность вряд ли. Последняя, если и конституируется, то в том смысле, что она утверждает, манифестирует себя, актуализируясь внешним опытом. Иначе как было бы возможно единство опыта, чем оно обеспечивается?
Проблема конституирования/конструирования субъекта замечательно демонстрируется на примере эстетического опыта. Эстетический опыт - это опыт становления субъекта, эстетическое чувство сродни короткому замыканию, аффектирующему субъектность. И эта самая субъектность, в свою очередь, становится источником морального сознания, что замечательно видно на примере усложнения сознательной активности ребенка.
Однако сама возможность эстетического эффекта для человека коренится в его способности к эстетическим переживаниям, коренящимся в трансцендентальной чувственности и схематике, описанной Кантом. Ведь вряд ли камень испытывает эстетическое переживание всей ситуации. Эстетическое для человека - способ актуализации субъектности и конструирования человеческой субъективности, тогда как для нечеловеческих сущностей эстетическое не может быть опознано в качестве такового, ибо это для них - всего лишь взаимодействия-реакции, которые актуализируют их присутствие для других.
С другой стороны, под классическим субъектом и новым субъектом могут пониматься режимы наблюдения за последним. Здесь вполне может быть применим принцип наблюдателя: какой способ бытования субъекта хотим отрефлексировать в современных условиях у конкретного человека (а не вообще), такой и фиксируем. Кто-то живет поглощенным социальным левиафаном, вынуждаемым к оппортунизму, цинизму и болтовне (П. Вирно), а кому-то удается быть подлинным созерцателем, способным контролировать меру своей включенности в социальное тело, подобно просветленному буддисту или достигшему внутреннего состояния у-вэй даосу, способным к бытию-при социокультурной реальности, действующим в ней, но не втянутым в неё, реализуя диогеновский жест (об этом ниже).
Субъектность - это необходимое, но не достаточное, основание для актуализации человека в качестве субъекта, и именно субъективность позволяет достаточно полно описать содержательную сторону бытования субъекта, что замечательно было показано в докладах Александра Михайловича Заякина, Яны Викторовны Григоровой и Сергея Владимировича Комарова. Однако у меня возникает вопрос: а может ли в человеке существовать субъективность без субъектности?
После последнего доклада - июньского - у меня еще возник ряд вопросов, которые так или иначе связаны с тем, что есть субъектность и субъективность? Например:
1. Индивидуация - это реакция на доиндивидуальное, или она - интенция человека, атрибутивное свойство субъектности? Или по-другому: индивидуальное в человеке - это возникающий оттенок социокультурной и природной реальности в сознании человека (мысли, образы, чувства, эмоции), и тогда субъективность создается только внешними факторами, или индивидуальное - это продукт инициативного преображения внешнего мира сознанием, порождающим новые идеи и смыслы, и тогда субъективность невозможна без субъектности. Скорее всего, индивидуация существует в двух этих режимах, позициях.
2. Кем является субъект вне идентификационных сеток, вне групповых прописок? И есть ли он вообще? Думаю, что точно есть, но в качестве ничто (потенции быть явленным определенным способом - как), и только ситуации переживания экзистенциального ужаса, одиночества, скуки и отчаяния, катарсиса, творческого порыва прекрасно демонстрируют чистое присутствие субъектности. Другое дело, обрести свое бытие невозможно без субъективности, творящей личный жизненный мир.
3. Достаточно ли понятия доиндивидуального? Ибо оно, исходя из перечисляемого П. Вирно, на самом деле включает в себя нечто имманентное субъекту и нечто внешнее. Не лучше ли в человеке выделить собственно до-индивидуальное (априорное) и вне-индивидуальное (возникающее в опыте социализации)?
Вопрос о субъектности и субъективности упирается в проблему человеческого творчества: если субъект - только социальный конструкт, то как возможно создавать принципиально новое? Думаю, здесь возможно ответить с помощью понятий предела и границы, ибо новое всегда есть выход за границу существующего. Предел задается субъектностью (ее до-индивидуальной биологией и духовностью: тело, интенциональные структуры сознания, способности, коллективное бессознательное, рациональная воля). В свою очередь, граница есть итог актуализации до-индивидуального и вне-индивидуального (природная среда, язык, социо-культурные практики) в субъективном опыте. Предел имманентен человеку, он - необходимое основание для возникновения нового; граница деятельностна, она - итог социокультурных взаимодействий человека, и только прехождение достаточно для принципиальных обновлений.
Подумалось, перекос современного философствования в сторону осмысления субъективности и практик её содержательного наполнения/изменения есть не просто смена ракурса. Это - отражение, философский диагноз массовому человеку, ставшему потребителем. Проблемой современного человека является владение техниками потребления, благодаря которым он встраивается в сеть социальности, удерживается ею бытует в качестве ее медиума (в этом смысле, сама по себе субъективность есть медиум, а субъектность производит медиумов для себя).
Практики производства субъекта, таким образом, можно разделить на практики актуализации субъектности (ее удержания и предъявления) и на практики сборки субъективности. Или нельзя? Это - единые практики актуализации субъектности изменением содержания субъективности под общим названием «практики заботы о себе»? Можно ли, например, оппортунизм, цинизм, говорливость, по П. Вирно, трактовать не только как позиции (способы существования) субъекта в бытии, но и как современные практики пестования своей субъектности и субъективности?
Сергей Владимирович К. в своем комментарии к идеям П. Вирно высказал мысль о том, что современный субъект в позиции оппортунизма бытует в единстве множества трех модусов (поэйзис/разум, праксис/труд, политика/коммуникация), которые некогда Аристотелем выделялись в отдельные сферы, а теперь выражают собой сингулярность бытования субъекта. Субъект отныне, действительно, - не что, а как. Любой труд для него - это труд интеллектуальный, сопровождающийся языковыми играми (в которых важны интерпретация, красочность и убедительность) и перфомансом себя. Субъект ныне - странник, чужестранец, вынуждаемый говорить на не-своем языке, не быть собой, а - говорить на общепонятном языке и осваивать практики эффективной кажимости себя для разных других.
В этой связи подумалось мне, что вот так в наше время выглядит победа одного древнегреческого идеала человека над другим - древнегреческим же - идеалом: человек риторический (софисты) взял вверх над человеком-мудрецом (Сократ, Платон, Аристотель), поиск убедительного слова стал важнее поиска слова истинного, а социально-выгодная постправда сменила индивидуальную верность научной, поэтической, философской истинам. Возникает вопрос: насколько эта кажимость производится самим субъектом (и тогда субъектность тут сохраняется), или она - реакция агента взаимодействий (и тогда, полноценный субъект реально исчезает)?
Относительно современной позиции цинизма, ставшего способом неконформистского бытия внутри сетки заданных правил, по которым субъект играет, но без отождествления себя с игрой, оставаясь причиной своих действий, тоже возникают вопросы. Как не упустить тот момент, когда причиной действий в социальной игре становится уже не сам субъект (не его субъектность, явленная в моральном выборе и ответственности), а социальность, использующая его как свое же иное, где субъект становится лишь медиумом социокультурной ситуации?
Причем, этот цинизм - совсем не то, что считается таковым в наши дни. Он - своего рода практика возвращения к цинизму Диогена: диогеновский жест. Именно жест, потому что субъект не противостоит правилам игры, не отказывается от нее, а, находясь внутри, мягко (как говорит С.В.К.) меняет их. Вообще, современная философская мысль все чаще обращается к античному опыту, призывая то к платоновскому жесту (А. Бадью), то к диогеновскому (С.В.Комаров) и даже к стоическому (А.М. Заякин), но именно жесту. Эти жесты, по сути, - язык субъектности, опознавшей свою силу в субъективности, они - язык множественного - то ли организующего единство, то ли актуализирующее единое. В этом смысле, оппортунизм и цинизм - виды заботы о себе: прежде всего, удержания себя и предъявление себя.
Говорливость как способ оставление медиа-следа в социальных сетях, текстах, искусстве также можно признать за практику заботы о себе как о субъекте при условии, если субъективность не обращается медиумом социального или/технического. Решение проблемы связано с овладением искусством (технологий) духовного производства смыслов и своей духовно-душевно-телесной цельности. Тогда устойчивость будет связана не с технологиями противостояния потреблению, а с технологиями производства себя, где коллективный труд является только сферой проявления себя, а не способом обретения себя.
Настаиваю, что единственно действенной практикой собирания себя (сборки своей субъективности в нечто целое, а не фрагментарное) является прописывание. Из трех элементов - промысливания, проговаривания и прописывания, названных в одном из своих докладов В.Н. Железняком, я особо выделяю последний.
Промысливание - это существование в пространстве идеи, которая захватила тебя: ты ее либо созерцаешь, либо бежишь за ней, разворачивая в мысль и внутреннюю речь. Здесь реален сам процесс мышления, но остается сомнение: я мыслю, или идея мыслится через меня, или вообще идея мыслит меня.
Проговаривание - это говорение для другого оформленой уже мысли есть процесс рождения речи, которая течет во времени. Речь всегда обращена к другому (даже монолог есть обращение к иному-во-мне), что приводит к рассредоточенности, к невозможности полной концентрации на том, что говорится. Поэтому след, оставляемый речью, есть так же сомнительное присутствие моей субъектности, хотя, субъективности - вполне.
Прописывание же есть процесс собирания себя здесь-и-сейчас, в котором Я - несомненная точка рефлексивных актов, в которой оно реализует свою волю-к-мысли в виде авторского стиля и смыслов. Письмо как след есть полное свидетельство присутствия субъекта в его полноте: в его субъектности и субъективности.
Вот этим самым собиранием да удерживаем себя я занималась, прописывая этот текст и разъясняя для себя, почему я не хочу отказываться от концепта «субъект».
Приложение
Субъектность
Субъективность
Опознается в «я есть»: я мыслю, чувствую, волю, существую.
Проявляется в «это - моё, а это иное во мне»: я выношу суждения…
Проявляется себя в как (способ, стиль).
Она есть эйдос (первоформа) разумной произвольной активности.
Имманентна. Задает предел активности субъекта
Она есть что (содержание).
В ней нет ничего, чего не было бы в эмпирическом и социокультурном опыте субъекта.
Итог социокультурных практик. Задает границы акивности субъекта.
Имеет структуру
Обналичивается в текстуре
Производство в социокультурном поле медиумов себя.
Медиум социальности и культуры
Необходимое, но недостаточное основание для полноценного бытия субъекта
Социокультурные практики являются достаточным основанием для обретения полноты бытия в качестве субъекта
Источник морального сознания (рациональной воли, автономии, ответственности, не-алиби в бытии)
Источник вкуса как итога эстетической практики
Совокупность априорных структур, обеспечивающих единство актов сознания и переживания своей целостности
Эмпирический опыт (например, опыт травмы) как опыт лишения целостности сознания извне и обретения уникального содержания
Бессознательное как способность указывать на прорехи и их штопать.
Продуктивное воображение как способность
Содержание снов, галлюцинаций, а также архетипических образов.
Вопрошание, изумление, катарсис, письмо, идеи
Ответы, смыслообразование
На прошедшей конференции по робототехнике и ИИ одна из участниц (Елена Гаврилина) выступила против использования понятия «субъект» и за замену его понятием «агент». В качестве аргументации она использовала несколько примеров. Один из них - художественный эксперимент Марины Абрамович, в котором та осознанно выставила себя в качестве объекта, как пример исчезновения субъектности. Однако, если вдуматься, именно наличие субъектности художницы позволило ей удержать себя в качестве объекта для других. Суть остальных ее аргументов сводилась к тому, что всё в мире есть объекты, вступающие друг с другом в отношения в качестве объектов. Её доклад был сделан с позиций так называемой плоской онтологии, в которой всё в мире является агентами, инициирующими взаимодействия, однако, как мне видится, не все агенты являются субъектами.
С одной стороны, мне импонирует подобное восприятие, суть которого я могу выразить так: все равноценны, но не все равнозначны (например, мужчины и женщины равноценны, но далеко неравнозначны), все онтологически равны в своем присутствии, но - феноменально различны. Действительно, субъектность начинается с разделительной черты, с уникальности опыта каждого: даже жизненные опыты отдельных людей не-сопоставимы, их нельзя достоверно сравнить по степени совершенства, и потому они - условно равны, хотя и различны по содержанию. Здесь есть своя красота: признание равенства всех - это отказ от иерархичности при принятии идеи, что всё через всё может обретать опыт и учиться. Так Борис Гребенщиков в одной из своих песен замечательно выразил:
…Можно учиться смирению
У стертых ногами придорожных камней.
С другой стороны, если эстетически мне это по душе, то этически здесь не все так просто. Ведь, по сути, признание равенства всех субъектов/акторов/агентов для действующего в отношении мира человека расширяет действие второй формулировки категорического императива И. Канта: отныне ко всему нужно относиться не только как к средству, но и как к цели самой по себе. Но - как я могу знать цели вещей, в шкуру которых я никогда не смогу залезть и пережить их чистое бытийное достоинство? Уважать их «право» на существование я ещё могу понять в качестве морального минимума - невреждения, но…
Знаете, экологическая этика, например, уже проходила различные нон-антропоцентристские теории, утверждавшие принципиальное равенство всех биологических/экологических объектов. Возникшие при осмыслении практического воплощения равенства на практике коллизии завели в тупик: т.е. мы и микробов в своем организме не должны убивать? и плесень со стен пестовать? и никаких генных модификаций производить нельзя? (всё же имеет право на жизнь в ее естественном течении!) Именно поэтому возникла теория неоантропоцентризма, восстановившая иерархию живых существ, но признав человека максимально ответственным за то, что и как происходит с не-человеческими существами (по логике: кому больше дано, с того больше и спрашивается; наше превосходство отныне - не привелегия, а еще большая ответственность).
Думается, что агентность - это способ описания связей в системе, а субъектность и субъективность - для осмысления истоков качественного своеобразия человека.
Так вот, к чему это я. Видится мне, от понятия субъекта отказываться нельзя ни в коем случае. Он существует. И, существуя, раскрывается в двух модусах - субъектности (subjectness) и субъективности (subjectivity). О них и будет идти речь дальше.
Вообще, осмысление современного понимания субъекта, как мне видится, непременно должно не упускать из виду эти две его характеристики. Особенно, это важно в силу того, что со второй половины ХХ века философия говорит, в основном, о субъективности субъекта: классическая философия была устремлена к субъекту извне (к монаде, к чистому Я), постмодернизм посмотрел на субъективность, на способы ее наполнения и, нивелировав разницу между субъектностью и субъективностью, чем вывел некоторых мыслителей на мысль о смерти субъекта.
Субъектность человека - его атрибутивное свойство, субъективность - предикат. В качестве субъекта человек являет себя существом, чья субъектность (мышление, воля, продуктивное воображение в качестве способности производить идеи, не выведенные из эмпирического опыта, высшие чувства) опредмечивает себя в культуре.
Проблему субъектности и субъективности можно еще выразить и так: что в сознании субъекта принадлежит априорно ему (и есть ли это?), а что привнесено извне? Конечно, мир спонтанным «криком» инициирует процесс содержательного формирования сознания субъекта, но является ли оно tabula rasa ли оно изначально? И вообще, как возможно творчество? как возможно создание того, чего еще не было? как возможно продуктивное воображение? Ведь на уровне философской рефлексии и художественной практики "Я" инициирует в себе интеллектуально-волевые и чувственно-эмоциональные настройки как условия для катарсисного вхождения идеи в поле сознания, которая затем направляет и организовывает собой его активность в создании текста или произведения искусства. Другое дело, что человек не может всегда находиться в этом «чистом» мышлении или творчестве, и потому любой оказывается, помимо своей воли, втянутым миром в его культурные практики/дискурсы.
Мне видится, что декартово деление «Я» на чистое и эмпирическое актуально до сегодняшнего дня. Просто, как говорит Делёз, поменялся ракурс взгляда: раньше стремились к переживанию чистой формы Я, теперь анализируют эмпирическое Я и удивляются открытию, что вне культуры его нет. Его, и правда, нет! Эмпирическое Я - та самая субъективность, которая возникает только в культурном бытии человека (поэтому в ней нет ничего, чего не было бы в социо-культурном опыте человека). Для сегодняшнего дня знаменитый вопрос эмпириков звучит так: есть ли в нашем сознании (нашей субъективности) то, чего не было бы в социокультурной реальности, в ее практиках и дискурсах? Конечно, нет.
Субъектность же человека связана с чистым Я, которая себя ни к чему не примысливает для самочувствования, но есть сама возможность мысли, как говорит В.Н. Железняк в главе о Декрате: спонтанная, автономная - рациональная или нет, но - воля, которая предшествует эмпирическому Я.
Субъектность, как первоформа (основа единства перцепции и апперцепции), априорна в своей сути. Субъектность, говоря словами С.В. Комарова имеет структуру, а субъективность - текстуру, где первая - это способ пространственно-временного соединения частей в целое, а вторая - это индивидуальная комбинация свойств в сплетениях, спутанностях, сцеплениях, выражающих пространственно-временные взаимосвязи априорной структуры с миром; текстура - результат изменений. В этом смысле каждый человек с его субъективностью является текстом, написанным его жизнью и смертью (как постоянным модусом его бытия) в том или ином социокультурном контексте, и потому субъективность (эмпирическое Я), действительно, является становящейся, мерцающей, и ее органом является тело.
Когда говорится о том, что чувственный и иной опыт коституируют субъекта, что имеется в виду: субъектность или субъективность? Я согласна с тем, что субъективность конструируется, учреждается чувственным и социокультурным опытом, однако, субъектность вряд ли. Последняя, если и конституируется, то в том смысле, что она утверждает, манифестирует себя, актуализируясь внешним опытом. Иначе как было бы возможно единство опыта, чем оно обеспечивается?
Проблема конституирования/конструирования субъекта замечательно демонстрируется на примере эстетического опыта. Эстетический опыт - это опыт становления субъекта, эстетическое чувство сродни короткому замыканию, аффектирующему субъектность. И эта самая субъектность, в свою очередь, становится источником морального сознания, что замечательно видно на примере усложнения сознательной активности ребенка.
Однако сама возможность эстетического эффекта для человека коренится в его способности к эстетическим переживаниям, коренящимся в трансцендентальной чувственности и схематике, описанной Кантом. Ведь вряд ли камень испытывает эстетическое переживание всей ситуации. Эстетическое для человека - способ актуализации субъектности и конструирования человеческой субъективности, тогда как для нечеловеческих сущностей эстетическое не может быть опознано в качестве такового, ибо это для них - всего лишь взаимодействия-реакции, которые актуализируют их присутствие для других.
С другой стороны, под классическим субъектом и новым субъектом могут пониматься режимы наблюдения за последним. Здесь вполне может быть применим принцип наблюдателя: какой способ бытования субъекта хотим отрефлексировать в современных условиях у конкретного человека (а не вообще), такой и фиксируем. Кто-то живет поглощенным социальным левиафаном, вынуждаемым к оппортунизму, цинизму и болтовне (П. Вирно), а кому-то удается быть подлинным созерцателем, способным контролировать меру своей включенности в социальное тело, подобно просветленному буддисту или достигшему внутреннего состояния у-вэй даосу, способным к бытию-при социокультурной реальности, действующим в ней, но не втянутым в неё, реализуя диогеновский жест (об этом ниже).
Субъектность - это необходимое, но не достаточное, основание для актуализации человека в качестве субъекта, и именно субъективность позволяет достаточно полно описать содержательную сторону бытования субъекта, что замечательно было показано в докладах Александра Михайловича Заякина, Яны Викторовны Григоровой и Сергея Владимировича Комарова. Однако у меня возникает вопрос: а может ли в человеке существовать субъективность без субъектности?
После последнего доклада - июньского - у меня еще возник ряд вопросов, которые так или иначе связаны с тем, что есть субъектность и субъективность? Например:
1. Индивидуация - это реакция на доиндивидуальное, или она - интенция человека, атрибутивное свойство субъектности? Или по-другому: индивидуальное в человеке - это возникающий оттенок социокультурной и природной реальности в сознании человека (мысли, образы, чувства, эмоции), и тогда субъективность создается только внешними факторами, или индивидуальное - это продукт инициативного преображения внешнего мира сознанием, порождающим новые идеи и смыслы, и тогда субъективность невозможна без субъектности. Скорее всего, индивидуация существует в двух этих режимах, позициях.
2. Кем является субъект вне идентификационных сеток, вне групповых прописок? И есть ли он вообще? Думаю, что точно есть, но в качестве ничто (потенции быть явленным определенным способом - как), и только ситуации переживания экзистенциального ужаса, одиночества, скуки и отчаяния, катарсиса, творческого порыва прекрасно демонстрируют чистое присутствие субъектности. Другое дело, обрести свое бытие невозможно без субъективности, творящей личный жизненный мир.
3. Достаточно ли понятия доиндивидуального? Ибо оно, исходя из перечисляемого П. Вирно, на самом деле включает в себя нечто имманентное субъекту и нечто внешнее. Не лучше ли в человеке выделить собственно до-индивидуальное (априорное) и вне-индивидуальное (возникающее в опыте социализации)?
Вопрос о субъектности и субъективности упирается в проблему человеческого творчества: если субъект - только социальный конструкт, то как возможно создавать принципиально новое? Думаю, здесь возможно ответить с помощью понятий предела и границы, ибо новое всегда есть выход за границу существующего. Предел задается субъектностью (ее до-индивидуальной биологией и духовностью: тело, интенциональные структуры сознания, способности, коллективное бессознательное, рациональная воля). В свою очередь, граница есть итог актуализации до-индивидуального и вне-индивидуального (природная среда, язык, социо-культурные практики) в субъективном опыте. Предел имманентен человеку, он - необходимое основание для возникновения нового; граница деятельностна, она - итог социокультурных взаимодействий человека, и только прехождение достаточно для принципиальных обновлений.
Подумалось, перекос современного философствования в сторону осмысления субъективности и практик её содержательного наполнения/изменения есть не просто смена ракурса. Это - отражение, философский диагноз массовому человеку, ставшему потребителем. Проблемой современного человека является владение техниками потребления, благодаря которым он встраивается в сеть социальности, удерживается ею бытует в качестве ее медиума (в этом смысле, сама по себе субъективность есть медиум, а субъектность производит медиумов для себя).
Практики производства субъекта, таким образом, можно разделить на практики актуализации субъектности (ее удержания и предъявления) и на практики сборки субъективности. Или нельзя? Это - единые практики актуализации субъектности изменением содержания субъективности под общим названием «практики заботы о себе»? Можно ли, например, оппортунизм, цинизм, говорливость, по П. Вирно, трактовать не только как позиции (способы существования) субъекта в бытии, но и как современные практики пестования своей субъектности и субъективности?
Сергей Владимирович К. в своем комментарии к идеям П. Вирно высказал мысль о том, что современный субъект в позиции оппортунизма бытует в единстве множества трех модусов (поэйзис/разум, праксис/труд, политика/коммуникация), которые некогда Аристотелем выделялись в отдельные сферы, а теперь выражают собой сингулярность бытования субъекта. Субъект отныне, действительно, - не что, а как. Любой труд для него - это труд интеллектуальный, сопровождающийся языковыми играми (в которых важны интерпретация, красочность и убедительность) и перфомансом себя. Субъект ныне - странник, чужестранец, вынуждаемый говорить на не-своем языке, не быть собой, а - говорить на общепонятном языке и осваивать практики эффективной кажимости себя для разных других.
В этой связи подумалось мне, что вот так в наше время выглядит победа одного древнегреческого идеала человека над другим - древнегреческим же - идеалом: человек риторический (софисты) взял вверх над человеком-мудрецом (Сократ, Платон, Аристотель), поиск убедительного слова стал важнее поиска слова истинного, а социально-выгодная постправда сменила индивидуальную верность научной, поэтической, философской истинам. Возникает вопрос: насколько эта кажимость производится самим субъектом (и тогда субъектность тут сохраняется), или она - реакция агента взаимодействий (и тогда, полноценный субъект реально исчезает)?
Относительно современной позиции цинизма, ставшего способом неконформистского бытия внутри сетки заданных правил, по которым субъект играет, но без отождествления себя с игрой, оставаясь причиной своих действий, тоже возникают вопросы. Как не упустить тот момент, когда причиной действий в социальной игре становится уже не сам субъект (не его субъектность, явленная в моральном выборе и ответственности), а социальность, использующая его как свое же иное, где субъект становится лишь медиумом социокультурной ситуации?
Причем, этот цинизм - совсем не то, что считается таковым в наши дни. Он - своего рода практика возвращения к цинизму Диогена: диогеновский жест. Именно жест, потому что субъект не противостоит правилам игры, не отказывается от нее, а, находясь внутри, мягко (как говорит С.В.К.) меняет их. Вообще, современная философская мысль все чаще обращается к античному опыту, призывая то к платоновскому жесту (А. Бадью), то к диогеновскому (С.В.Комаров) и даже к стоическому (А.М. Заякин), но именно жесту. Эти жесты, по сути, - язык субъектности, опознавшей свою силу в субъективности, они - язык множественного - то ли организующего единство, то ли актуализирующее единое. В этом смысле, оппортунизм и цинизм - виды заботы о себе: прежде всего, удержания себя и предъявление себя.
Говорливость как способ оставление медиа-следа в социальных сетях, текстах, искусстве также можно признать за практику заботы о себе как о субъекте при условии, если субъективность не обращается медиумом социального или/технического. Решение проблемы связано с овладением искусством (технологий) духовного производства смыслов и своей духовно-душевно-телесной цельности. Тогда устойчивость будет связана не с технологиями противостояния потреблению, а с технологиями производства себя, где коллективный труд является только сферой проявления себя, а не способом обретения себя.
Настаиваю, что единственно действенной практикой собирания себя (сборки своей субъективности в нечто целое, а не фрагментарное) является прописывание. Из трех элементов - промысливания, проговаривания и прописывания, названных в одном из своих докладов В.Н. Железняком, я особо выделяю последний.
Промысливание - это существование в пространстве идеи, которая захватила тебя: ты ее либо созерцаешь, либо бежишь за ней, разворачивая в мысль и внутреннюю речь. Здесь реален сам процесс мышления, но остается сомнение: я мыслю, или идея мыслится через меня, или вообще идея мыслит меня.
Проговаривание - это говорение для другого оформленой уже мысли есть процесс рождения речи, которая течет во времени. Речь всегда обращена к другому (даже монолог есть обращение к иному-во-мне), что приводит к рассредоточенности, к невозможности полной концентрации на том, что говорится. Поэтому след, оставляемый речью, есть так же сомнительное присутствие моей субъектности, хотя, субъективности - вполне.
Прописывание же есть процесс собирания себя здесь-и-сейчас, в котором Я - несомненная точка рефлексивных актов, в которой оно реализует свою волю-к-мысли в виде авторского стиля и смыслов. Письмо как след есть полное свидетельство присутствия субъекта в его полноте: в его субъектности и субъективности.
Вот этим самым собиранием да удерживаем себя я занималась, прописывая этот текст и разъясняя для себя, почему я не хочу отказываться от концепта «субъект».
Приложение
Субъектность
Субъективность
Опознается в «я есть»: я мыслю, чувствую, волю, существую.
Проявляется в «это - моё, а это иное во мне»: я выношу суждения…
Проявляется себя в как (способ, стиль).
Она есть эйдос (первоформа) разумной произвольной активности.
Имманентна. Задает предел активности субъекта
Она есть что (содержание).
В ней нет ничего, чего не было бы в эмпирическом и социокультурном опыте субъекта.
Итог социокультурных практик. Задает границы акивности субъекта.
Имеет структуру
Обналичивается в текстуре
Производство в социокультурном поле медиумов себя.
Медиум социальности и культуры
Необходимое, но недостаточное основание для полноценного бытия субъекта
Социокультурные практики являются достаточным основанием для обретения полноты бытия в качестве субъекта
Источник морального сознания (рациональной воли, автономии, ответственности, не-алиби в бытии)
Источник вкуса как итога эстетической практики
Совокупность априорных структур, обеспечивающих единство актов сознания и переживания своей целостности
Эмпирический опыт (например, опыт травмы) как опыт лишения целостности сознания извне и обретения уникального содержания
Бессознательное как способность указывать на прорехи и их штопать.
Продуктивное воображение как способность
Содержание снов, галлюцинаций, а также архетипических образов.
Вопрошание, изумление, катарсис, письмо, идеи
Ответы, смыслообразование