Мое новое интервью с сестрой великого русского Художника - Константина Васильева!
Совсем недавно искала свежие новости о музее, который посетила уже очень давно и наткнулась на грустное. Музей очень долго не работал: "Причиной длительного перерыва послужило то, что после поджога здания музея в 2009 году Клуб усилиями рейдеров был втянут в многочисленные судебные тяжбы".
После прочтения, выяснилось, что теперь, силами обычных людей, музей снова хотят открыть и вдруг, если у вас будет возможность хоть как-то помочь, вы не останетесь равнодушными.
Вот сайт (там есть счет для перечисления денег): http://vasilyev-museum.ru/
А пока. Я вам предлагаю вместе со мной отправиться в далекое путешествие за чем-то очень особенным, очень русским и очень нам всем близком. Побудьте чуточку наедине с собой...
Интервью c сестрой Константина Васильева - Валентиной Алексеевной. (1999г.)
Мне не хотелось бы говорить о Константине Васильеве в прошедшем времени, потому как не зря говорят - пока помнят о Человеке - его душа жива и он рядом. У нас есть его картины, которые, если мы пожелаем, будут говорить с нами именно тем языком, который скажет много больше, чем мы бы могли услышать, слушая его голос.
Н.Т.: Мне кажется, что после сумасшедших потрясений и ударов судьбы, жизнь любого человека в корне меняется… Что с Вами случилось, когда Константин ушел?
В.А.: Вы знаете, жизнь конечно в корне не в корне, но меняется. А, вообщем-то, конечно, у меня жизнь стала складываться совсем по-другому, потому, что осталось наследие картин и ими заниматься некому было. Хотя мама была еще и не старой, но мне-то было 30, маме много больше, а до смерти Константина, я жила обычной жизнью - семья, дети. Дети были еще совсем небольшие - росло у меня три девочки. Разница между ними по возрасту была полтора года - надо было за ними присматривать и поэтому семья, работа, быт. Константин сам своим творчеством занимался и никогда не стремился ни к выставкам - жил тихо, спокойно. Когда он погиб, остались все его картины (и ведь он погиб, возвращаясь с обсуждения своей выставки - первой и единственной, где его признали официальные власти) и все это, несмотря на то, что его часто ругали - и рисует он не то, что требует то время, молодой человек, а весь в старине, не рисует строки коммунизма, ни портреты передовиков, а после этой выставки, все его творчество понравилось. Для каждого человека - это все какое-то близкое, родное, русское и поэтому он был такой окрыленный и так нелепо погиб, возвращаясь с выставки и спустя какое-то время после его смерти, мы собрались на совет (друзья художника, самые близкие, родственников у нас очень мало) и мы почему-то решили, что этим картинам обязательно нужен музей. Это по тем временам была такая бредовая идея! Но мы как-то вот так вот решили, что музей нужен, а так и случилось.
Самый последний музей был открыт здесь, в Москве, а первый и самый важный был организован в квартире, где жил Константин. Он существует уже более пяти лет. А на родине художника открыта муниципальная галерея, которой тоже уже около четырех лет.
Бедность существования - но потрясающий, сногсшибательный и великий Талант - это
всегда вместе…и не зря.
Н.Т.: Ваша любовь к брату - всегда позволяла принимать его таким, какой он есть или иногда Вы, так или иначе, пытались в нем что-либо переделать?
В.А.: А вы знаете, вот когда по молодости, это не так воспринимается, а вот сейчас, уже прошло двадцать с лишним лет и я Константина сравниваю с другими людьми, с которыми общаюсь, с моими близкими и я думаю - вот ка-кой же идеальный
был у нас Константин! Он всегда был каким-то беспроблемным. У него была цель в жизни - он рисовал, он ходил на госслужбу, ругался, что ему приходится целый день писать объявления. Конечно, это было муторно и противно. Тогда не было у них свободных художников, даже должности художника-оформителя не было. Если, скажем, он был оформлен слесарем, то как-то однажды он пришел и сказал, что его повысили до инженера ЖКО и, если учесть, что работая и умея рисовать, он делал все эти плакаты и получал за эту работу восемьдесят рублей, а я уже была там художником-оформителем, не умея рисовать, но мне уже платили 140 рублей. И вот я очень часто сравниваю, причем совершенно не специально, это не то, но мысль сама собой проскальзывает - а как бы Константин сделал то или иное, или, допустим, как сделал мой муж, Константин бы так не сделал никогда. Вот до чего было легко с ним общаться! Он всегда был какой-то такой и доброжелательный и неприхотливый ни в быту, ни вообще в жизни. Он, когда учился в училище, сотрудничал с сатирическим журналом "Чаяна" и его очень часто печатали: он придумывал сам карикатуры, сам их рисовал и по тем временам это был очень приличный заработок. Если мама получала 55 рублей в месяц, то небольшого размера карикатурка стоила 30 рублей. А тогда еще была жива еще младшая сестра Людмила. Мы подойдем бывало, и скажем: "Кость, ну нам так надо туфли! Ну, неужели ты не можешь нарисовать вот эти карикатуры?" Это сейчас я понимаю, что это было дико и смешно - ему было 18, а мне 14, но нам же нужны были туфли! И тогда мне казалось, что он все может, абсолютно все! И со словами: "Ладно, нарисую, только пойдешь сама к редактору!", он отдавал мне их целую пачку, я шла к редактору и говорила: "Вот, Константин Алексеевич нарисовал эти карикатуры и очень хотел бы, чтобы вы их напечатали!" И все это я говорила человеку, которому было 50, а мне 14! Он улыбался, смотрел очень внимательно и указывал на те, которые ему подходят. Со словами: "Ну ладно, ждите гонораров", я ему отвечала: "Да, конечно! Обязательно!" и уходила.
У нас рано умер отец и нас осталось трое. Когда Константин закончил училище, его направили в Мензилинский театр работать. Это глубь Татарстана. Место художника там было занято человеком без художественного образования, но попросили о том, чтобы ему дали возможность доработать до пенсии и из-за этого Константин вернулся в поселок и пошел работать учителем рисования в школу. При всем при этом, для нас он был всегда человеком, к которому можно было братиться по любому вопросу, за любого рода помощью - и моральной поддержкой и материально он всегда помогал и мы как то всегда считали его за отца, при том всегда были уверены, что именно он обязательно где-то должен был заработать, а он с большим удовольствием всегда брал это все на себя, при том, что ему самому лично нужны были только холст, краски и кисти.
Н.Т.: Его картины не омрачены безликими банкнотами неизбежного денежного зла… значит - от Бога.
В.А.: А вы знаете, даже после смерти Константина, хотя и предлагали купить эти картины, у нас никогда в мыслях не возникало что-то продать и получить за это деньги. Все, что есть сейчас в музее - это все бесценно!
Н.Т.: Васильев - это русская фамилия? Вы верите, в то, что судьба во многом зависима от имен, фамилий…
В.А.: Ну конечно, ну, во-первых, ведь около Константина собралась не только фамилия - Васильев. Мама то в девичестве была Шишкиной! Хотя мы и не родственники, но всегда, когда меня спрашивают: "Ну, как же у вас так в семье художник-то появился?" Я всегда говорю на это: "А, что ж вы хотите? Мама - Шишкина, папа - Васильев!" (смеется) Мама - с Волги, а отец - коренной ленинградец. У мамы был родной брат художник-пейзажист, но он, к сожалению, погиб на фронте и неизствестно, а что могло бы быть, не случись этого?
Н.Т.: Колесо времен все расставляет по своим местам, но не поздно ли оно расставило все для Константина Васильева, а, быть может, и сейчас - все еще рано?
В.А.: Трудно сказать, как бы сложилась его судьба, но я считаю, что если уже 6 лет существует квартира, 4 года существует муниципальная галерея в Татарстане и 2 года живет наш музей в Москве… И даже мы возили картины по выставками и везде принимали их с большим успехом и пониманием, то я думаю, что это не поздно!
Когда я делала памятник на могиле, и как обычно на плите указывается дата жизни, смерти и т.д., то когда пришла и увидела, что на памятнике лежит палитра с кистями и написано: "Народный художник - Константин Васильев!", спросила: "Как же так? Какой же он - народный?" На что мне ответили: "Конечно, народный. Его же знает вся страна!"
Он искал свою звезду…
Н.Т.: Валентина Алексеевна, как Вы думаете почему в жизни Константина Васильева так и не было любимой женщины? Были искренние и верные друзья, родные, были ученики, а любви, настоящей - не было?
В.А.: А, видимо, все-таки он не встретил той девушки, которая бы затронула и душу и сердце. Ну, а с другой стороны, знаете, все люди разные - и темперамент разный: некоторые очень влюбчивые бывают, а, видимо, он был более суровый к этому.
Н.Т.: А что было в жизни Константина самым несправедливым?
В.А.: Самым несправедливым? (долгая пауза) Наверное, все-таки, отношение к нему, как к художнику. Хотя, многие художники в глаза его не ругали никогда, а вот за глаза многие… но я все-таки считаю, что это какая-то зависть… У него получилось все: рисунок, композиция, живопись, акварель. Он ведь очень быстро свои картины писал. А ругать? Да, вообщем-то, всех ругают. Большая несправедливость - это то самое отношение к его творчеству, именно в то время. Пожалуй, так.
Правды нет… разве? Она - в истинности. Истина? Она - всегда свыше… и все это - истинная правда.
Н.Т.: Что было для Вас самым запоминающемся в его жизни?
В.А.: Таких моментов на самом деле было очень много. Вы знаете, он как-то очень искренне мог радоваться любой вещи. Ему всегда хотелось иметь собрание сочинений Достоевского. И когда у меня был день рождения, мне подарили это собрание сочинений. Он был счастлив. Он был счастлив побыть в семье, просто с семье. А когда, еще совсем маленьким мальчиком, впервые увидел картины Дрезденской галереи! Тогда же ведь никто не мог предположить, что сейчас только соберись и поезжай куда хочешь. А в то время это было дико, даже дико было об этом думать. И вот тогда он действительно был по-настоящему счастлив, что он видел эти картины!
Н.Т.: А кто видел первым его картины?
В.А.: Естественно, все мы - близкие. Мы даже высказывали ему свои замечания! (смеется). Нет, ну на самом деле, он прислушивался к нам, к нашему мнению. Это странно… но в любой картине я узнаю себя, свою душу, раскрываю свое сердце и при этом ничего не боюсь… и не надо?
Н.Т.: Кому он отдавал предпочтение - одиночеству или любимому окружению?
В.А.: Вы знаете, конечно, особого одиночества у него не было. Может быть, он и хотел бы побыть один, но никак не получилось. В то время у меня была семья, дети маленькие. Они часто приходили, но вообщем-то, они ему и не мешали. Они могли тут же лазить у него под картинами, а он рисовать в это время. Дети просили его нарисовать каких-то белочек, зайчиков и прочее и он с удовольствием рисовал и продолжал творить картины дальше. Хоть, сейчас вот хоть и пишут, что он любил под музыку рисовать, но он мог слушать совершенно разную музыку, при этом писать что-то другое. И иногда, когда у него не было холста, он мог замазать однотонной краской и написать что-то. И вот даже картина "Рождение Дуная". Что-то ему не понравилось и решил он написать все в другом ракурсе и он мог прям по этой же картине все перерисовать, при этом рядом с ним торчали ноги, руки детей, а на мой вопрос: "Тебе не мешает все это?" Он говорил: "Нет, абсолютно мне это не мешает, потому как то, что было написано ранее - его это никак не волновало, а только новый сюжет!
Гении …гении… я думаю - они, прежде всего, люди добрые…
Н.Т.: Какие книги он читал?
В.А.: Он говорил, что хорошие книги можно читать сколько угодно раз! Он больше читал классическую литературу. Любимый писатель его был - Достоевский, любимый поэт - Лермонтов. Он обычно брал книгу, открывал на любой странице и читал!
Н.Т.: Былинные герои - сильные, мужественные, отважные - почему именно они привлекали Константина в его творчестве?
В.А.: Ну, с детства, наверное, все героическое привлекало. Он и родился под грохот канонады, в оккупированном Майкопе. Одной из первых книг его была "Три богатыря", а потом, у нас отец любил читать книги. Когда мы жил в Казани, мне было тогда три года и я помню из книг, что нам читал отец, о Купце Калашникове, одну фразу: "И упал Кирибеевич, упал замертво". И когда мы переехали потом в поселок Васильево, то отец работал главным инженером, приходил с работы очень поздно, мы всегда садились всей семьей за большой стол и он читал нам классическую литературу. И причем, у нас разница между детьми в четыре года: если Константину 10, то мне 6, ну а Людмиле то совсем 2 года! И все равно все сидели и слушали…
Н.Т.: Старина, русская духовность, Русь, русские красавицы - будто бы он родился не в то время? Откуда такие замечательные знания того времени?
В.А.: Дело в том, что он писал эти картины не как дань моде. То, что он чувствовал, то и передавал - это главное!
Н.Т.: Любимые композиторы?
В.А.: Любимый композитор его был Вагнер. Вначале он слушал более легкую музыку, Чайковского. А когда он поехал в Москву, то привез пластинки с отрывками из опер: "Кармэн", "Сивильский цирюльник" и чего у него там было - копейки денег, но он никогда не возвращался без подарков! Всегда его ждали на каникулы. Очень любил Баха, Бетховена, Шуберта.
Мне кажется, где бы он ни находился, где бы ни жил - для своих картин он всегда находил именно те стихи, ту музу, которыми воспевали ЗЕМЛЮ наши замечательные поэты… и никогда не ошибался.
Н.Т.: Творческие муки поиска себя, своего предназначения - они терзали и Константина Васильева тоже?
В.А.: Когда он начала увлекаться абстракционизмом (еще в училище), то все это было запрещено и посмотреть на это было негде. Он очень этим был ув-лечен! У него было много картин - больших. Он нам показывал репродукции, говорил, как это было красиво, хорошо! Но, как бы то ни было, у него этот период спокойно прошел. Про тот момент жизни он говорил так: "Это было то время, когда я стоял на голове!" Переломным же моментом, как мне кажется, стал именно тот, когда заболела сестра Людмила и он начал писать ее портреты. Она умерла в ноябре 1967 года, но он писал ее портреты еще при жизни и где-то через год после смерти, он все-таки разглядел, что прекрасное так недолговечно и надо запечатлеть это все на холсте как можно быстрее. И именно тогда он и перешел к реалистической живописи.
Н.Т.: А депрессии…? Все в его жизни было тихо, мирно, спокойно?
В.А.: Вы знаете, особых дегрессий не было, но были моменты, когда, может быть, он, пообщавшись со многими художниками в Москве, посмотрев, как это все сложно и трудно - он какое-то время вообще не рисовал, а, может быть, в это время он осмысливал сюжеты своих новых картин, не знаю. Но каких-то таких, настоящих депрессий у него никогда не было! И он всегда говорил, что напрасно все думают, что вот надо обязательно какое-то вдохновение для творчества или вдруг должно что-то в голову ударить и ты начнешь рисовать, но ничего подобного. Я сажусь и рисую. Это - потребность души.
Н.Т.: А в тот день, когда он ушел и больше не вернулся - предчувствия, его слова, мысли…? Все было как обычно?
В.А.: Да, вообщем-то все было, как обычно и мы хотели даже с ним поехать вместе, но у меня как на грех выскочил огромный ячмень на глазу и, побоявшись холода, а, тем более, застудить его, я не поехала. Но перед этим, мы собирались вместе поехать в Москву. Мне надо было детям купить одежду, обувь и мама захотела, чтобы мы поехали вместе, чтобы Константин тоже был одет, но, когда я сказала, что собираюсь такого-то числа ехать и надо брать билеты, то он мне вдруг говорит, что не поедет! Я ему объясняю, что и тебе бы надо купить что-то теплое, а он: "Да, нет, не надо. Деньги еще пригодятся!" Предчувствие это или не предчувствие? Я не знаю!
Н.Т.: Его последняя картина?
В.А.: Его последняя картина - "Человек с Филином". Он закончил ее буквально за три дня до смерти, но он страшно не любил объяснять свои картины. Он говорил, что каждый видит в них свое и глупо было бы навязывать свое мнение!
Н.Т.: За это короткое время, которое определила ему ЖИЗНЬ - он был счастлив?
В.А.: Он был счастлив! Он был счастлив в своем творчестве! Он рисовал, что хотел. Хотя его и ругали, и будем говорить, притесняли: он никогда не получал достойную зарплату и как-то в этом смысле ему не особенно везло, но он был счастлив тем, что близкие люди его понимали, а он в свою очередь - творил, что хотел!
Н.Т.: В Москве есть галерея, в которую может прийти любой из желающих?
В.А.: Да, конечно! Открыты мы каждый день, кроме понедельника с 10 до 19. К нам ходят и школьники сюда на экскурсии. Мы открыты совершенно для ВСЕХ!
Н.Т.: Почему именно в Москве? Константин ведь практически никогда здесь не жил…
В.А.: Музей хотели делать в Коломне, но там не получилось. Это здание выделили и глупо было бы не воспользоваться такого рода возможностью!
Н.Т.: Как Вы думаете, а есть ли во всем его творчестве какая-то затаенная, главная, важная недосказанность?
В.А.: Конечно есть! Конечно! Когда он написал картину "Человек с филином", он сказал, что я теперь знаю - ЧТО писать и КАК писать, но это было только началом…конца. У него было множество задумок военной серии, Великие Женщины России…но, увы…
Н.Т.: Валентина Алексеевна, а Вы, как его сестра, что хотели бы сказать тем людям, которые захотят посмотреть на работы Константина в Москве и, возможно, увидят их впервые?
В.А.: Самое главное чего бы мне хотелось - чтобы все люди, которые захотят познакомиться с творчеством Константина Васильева впервые, по достоинству оценили этот самый титанический труд Художника!
Н.Т.: Пожелаете что-либо всем тем людям, которые будут читать это интервью?
В.А.: Здоровья - в первую очередь. Терпения - во-вторых и настойчивости в наше время, потому что в жизни надо обязательно иметь цель и пусть в ней Вам всем всегда сопутствует Удача!
Н.Т.: Спасибо Вам большое. Очень приятно было с Вами пообщаться!
В.А.: Не за что! Приходите еще!
В тетрадочке отзывов, которая лежит в музее рядом с автопортретом Художника, я прочла одну семейную запись: "Как жаль, что в нашей великой стране, таких Талантливейших людей, ВСЕГДА признают и любят слишком поздно! Мы Вас любим, Константин! Вы всегда с нами!"
После прочтения, выяснилось, что теперь, силами обычных людей, музей снова хотят открыть и вдруг, если у вас будет возможность хоть как-то помочь, вы не останетесь равнодушными.
Вот сайт (там есть счет для перечисления денег): http://vasilyev-museum.ru/
А пока. Я вам предлагаю вместе со мной отправиться в далекое путешествие за чем-то очень особенным, очень русским и очень нам всем близком. Побудьте чуточку наедине с собой...
Интервью c сестрой Константина Васильева - Валентиной Алексеевной. (1999г.)
Мне не хотелось бы говорить о Константине Васильеве в прошедшем времени, потому как не зря говорят - пока помнят о Человеке - его душа жива и он рядом. У нас есть его картины, которые, если мы пожелаем, будут говорить с нами именно тем языком, который скажет много больше, чем мы бы могли услышать, слушая его голос.
Н.Т.: Мне кажется, что после сумасшедших потрясений и ударов судьбы, жизнь любого человека в корне меняется… Что с Вами случилось, когда Константин ушел?
В.А.: Вы знаете, жизнь конечно в корне не в корне, но меняется. А, вообщем-то, конечно, у меня жизнь стала складываться совсем по-другому, потому, что осталось наследие картин и ими заниматься некому было. Хотя мама была еще и не старой, но мне-то было 30, маме много больше, а до смерти Константина, я жила обычной жизнью - семья, дети. Дети были еще совсем небольшие - росло у меня три девочки. Разница между ними по возрасту была полтора года - надо было за ними присматривать и поэтому семья, работа, быт. Константин сам своим творчеством занимался и никогда не стремился ни к выставкам - жил тихо, спокойно. Когда он погиб, остались все его картины (и ведь он погиб, возвращаясь с обсуждения своей выставки - первой и единственной, где его признали официальные власти) и все это, несмотря на то, что его часто ругали - и рисует он не то, что требует то время, молодой человек, а весь в старине, не рисует строки коммунизма, ни портреты передовиков, а после этой выставки, все его творчество понравилось. Для каждого человека - это все какое-то близкое, родное, русское и поэтому он был такой окрыленный и так нелепо погиб, возвращаясь с выставки и спустя какое-то время после его смерти, мы собрались на совет (друзья художника, самые близкие, родственников у нас очень мало) и мы почему-то решили, что этим картинам обязательно нужен музей. Это по тем временам была такая бредовая идея! Но мы как-то вот так вот решили, что музей нужен, а так и случилось.
Самый последний музей был открыт здесь, в Москве, а первый и самый важный был организован в квартире, где жил Константин. Он существует уже более пяти лет. А на родине художника открыта муниципальная галерея, которой тоже уже около четырех лет.
Бедность существования - но потрясающий, сногсшибательный и великий Талант - это
всегда вместе…и не зря.
Н.Т.: Ваша любовь к брату - всегда позволяла принимать его таким, какой он есть или иногда Вы, так или иначе, пытались в нем что-либо переделать?
В.А.: А вы знаете, вот когда по молодости, это не так воспринимается, а вот сейчас, уже прошло двадцать с лишним лет и я Константина сравниваю с другими людьми, с которыми общаюсь, с моими близкими и я думаю - вот ка-кой же идеальный
был у нас Константин! Он всегда был каким-то беспроблемным. У него была цель в жизни - он рисовал, он ходил на госслужбу, ругался, что ему приходится целый день писать объявления. Конечно, это было муторно и противно. Тогда не было у них свободных художников, даже должности художника-оформителя не было. Если, скажем, он был оформлен слесарем, то как-то однажды он пришел и сказал, что его повысили до инженера ЖКО и, если учесть, что работая и умея рисовать, он делал все эти плакаты и получал за эту работу восемьдесят рублей, а я уже была там художником-оформителем, не умея рисовать, но мне уже платили 140 рублей. И вот я очень часто сравниваю, причем совершенно не специально, это не то, но мысль сама собой проскальзывает - а как бы Константин сделал то или иное, или, допустим, как сделал мой муж, Константин бы так не сделал никогда. Вот до чего было легко с ним общаться! Он всегда был какой-то такой и доброжелательный и неприхотливый ни в быту, ни вообще в жизни. Он, когда учился в училище, сотрудничал с сатирическим журналом "Чаяна" и его очень часто печатали: он придумывал сам карикатуры, сам их рисовал и по тем временам это был очень приличный заработок. Если мама получала 55 рублей в месяц, то небольшого размера карикатурка стоила 30 рублей. А тогда еще была жива еще младшая сестра Людмила. Мы подойдем бывало, и скажем: "Кость, ну нам так надо туфли! Ну, неужели ты не можешь нарисовать вот эти карикатуры?" Это сейчас я понимаю, что это было дико и смешно - ему было 18, а мне 14, но нам же нужны были туфли! И тогда мне казалось, что он все может, абсолютно все! И со словами: "Ладно, нарисую, только пойдешь сама к редактору!", он отдавал мне их целую пачку, я шла к редактору и говорила: "Вот, Константин Алексеевич нарисовал эти карикатуры и очень хотел бы, чтобы вы их напечатали!" И все это я говорила человеку, которому было 50, а мне 14! Он улыбался, смотрел очень внимательно и указывал на те, которые ему подходят. Со словами: "Ну ладно, ждите гонораров", я ему отвечала: "Да, конечно! Обязательно!" и уходила.
У нас рано умер отец и нас осталось трое. Когда Константин закончил училище, его направили в Мензилинский театр работать. Это глубь Татарстана. Место художника там было занято человеком без художественного образования, но попросили о том, чтобы ему дали возможность доработать до пенсии и из-за этого Константин вернулся в поселок и пошел работать учителем рисования в школу. При всем при этом, для нас он был всегда человеком, к которому можно было братиться по любому вопросу, за любого рода помощью - и моральной поддержкой и материально он всегда помогал и мы как то всегда считали его за отца, при том всегда были уверены, что именно он обязательно где-то должен был заработать, а он с большим удовольствием всегда брал это все на себя, при том, что ему самому лично нужны были только холст, краски и кисти.
Н.Т.: Его картины не омрачены безликими банкнотами неизбежного денежного зла… значит - от Бога.
В.А.: А вы знаете, даже после смерти Константина, хотя и предлагали купить эти картины, у нас никогда в мыслях не возникало что-то продать и получить за это деньги. Все, что есть сейчас в музее - это все бесценно!
Н.Т.: Васильев - это русская фамилия? Вы верите, в то, что судьба во многом зависима от имен, фамилий…
В.А.: Ну конечно, ну, во-первых, ведь около Константина собралась не только фамилия - Васильев. Мама то в девичестве была Шишкиной! Хотя мы и не родственники, но всегда, когда меня спрашивают: "Ну, как же у вас так в семье художник-то появился?" Я всегда говорю на это: "А, что ж вы хотите? Мама - Шишкина, папа - Васильев!" (смеется) Мама - с Волги, а отец - коренной ленинградец. У мамы был родной брат художник-пейзажист, но он, к сожалению, погиб на фронте и неизствестно, а что могло бы быть, не случись этого?
Н.Т.: Колесо времен все расставляет по своим местам, но не поздно ли оно расставило все для Константина Васильева, а, быть может, и сейчас - все еще рано?
В.А.: Трудно сказать, как бы сложилась его судьба, но я считаю, что если уже 6 лет существует квартира, 4 года существует муниципальная галерея в Татарстане и 2 года живет наш музей в Москве… И даже мы возили картины по выставками и везде принимали их с большим успехом и пониманием, то я думаю, что это не поздно!
Когда я делала памятник на могиле, и как обычно на плите указывается дата жизни, смерти и т.д., то когда пришла и увидела, что на памятнике лежит палитра с кистями и написано: "Народный художник - Константин Васильев!", спросила: "Как же так? Какой же он - народный?" На что мне ответили: "Конечно, народный. Его же знает вся страна!"
Он искал свою звезду…
Н.Т.: Валентина Алексеевна, как Вы думаете почему в жизни Константина Васильева так и не было любимой женщины? Были искренние и верные друзья, родные, были ученики, а любви, настоящей - не было?
В.А.: А, видимо, все-таки он не встретил той девушки, которая бы затронула и душу и сердце. Ну, а с другой стороны, знаете, все люди разные - и темперамент разный: некоторые очень влюбчивые бывают, а, видимо, он был более суровый к этому.
Н.Т.: А что было в жизни Константина самым несправедливым?
В.А.: Самым несправедливым? (долгая пауза) Наверное, все-таки, отношение к нему, как к художнику. Хотя, многие художники в глаза его не ругали никогда, а вот за глаза многие… но я все-таки считаю, что это какая-то зависть… У него получилось все: рисунок, композиция, живопись, акварель. Он ведь очень быстро свои картины писал. А ругать? Да, вообщем-то, всех ругают. Большая несправедливость - это то самое отношение к его творчеству, именно в то время. Пожалуй, так.
Правды нет… разве? Она - в истинности. Истина? Она - всегда свыше… и все это - истинная правда.
Н.Т.: Что было для Вас самым запоминающемся в его жизни?
В.А.: Таких моментов на самом деле было очень много. Вы знаете, он как-то очень искренне мог радоваться любой вещи. Ему всегда хотелось иметь собрание сочинений Достоевского. И когда у меня был день рождения, мне подарили это собрание сочинений. Он был счастлив. Он был счастлив побыть в семье, просто с семье. А когда, еще совсем маленьким мальчиком, впервые увидел картины Дрезденской галереи! Тогда же ведь никто не мог предположить, что сейчас только соберись и поезжай куда хочешь. А в то время это было дико, даже дико было об этом думать. И вот тогда он действительно был по-настоящему счастлив, что он видел эти картины!
Н.Т.: А кто видел первым его картины?
В.А.: Естественно, все мы - близкие. Мы даже высказывали ему свои замечания! (смеется). Нет, ну на самом деле, он прислушивался к нам, к нашему мнению. Это странно… но в любой картине я узнаю себя, свою душу, раскрываю свое сердце и при этом ничего не боюсь… и не надо?
Н.Т.: Кому он отдавал предпочтение - одиночеству или любимому окружению?
В.А.: Вы знаете, конечно, особого одиночества у него не было. Может быть, он и хотел бы побыть один, но никак не получилось. В то время у меня была семья, дети маленькие. Они часто приходили, но вообщем-то, они ему и не мешали. Они могли тут же лазить у него под картинами, а он рисовать в это время. Дети просили его нарисовать каких-то белочек, зайчиков и прочее и он с удовольствием рисовал и продолжал творить картины дальше. Хоть, сейчас вот хоть и пишут, что он любил под музыку рисовать, но он мог слушать совершенно разную музыку, при этом писать что-то другое. И иногда, когда у него не было холста, он мог замазать однотонной краской и написать что-то. И вот даже картина "Рождение Дуная". Что-то ему не понравилось и решил он написать все в другом ракурсе и он мог прям по этой же картине все перерисовать, при этом рядом с ним торчали ноги, руки детей, а на мой вопрос: "Тебе не мешает все это?" Он говорил: "Нет, абсолютно мне это не мешает, потому как то, что было написано ранее - его это никак не волновало, а только новый сюжет!
Гении …гении… я думаю - они, прежде всего, люди добрые…
Н.Т.: Какие книги он читал?
В.А.: Он говорил, что хорошие книги можно читать сколько угодно раз! Он больше читал классическую литературу. Любимый писатель его был - Достоевский, любимый поэт - Лермонтов. Он обычно брал книгу, открывал на любой странице и читал!
Н.Т.: Былинные герои - сильные, мужественные, отважные - почему именно они привлекали Константина в его творчестве?
В.А.: Ну, с детства, наверное, все героическое привлекало. Он и родился под грохот канонады, в оккупированном Майкопе. Одной из первых книг его была "Три богатыря", а потом, у нас отец любил читать книги. Когда мы жил в Казани, мне было тогда три года и я помню из книг, что нам читал отец, о Купце Калашникове, одну фразу: "И упал Кирибеевич, упал замертво". И когда мы переехали потом в поселок Васильево, то отец работал главным инженером, приходил с работы очень поздно, мы всегда садились всей семьей за большой стол и он читал нам классическую литературу. И причем, у нас разница между детьми в четыре года: если Константину 10, то мне 6, ну а Людмиле то совсем 2 года! И все равно все сидели и слушали…
Н.Т.: Старина, русская духовность, Русь, русские красавицы - будто бы он родился не в то время? Откуда такие замечательные знания того времени?
В.А.: Дело в том, что он писал эти картины не как дань моде. То, что он чувствовал, то и передавал - это главное!
Н.Т.: Любимые композиторы?
В.А.: Любимый композитор его был Вагнер. Вначале он слушал более легкую музыку, Чайковского. А когда он поехал в Москву, то привез пластинки с отрывками из опер: "Кармэн", "Сивильский цирюльник" и чего у него там было - копейки денег, но он никогда не возвращался без подарков! Всегда его ждали на каникулы. Очень любил Баха, Бетховена, Шуберта.
Мне кажется, где бы он ни находился, где бы ни жил - для своих картин он всегда находил именно те стихи, ту музу, которыми воспевали ЗЕМЛЮ наши замечательные поэты… и никогда не ошибался.
Н.Т.: Творческие муки поиска себя, своего предназначения - они терзали и Константина Васильева тоже?
В.А.: Когда он начала увлекаться абстракционизмом (еще в училище), то все это было запрещено и посмотреть на это было негде. Он очень этим был ув-лечен! У него было много картин - больших. Он нам показывал репродукции, говорил, как это было красиво, хорошо! Но, как бы то ни было, у него этот период спокойно прошел. Про тот момент жизни он говорил так: "Это было то время, когда я стоял на голове!" Переломным же моментом, как мне кажется, стал именно тот, когда заболела сестра Людмила и он начал писать ее портреты. Она умерла в ноябре 1967 года, но он писал ее портреты еще при жизни и где-то через год после смерти, он все-таки разглядел, что прекрасное так недолговечно и надо запечатлеть это все на холсте как можно быстрее. И именно тогда он и перешел к реалистической живописи.
Н.Т.: А депрессии…? Все в его жизни было тихо, мирно, спокойно?
В.А.: Вы знаете, особых дегрессий не было, но были моменты, когда, может быть, он, пообщавшись со многими художниками в Москве, посмотрев, как это все сложно и трудно - он какое-то время вообще не рисовал, а, может быть, в это время он осмысливал сюжеты своих новых картин, не знаю. Но каких-то таких, настоящих депрессий у него никогда не было! И он всегда говорил, что напрасно все думают, что вот надо обязательно какое-то вдохновение для творчества или вдруг должно что-то в голову ударить и ты начнешь рисовать, но ничего подобного. Я сажусь и рисую. Это - потребность души.
Н.Т.: А в тот день, когда он ушел и больше не вернулся - предчувствия, его слова, мысли…? Все было как обычно?
В.А.: Да, вообщем-то все было, как обычно и мы хотели даже с ним поехать вместе, но у меня как на грех выскочил огромный ячмень на глазу и, побоявшись холода, а, тем более, застудить его, я не поехала. Но перед этим, мы собирались вместе поехать в Москву. Мне надо было детям купить одежду, обувь и мама захотела, чтобы мы поехали вместе, чтобы Константин тоже был одет, но, когда я сказала, что собираюсь такого-то числа ехать и надо брать билеты, то он мне вдруг говорит, что не поедет! Я ему объясняю, что и тебе бы надо купить что-то теплое, а он: "Да, нет, не надо. Деньги еще пригодятся!" Предчувствие это или не предчувствие? Я не знаю!
Н.Т.: Его последняя картина?
В.А.: Его последняя картина - "Человек с Филином". Он закончил ее буквально за три дня до смерти, но он страшно не любил объяснять свои картины. Он говорил, что каждый видит в них свое и глупо было бы навязывать свое мнение!
Н.Т.: За это короткое время, которое определила ему ЖИЗНЬ - он был счастлив?
В.А.: Он был счастлив! Он был счастлив в своем творчестве! Он рисовал, что хотел. Хотя его и ругали, и будем говорить, притесняли: он никогда не получал достойную зарплату и как-то в этом смысле ему не особенно везло, но он был счастлив тем, что близкие люди его понимали, а он в свою очередь - творил, что хотел!
Н.Т.: В Москве есть галерея, в которую может прийти любой из желающих?
В.А.: Да, конечно! Открыты мы каждый день, кроме понедельника с 10 до 19. К нам ходят и школьники сюда на экскурсии. Мы открыты совершенно для ВСЕХ!
Н.Т.: Почему именно в Москве? Константин ведь практически никогда здесь не жил…
В.А.: Музей хотели делать в Коломне, но там не получилось. Это здание выделили и глупо было бы не воспользоваться такого рода возможностью!
Н.Т.: Как Вы думаете, а есть ли во всем его творчестве какая-то затаенная, главная, важная недосказанность?
В.А.: Конечно есть! Конечно! Когда он написал картину "Человек с филином", он сказал, что я теперь знаю - ЧТО писать и КАК писать, но это было только началом…конца. У него было множество задумок военной серии, Великие Женщины России…но, увы…
Н.Т.: Валентина Алексеевна, а Вы, как его сестра, что хотели бы сказать тем людям, которые захотят посмотреть на работы Константина в Москве и, возможно, увидят их впервые?
В.А.: Самое главное чего бы мне хотелось - чтобы все люди, которые захотят познакомиться с творчеством Константина Васильева впервые, по достоинству оценили этот самый титанический труд Художника!
Н.Т.: Пожелаете что-либо всем тем людям, которые будут читать это интервью?
В.А.: Здоровья - в первую очередь. Терпения - во-вторых и настойчивости в наше время, потому что в жизни надо обязательно иметь цель и пусть в ней Вам всем всегда сопутствует Удача!
Н.Т.: Спасибо Вам большое. Очень приятно было с Вами пообщаться!
В.А.: Не за что! Приходите еще!
В тетрадочке отзывов, которая лежит в музее рядом с автопортретом Художника, я прочла одну семейную запись: "Как жаль, что в нашей великой стране, таких Талантливейших людей, ВСЕГДА признают и любят слишком поздно! Мы Вас любим, Константин! Вы всегда с нами!"