Jul 24, 2008 18:51
Потому что практически единственный более-менее верный способ графоману увековечиться - это возмутить (или обрадовать) какой-нибудь большой талант настолько, что этот большой талант возьмет да и процитирует вдохновенного графомана.
Вот, например, Владислав Ходасевич однажды впал в ступор от некоторых сочинений некоторых господ. Фрагменты этих сочинений до сих пор свежи в моей памяти. Странные люди писали почему-то все больше про божественное. Порадуйтесь и вы:
"И вот свершилось торжество:
арестовали божество".
"Повис Иуда на осине.
Сперва весь красный, после синий"
"Ты грех, Иуда, совершил,
Потом поступок некрасивый
своею смертью искупил".
К сожалению, на имя автора этих виршей объема моей памяти уже не хватило.
Но другое имя я помню: существовал некто В. Колосовский, убежденный, что в него вселился дух Александра Сергеевича Пушкина. Некто В. Колосовский навалял "Историю мира в стихах", из которой я на вечные веки запомнила две первые строки, настолько они меня сразили.
"Я долго думать-то не стану,
исторью мира напишу!"
Жаждущих продолжения и подробностей отсылаю к Владиславу Ходасевичу ("Колеблемый треножник"; где я схоронила эту книжку, или стащил кто - бог знает, потому цитировала все по памяти, и если что, я не виновата!)
P.S. Не правда ли, есть что-то обнадеживающее в том, что графоманы были ВСЕГДА?
литература,
язык