29 августа 1908 года родился Лев Николаевич Оборин
Click to viewрассказывает профессор Г. М. Цыпин:
«Лев Николаевич Оборин был первым советским артистом, одержавшим первую в истории советского музыкально-исполнительского искусства победу на международном конкурсе (Варшава, 1927, Конкурс имени Шопена). Сегодня, когда шеренги победителей различных музыкальных турниров шествуют одна за другой, когда в них постоянно появляются новые имена и лица, коим «несть числа», трудно в полной мере оценить сделанное Обориным 85 лет назад. Это был триумф, сенсация, подвиг. Первооткрывателей всегда окружают почетом - в освоении космоса, в науке, в общественных делах; Оборин открыл дорогу, которую вслед за ним с блеском прошли Я. Флиер, Э. Гилельс, Я. Зак и многие другие. Завоевать первый приз в серьезном творческом состязании всегда трудно; в 1927 году, в атмосфере недоброжелательства, царившей в буржуазной Польше по отношению к советским артистам, Оборину было трудно вдвойне, втройне. Победой он был обязан не счастливой случайности или чему-то другому - он был обязан ею исключительно себе, своему большому и на редкость обаятельному таланту.
В декабре 1926 года в Москве был получен проспект Первого международного конкурса пианистов имени Шопена в Варшаве. Приглашались музыканты из СССР. Проблема состояла в том, что для подготовки к соревнованию фактически уже не оставалось времени. «За три недели до начала конкурса Игумнов показал мне программу соревнования, - вспоминал позднее Оборин. - В моем репертуаре была примерно треть обязательной конкурсной программы. Подготовка в таких условиях казалась бессмысленной». Тем не менее он начал готовиться: настоял Игумнов и один из авторитетнейших музыкантов той поры Б. Л. Яворский, с мнением которого Оборин считался в самой высокой степени. «Если очень захотеть, то выступить сможете», - сказал Яворский Оборину. И тот поверил.
В Варшаве 19-летний Оборин показал себя на редкость удачно. Ему единогласно присудили первую премию. Зарубежная пресса, не скрывая удивления (выше уже говорилось: шел 1927 год), восторженно отзывалась об игре советского музыканта».
отсюда
Соломон Волков:
Шопеновский конкурс 1927 года стал важным культурным событием европейского масштаба. Но для Советского Союза, учитывая все привходящие политические факторы, значение этого конкурса было просто экстраординарным. Сталин с особым вниманием относился к международным успехам молодых советских музыкантов. Мы знаем, что ему нравилась классическая музыка, в первую очередь - музыкальный театр (опера и балет). Но и инструментальная музыка привлекала внимание вождя, о чем можно узнать из воспоминаний современников. Сталин с удовольствием слушал молодых пианистов и скрипачей: Эмиля Гилельса, Льва Оборина, Якова Флиера, Давида Ойстраха, Бориса («Бусю») Гольдштейна.
<...>
Для советской делегации в целом выступление на Варшавском конкурсе стало невероятным успехом - против всех ожиданий. Оборину удалось завоевать первую премию. Как писал Илья Эренбург «Дипломатам пришлось стушеваться и полякам признаться, что лучше всех исполняет Шопена «москаль». В правительственной газете «Известия» появилась карикатура любимца Сталина - Бориса Ефимова, изображавшая торжествующего девятнадцатилетнего Оборина и готовых лопнуть от злобы дряхлых врагов Советского Союза, с иронической подписью: «Тут действуют руки Москвы».
Сталину, безусловно, доложили о восторгах великого польского композитора Кароля Шимановского: «Это нельзя назвать успехом, даже не фурором. То было сплошное победное шествие, триумф!»
отсюда
Вспоминает участник конкурса, профессор Ю. В. Брюшков:
В январе 1927 года состоялся Первый международный конкурс пианистов имени Шопена в Варшаве, в котором приняли участие советские музыканты (Л. Оборин, Гр. Гинзбург, Д. Шостакович и автор этих строк).
[ещё воспоминания и записи]
Мне хочется рассказать, как протекала подготовка к этому конкурсу и его проведение. Первое, что следует отметить, - это невероятно короткий срок, который нам был дан для подготовки. Если я не ошибаюсь, официально советское правительство было уведомлено о приглашении участвовать в конкурсе советских пианистов и условиях его проведения не более чем за три-четыре месяца до его начала.<...>
И вот мы четверо сидим в поезде, уносящем нас в Варшаву. Старшему из нас (это мне) было 23 года, самый молодой - это восемнадцатилетний Лёва Оборин.
<...>
Мы ехали впервые за рубеж, в капиталистическую Польшу «пана Пилсудского». Ехали мы туда одни - нас никто не сопровождал. Жюри конкурса состояло только из польских музыкантов, в числе его членов не было и советского представителя. И, кроме того, это был международный конкурс, в котором участвовали советские музыканты. Как велика была возложенная на нас ответственность! Но мы были молоды, полны сил, бодрости и здоровья и, надо признаться, в то время не сознавали всю серьёзность момента. Единственным нашим желанием было не уронить чести нашей страны и чести нашей пианистической школы.
Успех, который выпал на нашу долю, был огромен и неожидан - в первую очередь для нас самих! И публика и пресса восторженно оценили наши выступления, уделив нам особое внимание. И правду сказать, играли все ярко и вдохновенно.
Сотрудники советского посольства помогли нам организовать наш быт и наши занятия. Особенное внимание проявил к нам Пётр Лазаревич Войков, который предоставил для наших занятий свою личную квартиру и следил за тем, чтобы мы отдавали максимум времени подготовке к конкурсу.
отсюда
* * *
и в завершении - большой отрывок из статьи Нины Михайловны Севериковой о Луначарском:
…Мандат о назначении народным комиссаром по просвещению, полученный в 1917 году из рук В. И. Ленина по решению Второго съезда Советов, ко многому обязывал Луначарского, но не оградил от трудностей, а они начались сразу: чиновники министерства просвещения в полном составе покинули здание, учителя отказывались учить детвору. Всякого, кто соглашался работать с Советами, объявляли предателем и подвергали бойкоту. Поэтому Луначарский с радостью встречал тех интеллигентов (очень редких тогда), кто считал своим долгом трудиться при новом режиме. В первую очередь следовало привлечь к работе учительство старой школы. Это мог сделать только Луначарский. Убеждая учительскую интеллигенцию помочь народу, своей эрудицией он растапливал лед недоверия. Это была борьба не с интеллигенцией (как утверждали некоторые), а за нее. А Ленин был уверен в наркоме: «Этот человек не только знает всё и не только талантлив, - этот человек любое партийное поручение выполнит, и выполнит превосходно» (Памяти А. В. Луначарского //Вестник Коммунистической академии, 1935. № 3. С. 39).
Новая школа строилась в условиях войны, разрухи, голода, интервенции. Злорадно подхватывала буржуазная пресса цифры из доклада наркома: «один карандаш на 60 учеников, одно перо - на 22 ученика и на 100 - одна чернильница». Он не принимал упреков за излишнюю откровенность, решительно отказываясь «строить потемкинские деревни». На практике проверялась и эффективность многих новаторских методов обучения. Так, от комплексной программы П. П. Блонского, от зарубежных Дальтон-плана и «метода проектов» пришлось отказаться как от бесперспективных. Массам, рвущимся к учению, нужны были прочные знания, и школа вернулась к предметному методу обучения.
Кстати, поиски новых методов в преподавании продолжались и после ухода Луначарского из Наркомпроса: например, пресловутый «бригадный метод», введение которого приписывали наркому. А позже, в 70-е годы, в школе надолго утвердилась теория «воспитывающего обучения»: в пренебрежении оказался главный принцип воспитания - принцип деятельности, практики. Да и ныне: «Болонский проект» - в высшей школе; ЕГЭ - единый государственный экзамен, заимствованный в одном не самом престижном французском колледже, где уже успели убедиться в малоэффективности его введения… Школа откликается на изменяющиеся обстоятельства жизни, но насколько удачно - показывает опыт.
Ведущая нота в деятельности первого наркома просвещения - человек. Наука, искусство, образование - все во имя того «подлинного», как он говорил, человека. Это человек гармонично развитый нравственно и духовно, имеющий широкое общее образование и способный приобрести мастерство в какой-либо области, благожелательный «товарищ всем остальным людям» и «борец за социалистический идеал».
Мысли эти нашли отражение в созданных Наркомпросом «Основных принципах единой трудовой школы» (1918). Эта Декларация, переведенная на европейские языки, была шагом вперед в развитии мировой педагогической науки.
Впервые в мире создавалась единая (нарком просил не путать с единообразной!) школа, в которой каждый мог бесплатно получить одинаковый уровень образования, независимо от социального и имущественного положения и национальности. Коренным переворотом было введение многоступенчатого, непрерывного образования, начиная с детского сада и кончая университетом.
Главной особенностью новой школы нарком называет ее трудовой характер. На I Всероссийском съезде по просвещению (1918) Луначарский заявил, что «жизнь вне труда есть пустой звук». Важно участие детей «в общем трудовом процессе, которым занято взрослое население». И приучать детей надо к труду реальному, результаты которого имели бы воспитательное значение.
Следует положить в основу методов обучения принцип познания через деятельность (здесь Луначарский предвосхитил открытия советских психологов Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева), научить учащихся самостоятельно, активно приобретать знания и применять их на практике, вызвать стремление к накоплению знаний, глубокому изучению родного языка, математики, истории, биологии, физики, химии, то есть интеллектуально наполнить жизнь учащихся. «Образование есть вся жизнь», - утверждал нарком.
Луначарский отводит огромную роль коллективу, где развиваются в детских душах «способность к общим переживаниям и солидарности», чувства чести и долга, нравственное сознание, раскрываются таланты. И главное: каждый чувствует поддержку всего коллектива, знает, что он не одинок в борьбе с трудностями, а находится в одном ряду с друзьями, готовыми прийти на помощь.
Воспитание патриотических чувств, товарищеского отношения к людям нарком считал не менее важным, чем обогащение знаниями. В этом процессе неизмеримо велика роль учителя. Нарком стремился поднять роль педагога: ведь он не только «учитель жизни», но и идеал для ученика, он - «соль земли»! И надо, чтобы в педагогические институты шли не те люди, которым «больше деваться некуда, а настоящая боевая молодежь», сознающая святую ответственность учительской профессии (Луначарский А. В. Наши текущие задачи. Какая школа нужна пролетарскому государству. М., 1924. С. 45).
С чувством полной солидарности приводит Луначарский слова А. П. Чехова: «Учитель должен быть артист, художник, горячо влюбленный в свое дело» (Луначарский А. В. Собр. Соч. 1963. Т. 1. С. 375).
И, что немаловажно, уметь заслужить детскую любовь! Луначарский был уверен, что при хорошем педагогическом подходе дети станут «расти умом и сердцем», из каждого ребенка можно сделать «настоящее чудо». Ключом ко всей Декларации стала мысль: «В социалистической культуре высшей ценностью остается личность».
За бурными дискуссиями о новой школе следил весь мир. О том, что в период, когда Наркомпросом руководил Луначарский, советская школа переживала свой расцвет, имеется много беспристрастных свидетелей. Видный немецкий педагог Вильгельм Паульсен поместил в 1926 году в журнале «Tage Buch» обстоятельную статью «О русской системе народного образования». Он выражает восхищение масштабами развития школьно-просветительского дела в Советской России и считает громадным достижением введение единой школы, за которую безуспешно борется передовая общественность Запада.
Лондонский педагогический журнал констатировал: «Никакая другая нация в мире не ставит вопрос образования так серьезно… Будущее русской нации создается в сегодняшней школе». Выставка, посвященная советской школе, была послана в Данию, а потом последовали заявки из других стран.
Джон Дьюи, американский педагог, при посещении в 1928 году Института повышения квалификации учителей в Москве сделал такую запись: «Я глубочайше потрясен… Достижения за 10 лет являются - при огромных препятствиях - мировым чудом» (Северикова Н. М. Из неопубликованного наследия А. В. Луначарского //Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 1983. № 1. С. 26).
«Посол советской мысли и искусства», как назвал Луначарского Р. Роллан, умел завоевывать друзей для Советской России. Он использовал каждую возможность контакта с представителями интеллигенции Запада для пропаганды достижений и задач советской культурной политики. Особое значение имел его доклад в Берлинской консерватории 26 ноября 1925 г., в котором он заявил: «Мы служим не только народам Союза, но и общему культурному развитию всего человечества» (там же, с. 34). (Доклад на тему «Kultur und Kunst im neuen Russland» опубликован в журнале «Die neue Rundschau, 1926, Jahregang. Band 1. Seiten 19-32. Перевод с немецкого Севериковой Н. М.)
Так что утверждения о вине Луначарского в «низведении школы» не соответствуют действительности.
Школа в Советской России развивалась успешно, пока общество было на подъеме. В перестройке работы вузов исключительно важную роль Луначарский отводил пролетарскому студенчеству. Командующий культурным фронтом повел рабоче-крестьянскую молодежь на штурм гранитной крепости науки. Трудовая молодежь упорно и самоотверженно завоевывала знания. Доступ к высшему образованию облегчали рабочие факультеты. Народная интеллигенция внесла огромный вклад в развитие материального производства, в победу в Великой Отечественной войне.
В нищей России создавались новые академические институты: естественнонаучный, физико-технический, радиевый во главе в В. И. Вернадским; изыскивались средства на исследования Н. Е. Жуковского в самолетостроении, И. П. Павлова и В. М. Бехтерева в Институте мозга. Делегации русских ученых привозили на Запад то, что они, по словам наркома, «высидели» в эти скорбные годы и что оказывалось «сюрпризом» для зарубежной науки. Академия, ревностно оберегавшая «чистоту» своих рядов, высоко оценила труды Луначарского в различных областях развития культуры и в 1930 г. единодушно проголосовала за избрание первого коммуниста действительным членом АН СССР.
Пафос революции для Луначарского был в созидании, и, обращаясь по «всем гражданам России», он призывал их беречь культурное достояние - «наше общее богатство». В Наркомпросе была создана специальная коллегия во главе с наркомом, и были спасены от разрушения памятники искусства и старины, библиотеки и музеи. Настоящей сенсацией за рубежом стало сообщение И. Грабаря об открытии в России для посещения 150 музеев, в то время как бульварные газеты на Западе кричали о «конце русской культуры». (Продажа сокровищ, вандализм и разрушение памятников архитектуры начались после отставки наркома - с 30-х годов, когда противостоять этому процессу было уже некому. Подробно см.: Семенова Н. Распродажа //Литературная газета, 1988, 7 декабря. № 49 (5219). С. 8.)
В системе народного просвещения с первых дней Октября первостепенное место среди других искусств занял театр. Приобщить простых людей к культуре, «встряхнуть от вековой спячки» - это была великая историческая задача. Новая рабочая публика чутко реагировала на все происходящее на сцене, получая и эстетическое наслаждение, и общекультурное развитие. Луначарский был инициатором таких новых форм, как массовые зрелища, рабочие и крестьянские театры, молодежные студии. В 1920 г. только в Москве функционировало 95 театров. Но, допуская разнообразие сценических поисков, Луначарский резко осуждал трюкачество и «выверты», пошлость, пустую развлекательность на сцене и эстраде - проявление «грозной американствующей волны» в искусстве.
В трудные годы Гражданской войны Луначарский защищал от закрытия Большой и Мариинский театры. Проблема была столь остра, что несколько раз обсуждалась на Политбюро. А в день первой годовщины Октября в Москве открылся первый на планете Земля Детский театр.
Луначарский обладал редкой способностью находить и поддерживать молодые таланты. Наркомпросовский «Фонд молодых дарований» пополнялся его личными средствами - гонорарами за чтение лекций, за постановку спектаклей по его пьесам. На эти средства учились Д. Шостакович, Б. Фелициант, Л. Оборин, В. Дулова, Д. Ойстрах, С. Кнушевицкий и др. Из этого фонда получали помощь потомки Пушкина, Достоевского, родственники Гоголя. Целый год в семье Луначарских жил молодой художник, которого нарком вывез из Орехово-Зуева. При содействии наркома многие талантливые музыканты продолжали учебу за границей. Однако не все возвращались, и над «либеральным» наркомом учредили надзор в лице «комиссара при комиссаре» - с правом «вето» на все решения наркома. В качестве его заместителя стал Евграф Александрович Литкенс, вскоре потребовавший введения платы за обучение, за пользование библиотеками и клубами. И. А. Луначарская назвала Литкенса «фигурой прямо-таки зловещей для образования и культуры» (см.: Предисловие к книге: Северикова Н. М. Луначарский о воспитании).
Луначарский был лишен права отправлять распоряжения и письма от своего имени. Вся его корреспонденция, даже письма Ленину, шла через руки Литкенса - сначала на отзыв председателю ВЧК В. Менжинскому, затем в Политбюро - для решения вопроса. Так, по трем письмам Луначарского о поездке тяжело больного А. Блока на лечение в Финляндию Политбюро трижды за 10 дней собиралось для обсуждения и потребовало поручительства наркома, что Блок, выздоровев, вернется в Россию. Разрешение пришло слишком поздно…
Обстановка в Наркомпросе была так накалена, что нарком дважды в течение сентября 1921 г. обращался к членам правительства с просьбой об отставке, ссылаясь на развал работы под фактическим управлением Е. А. Литкенса. Но Политбюро поддержало Литкенса - как главное лицо, ведающее всеми административно-организационными вопросами.
1929 год - «год великого перелома» станет роковым для наркома, не скрывавшего возмущения «остаточным принципом» по отношению к образованию и культуре. Ленинская культурная революция была перечеркнута: школу ориентировали на подготовку «рабсилы», «винтиков», а не на образованных специалистов.
Свою позицию Луначарский четко выразил еще в 1925 году на I Всесоюзном учительском съезде: «…если культура… нужна нам для нашего продвижения к коммунизму, то можно сказать и другое: коммунизм совершенно бессмыслен, если не служит культуре; культура, образование, наука, искусство - это не только средства, путем которых мы идем к намеченной цели. Это вместе с тем самая высокая цель».
В 1929 году дорога к разрушению школы была открыта. Как проходил процесс падения советской школы после ухода Луначарского и всей его коллегии из Наркомпроса, убедительно показал бывший два года (до своей кончины) редактором «Учительской газеты» В. Ф. Матвеев в статье «Школа: путь к возрождению» («Коммунист», 1988. № 17).
Он высоко оценил Декларацию Луначарского «Основные принципы единой трудовой школы» и опубликовал ее под рубрикой «Из актуального наследия». В период реставрации капитализма ретивые ниспровергатели перечеркнули все сделанное наркомом. Но исторический опыт говорит, что превращение того, что было до нас, в руины и пепел, не приводит к успеху дела.
Луначарский считал, что человек должен жадно учиться и щедро отдавать свои знания и талант, быть активным членом общества, добрым и благородным, милосердным и смелым. По этим принципам он сам прожил свою жизнь, этим принципам следовали и его дети. Семью связывала нежная любовь друг к другу, духовная близость - об этом можно судить по письму сына, по отзывам друзей. О семье Луначарских окружающие говорили горьковскими словами «дети солнца». Все, кто попадал в круг их влияния, «заражались счастливым состоянием», - вспоминает режиссер Л. Кристи.
Сын наркома Анатолий был талантливым писателем и замечательным журналистом, который приобрел несколько рабочих профессий: чтобы написать о человеке со знанием дела, надо повариться с ним в одном котле.
В первые дни Отечественной он ушел на фронт. Участвуя в сложнейшей и очень опасной операции, журналист-боец погиб в 1943 году на новороссийском плацдарме. До последних дней своих он оставался верен стремлению быть достойным жизни отца. Медаль воина «За оборону Севастополя» и орден Отечественной войны получили уже его родные.
Дочь наркома, Ирина Анатольевна, старший наручный сотрудник НИИ искусствознания, поехала в Лондон, чтобы заключить договор на издание полного собрания сочинений своего отца, но не успела: попала в автомобильную катастрофу. Случайность? Это был 1991 год…
отсюда