Блогеры на ТВ (встречи с интересными людьми)
Вот ещё был случай...
Шёл суровый 2009 год, когда на нашем общественно-политическом шоу федерального канала (где в студии, например, находилось одновременно 150 человек) мы решили, что пора уже звать в эфир блогеров. Ну там, как представителей гражданского общества. Например, мы первые показали в федеральном эфире Максима Калашникова. Он вышел к микрофону и, несмотря на профессиональную подготовку нашими продюсерами (которые заставляли внятно и коротко говорить даже бурятского пастуха из Тувы) стал путаться, запинаться и, в итоге, произнёс что-то абсолютно бессмысленное. Причём уложился не в положенные 30 секунд, а лишь минуты в три. И я - шеф-редактор проекта потом сидел и вырезал из него минуту, чтобы составить что-то внятное. Кажется не получилось.
Или вот, я в то время увидел картины Васи Ложкина (они только начали расползаться по ЖЖ). Писал он искренне, и мы вызвали его с какой-то дущещипательной историей. С Васей тоже поработали продюсеры (очень профессиональные, кроме них ещё с каждым неподготовленным к большому ТВ участником, работал профессиональный бизнес-тренер - прекрасный психолог). Вася вышел и повторил подвиг Калашникова. Даже превзошёл, потому что я так и не смог ничего смонтировать из его слов. Нечего было, понимаешь? Не цензура, в смысле... Наблюдая мои потуги смонтировать Васю мимо весело ходил главный режиссёр. Он периодически походил к компьютеру, где был открыт блог Васи. Вася отвечал на комменты под своим постом, как он ходил на центральный телеканал и ему даже дали высказаться. Режиссёр саркастично поглядыал на меня и анонимно писал Васе комменты: "Ооох, Василий, чует моё сердце, не будет вас в телепрограмме!". Последние комментарии он писал уже во время трансляции. Там было много комментов, но эти как-то грозо выделялись. Наверное, как знаки васиной телесудьбы.
Я забыл объяснить. В то время блогеры ещё не были звёздами кино и телевидения, мы в них разбирались плохо. Иногда мы приглашали каких-то просто владельцев странички в ЖЖ. И они оказывались никем, что типично для среднестатистического блогера, но откуда нам было т знать?.
В десятом году, работая шеф-редактором другого канала, я ещё раз позвал Васю Ложкина в ток-шоу. Вася сходу мне стал жаловаться, что уже несколько раз его снимало телевидение и ещё ни разу не показало. Я, прямо, настоятельно убедил Васю, что точно покажу. Вася мне поверил. Окончатеьльно вопрос решился, когда мы послали за ним в Красногорск машину. Он пришёл уже совсем другим, свободно общался в прямом эфире, шутил и ясно излагался, мы его попросили и он на грифельной доске, которая была реквизитом, нарисовал мелом своего кота. Ну, то есть, авторская работа, сверховременное искусство и всё такое. Вася попал в эфир. На следующий день, под вечер, входя в студию, мы с ведущими обсуждали, что у нас в студии теперь есть современное искусство - картина Васи Ложкина. Но картины не было. Уборщица традиционно вымыла полы, протёрла пыль и заодно помыла грифельную доску.
Чуть позже васиной эпопеи я познакомился с директором Ленинграда и через него позвал Шнура в наш эфир (на второй кнопке). Шнур через директора позвал на свой концерт поговорить. Поле концерта всегда ко мне выходил директор и говорил, слушай, давай не сегодня. Я вообще не очень люблю концерты в пьяных клубах, где все прыгают и орут, мне очень нравилось слушать Шнура в Питере в начале двухтысячных в аудитории на пятьдесят человек, но не в огромном московском клубе, среди бухих менеджеров в растрёпанных галстуках.
На третий раз, в два ночи, когда директор вышел с таким же постным лицом, я сказал ему: "Иди к Шнуру и скажи, что я устрою премьеру его песни "Любит наш народ всякое говно" (премьера была только что в клубе) на федеральном канале. Директор ушёл, потом сразу вернулся, и Шнур, выслушав меня согласился. Потом были долгие тёрки между дирекцией Шнура (в Форбс писали, что за прошлый год он заработал миллион долларов) и финансовой дирекцией канала. Райдер Ленинграда был астрономический, привозить из Питера в Москву лишь часть группы директор не соглашался, только всех 15 человек. Финансовые службы канала крутили мне пальцем у виска объясняя, что это нам платят, чтобы попасть в эфир, а не наоборот же. История от замысла до воплощения длилась месяц.
Как-то вечером я вышел на балкон, набрал Шнура, и сказал ему, глядя в тёмные сосны холодной осени:
- Слушай, мы затеяли хорошее дело, и мне и тебе это надо, согласись. И вот сейчас, из-за каких-то денег, этого не будет.
- Всё нормально, я знаю что делать. Я приду в эфир и первый раз спою под фанеру. Пока, целуй дочь, - ответил он.
Через неделю мы стояли в курилке и обсуждали детали шоу. Он попросил к эфиру добыть большую ёмкость горячей воды и купить какое-то неимоверное количество шоколада. Я послал администратора, он всё добыл. После совсем неискромётного двадцатиминутного интервью с ведущими, шнур встал, вышел на сцену, помешал в стеклянной чаше шоколад и запел под фанеру, иногда демонстративно не попадая, потом поднял над собой коричневую жижу и облился с головы до ног, подпевая фанере: "Любит наш народ всякое говно, всякое говно любит наш народ". Честное слово, я до последней минуты не знал, зачем ему этот горячий шоколад.
Но это было первое выступление Шнура по телеку за последние 10 лет.
Этим летом в одной занимательной компании, в дорогом провинциальном ресторане я ел неплохо приготовленное мясо с кровью, пили мы отличное красное сухое. Много. В компании был Стариков. Нас познакомили, а я ему напомнил, что мы уже знакомы, мы говорили с ним час до эфира. Я тогда долго заставлял продюсера по гостям его выловить в очередной приезд в Москву. Еле поймали. Стариков хорошо помнил тот вечер, ведь его впервые позвали в телевизор.
И т.д., и т.п.
Шёл суровый 2009 год, когда на нашем общественно-политическом шоу федерального канала (где в студии, например, находилось одновременно 150 человек) мы решили, что пора уже звать в эфир блогеров. Ну там, как представителей гражданского общества. Например, мы первые показали в федеральном эфире Максима Калашникова. Он вышел к микрофону и, несмотря на профессиональную подготовку нашими продюсерами (которые заставляли внятно и коротко говорить даже бурятского пастуха из Тувы) стал путаться, запинаться и, в итоге, произнёс что-то абсолютно бессмысленное. Причём уложился не в положенные 30 секунд, а лишь минуты в три. И я - шеф-редактор проекта потом сидел и вырезал из него минуту, чтобы составить что-то внятное. Кажется не получилось.
Или вот, я в то время увидел картины Васи Ложкина (они только начали расползаться по ЖЖ). Писал он искренне, и мы вызвали его с какой-то дущещипательной историей. С Васей тоже поработали продюсеры (очень профессиональные, кроме них ещё с каждым неподготовленным к большому ТВ участником, работал профессиональный бизнес-тренер - прекрасный психолог). Вася вышел и повторил подвиг Калашникова. Даже превзошёл, потому что я так и не смог ничего смонтировать из его слов. Нечего было, понимаешь? Не цензура, в смысле... Наблюдая мои потуги смонтировать Васю мимо весело ходил главный режиссёр. Он периодически походил к компьютеру, где был открыт блог Васи. Вася отвечал на комменты под своим постом, как он ходил на центральный телеканал и ему даже дали высказаться. Режиссёр саркастично поглядыал на меня и анонимно писал Васе комменты: "Ооох, Василий, чует моё сердце, не будет вас в телепрограмме!". Последние комментарии он писал уже во время трансляции. Там было много комментов, но эти как-то грозо выделялись. Наверное, как знаки васиной телесудьбы.
Я забыл объяснить. В то время блогеры ещё не были звёздами кино и телевидения, мы в них разбирались плохо. Иногда мы приглашали каких-то просто владельцев странички в ЖЖ. И они оказывались никем, что типично для среднестатистического блогера, но откуда нам было т знать?.
В десятом году, работая шеф-редактором другого канала, я ещё раз позвал Васю Ложкина в ток-шоу. Вася сходу мне стал жаловаться, что уже несколько раз его снимало телевидение и ещё ни разу не показало. Я, прямо, настоятельно убедил Васю, что точно покажу. Вася мне поверил. Окончатеьльно вопрос решился, когда мы послали за ним в Красногорск машину. Он пришёл уже совсем другим, свободно общался в прямом эфире, шутил и ясно излагался, мы его попросили и он на грифельной доске, которая была реквизитом, нарисовал мелом своего кота. Ну, то есть, авторская работа, сверховременное искусство и всё такое. Вася попал в эфир. На следующий день, под вечер, входя в студию, мы с ведущими обсуждали, что у нас в студии теперь есть современное искусство - картина Васи Ложкина. Но картины не было. Уборщица традиционно вымыла полы, протёрла пыль и заодно помыла грифельную доску.
Чуть позже васиной эпопеи я познакомился с директором Ленинграда и через него позвал Шнура в наш эфир (на второй кнопке). Шнур через директора позвал на свой концерт поговорить. Поле концерта всегда ко мне выходил директор и говорил, слушай, давай не сегодня. Я вообще не очень люблю концерты в пьяных клубах, где все прыгают и орут, мне очень нравилось слушать Шнура в Питере в начале двухтысячных в аудитории на пятьдесят человек, но не в огромном московском клубе, среди бухих менеджеров в растрёпанных галстуках.
На третий раз, в два ночи, когда директор вышел с таким же постным лицом, я сказал ему: "Иди к Шнуру и скажи, что я устрою премьеру его песни "Любит наш народ всякое говно" (премьера была только что в клубе) на федеральном канале. Директор ушёл, потом сразу вернулся, и Шнур, выслушав меня согласился. Потом были долгие тёрки между дирекцией Шнура (в Форбс писали, что за прошлый год он заработал миллион долларов) и финансовой дирекцией канала. Райдер Ленинграда был астрономический, привозить из Питера в Москву лишь часть группы директор не соглашался, только всех 15 человек. Финансовые службы канала крутили мне пальцем у виска объясняя, что это нам платят, чтобы попасть в эфир, а не наоборот же. История от замысла до воплощения длилась месяц.
Как-то вечером я вышел на балкон, набрал Шнура, и сказал ему, глядя в тёмные сосны холодной осени:
- Слушай, мы затеяли хорошее дело, и мне и тебе это надо, согласись. И вот сейчас, из-за каких-то денег, этого не будет.
- Всё нормально, я знаю что делать. Я приду в эфир и первый раз спою под фанеру. Пока, целуй дочь, - ответил он.
Через неделю мы стояли в курилке и обсуждали детали шоу. Он попросил к эфиру добыть большую ёмкость горячей воды и купить какое-то неимоверное количество шоколада. Я послал администратора, он всё добыл. После совсем неискромётного двадцатиминутного интервью с ведущими, шнур встал, вышел на сцену, помешал в стеклянной чаше шоколад и запел под фанеру, иногда демонстративно не попадая, потом поднял над собой коричневую жижу и облился с головы до ног, подпевая фанере: "Любит наш народ всякое говно, всякое говно любит наш народ". Честное слово, я до последней минуты не знал, зачем ему этот горячий шоколад.
Но это было первое выступление Шнура по телеку за последние 10 лет.
Этим летом в одной занимательной компании, в дорогом провинциальном ресторане я ел неплохо приготовленное мясо с кровью, пили мы отличное красное сухое. Много. В компании был Стариков. Нас познакомили, а я ему напомнил, что мы уже знакомы, мы говорили с ним час до эфира. Я тогда долго заставлял продюсера по гостям его выловить в очередной приезд в Москву. Еле поймали. Стариков хорошо помнил тот вечер, ведь его впервые позвали в телевизор.
И т.д., и т.п.