Фильм "Страсти по Андрею" - о творческом кризисе одного мистика
Эту картину Тарковского, ставшую классикой, я посмотрела совсем недавно. Три с половиной часа этой резины выдержала только потому, что параллельно сканировала книгу по оккультизму. От фильма осталось очень тягостное и неприятное чувство. А также счастье, что я живу не там и не тогда.
В фильме показывается не столько работа Рублёва, сколько жизнь России в 15 веке: грязь, лень, ограниченность, эгоизм, православие. Жизнь крестьян-торговцев крутится вокруг добычи хоть какого-то урожая, отдыха, секса и простых развлечений вокруг еды и секса. Жизнь церковников - даже не вокруг бога, а только лишь вокруг того, чтобы блюсти запреты из книг, касательно еды, отдыха и секса, следить за тем, чтобы их блюли другие, и вовремя жестоко наказывать всех, кто живёт не по книге. Жизнь ремесленников имеет чуть больше смысла, но в их случае окрашена в русскую национальную особенность - лень. Как в таких условиях в России ещё что-то выжило и по-прежнему называется российским, а не каким-нибудь китайским или узбекским, для меня загадка.
Единственные позитивные персонажи в фильме, прямо лучик солнца - татары из Орды, да языческий праздник Купалы. Только атмосферу Купалы портят набежавшие воинственные монахи и репрессии за отдых и секс простым крестьянам, а улыбки татар омрачаются реальными издевательствами над животными во время съёмок. Это тот момент, когда уже не напишешь в конечных титрах "при съёмках фильма не пострадало ни одно животное".
А Рублёв там мимо ходит, впитывает это всё, особо ни в чём не участвует. В первой половине фильма у него творческий кризис, ничего не рисуется, плюс всякие на редкость рациональные для его времени размышления о том, что такое грех, о котором все вокруг говорят, и зачем в церквях рисовать страшный суд. Ко второй половине фильма у него почти "шизофрения", раздвоение бытия - из-за собственной сильной веры и той веры, которую ему навязывает религиозный закон. Тогда он вообще прячется за обетом молчания на несколько лет, и я его понимаю - с таким миром, в котором он родился, не хочется идти на контакт.
И только в самом конце, когда в очередном не касающемся Рублёва эпизоде молоденький кузнец, которому терять нечего, блефует о своём знании мастерства отлива колоколов, делает "прыжок веры", и у него получается отлить настоящий колокол для князя, тогда и Рублёв начинает говорить и писать иконы. Как-будто сам Рублёв был не в состоянии сделать такой "прыжок", и пацан-кузнец возник в его поле как божественная помощь, как ангел, как тот, кто прыгнул за него.
На иконах Рублёва изображён его религиозный гнозис о мироустройстве, о пути души, о том, кто его на этом пути сопровождает. Всё несомненно окрашено в мифологию православия на которой взращивалось пространство имажинера Рублёва. И потом его личному имажинеру поклонялись миллионы людей.
Но если так подумать, тот же процесс прошёл, и Юнг со своей "Красной книгой", и Алистер Кроули своим "Таро Тота", и монахи аббатства Келлс и Спейр со своими магическими картинками, и Микеланджело перед росписью Сикстинской капеллы и, возможно, Луиджи Серафини с его Codex Seraphinianus. Да и, я думаю, любой человек, прошедший через кризис самоопределения, творчества, кризис поиска своего собственного пути, сравнится и с Рублёвым, и с Юнгом, и с Кроули. Это и поэты, и музыканты, и философы, и художники, и психологи, и простые люди, которых знают немногие. Только не все такие люди используют мифологию потока, в котором (по)плывут миллионы людей, и не все потоки становятся эксклюзивными в отдельную эпоху, поэтому не все родившиеся во второй раз как не зависимые от мнения социума личности становятся известными.
[Юнг]
[Книга Келлс]
Большая картинка откроется по клику
В фильме показывается не столько работа Рублёва, сколько жизнь России в 15 веке: грязь, лень, ограниченность, эгоизм, православие. Жизнь крестьян-торговцев крутится вокруг добычи хоть какого-то урожая, отдыха, секса и простых развлечений вокруг еды и секса. Жизнь церковников - даже не вокруг бога, а только лишь вокруг того, чтобы блюсти запреты из книг, касательно еды, отдыха и секса, следить за тем, чтобы их блюли другие, и вовремя жестоко наказывать всех, кто живёт не по книге. Жизнь ремесленников имеет чуть больше смысла, но в их случае окрашена в русскую национальную особенность - лень. Как в таких условиях в России ещё что-то выжило и по-прежнему называется российским, а не каким-нибудь китайским или узбекским, для меня загадка.
Единственные позитивные персонажи в фильме, прямо лучик солнца - татары из Орды, да языческий праздник Купалы. Только атмосферу Купалы портят набежавшие воинственные монахи и репрессии за отдых и секс простым крестьянам, а улыбки татар омрачаются реальными издевательствами над животными во время съёмок. Это тот момент, когда уже не напишешь в конечных титрах "при съёмках фильма не пострадало ни одно животное".
А Рублёв там мимо ходит, впитывает это всё, особо ни в чём не участвует. В первой половине фильма у него творческий кризис, ничего не рисуется, плюс всякие на редкость рациональные для его времени размышления о том, что такое грех, о котором все вокруг говорят, и зачем в церквях рисовать страшный суд. Ко второй половине фильма у него почти "шизофрения", раздвоение бытия - из-за собственной сильной веры и той веры, которую ему навязывает религиозный закон. Тогда он вообще прячется за обетом молчания на несколько лет, и я его понимаю - с таким миром, в котором он родился, не хочется идти на контакт.
И только в самом конце, когда в очередном не касающемся Рублёва эпизоде молоденький кузнец, которому терять нечего, блефует о своём знании мастерства отлива колоколов, делает "прыжок веры", и у него получается отлить настоящий колокол для князя, тогда и Рублёв начинает говорить и писать иконы. Как-будто сам Рублёв был не в состоянии сделать такой "прыжок", и пацан-кузнец возник в его поле как божественная помощь, как ангел, как тот, кто прыгнул за него.
На иконах Рублёва изображён его религиозный гнозис о мироустройстве, о пути души, о том, кто его на этом пути сопровождает. Всё несомненно окрашено в мифологию православия на которой взращивалось пространство имажинера Рублёва. И потом его личному имажинеру поклонялись миллионы людей.
Но если так подумать, тот же процесс прошёл, и Юнг со своей "Красной книгой", и Алистер Кроули своим "Таро Тота", и монахи аббатства Келлс и Спейр со своими магическими картинками, и Микеланджело перед росписью Сикстинской капеллы и, возможно, Луиджи Серафини с его Codex Seraphinianus. Да и, я думаю, любой человек, прошедший через кризис самоопределения, творчества, кризис поиска своего собственного пути, сравнится и с Рублёвым, и с Юнгом, и с Кроули. Это и поэты, и музыканты, и философы, и художники, и психологи, и простые люди, которых знают немногие. Только не все такие люди используют мифологию потока, в котором (по)плывут миллионы людей, и не все потоки становятся эксклюзивными в отдельную эпоху, поэтому не все родившиеся во второй раз как не зависимые от мнения социума личности становятся известными.
[Юнг]
[Книга Келлс]
Большая картинка откроется по клику