"Городок": лики эпохи. Кругобайкальский бунт, бессмысленный и страшный...
В одной из дискуссий по следам моей публикации отрывков из предсмертных писем зашла речь о "Якутской трагедии" - бунте политссыльных в Якутске в 1889 году. Но, поскольку 1889 год от нашей темы все-таки далек, а у нас на дворе вроде бы еще 1863 год - то уместно будет рассказать о "последних жертвах Январского восстания" - истории бунта польских ссыльнокаторжан на Кругобайкальской железной дороге в 1866 году. Истории темной, жестокой и страшной - как и все подобные ссыльнокаторжные бунты...
Култук - одна из станций Кругобайкальского отрезка железной дороги. Когда-то, еще до железки, здесь проходил почтовый тракт с тем же названием. Он лежал у подножия высоких гор, даже в мае покрытых снегом, которые круто спускались к Байкалу. Ущелья и потоки пересекали дорогу на каждом ходу. Зимой в Забайкалье переправлялись по льду, летом на пароходах, а весной и осенью добраться до Читы и Кяхты можно было только окружной горной тропой, пересекая хребты по старой Кругобайкальской дороге.
В 1861 году по предложению генерал-губернатора Михаила Корсакова (1861-1871 гг.) Главное управление Восточной Сибири вынесло решение проложить постоянный тракт вдоль самого берега Байкала от селения Култук до Посольского монастыря, взрывая окрестные скалы и перекидывая мосты через горные потоки. Строительство началось в Култуке, но первоначально рабочих рук не хватало. К счастью, после 1863 года в распоряжении администрации Восточной Сибири оказалось достаточное количество дешевой рабочей силы.
После восстания 1863 года года в Сибирь было сослано по разным данным от 18 до 22 тысяч участников восстания, из них в Иркутскую губернию - около 11 тысяч; в основном это были представители интеллигенции и ремесленники. Часть их находилась на каторжных работах, остальных расселили по деревням, где они не могли найти средств для пропитания.
Поляки работали в Чите на строительстве барж, в чугунолитейных мастерских Тельмы и под Иркутском, а также на соляных варницах в Усолье и Усть-Куте. Непривычный сибирский климат и тяжелый труд привели к тому, что много ссыльных умерло от чахотки.
Около 700 каторжан было направлено на строительство Кругобайкальского тракта. Работы велись на под руководством полковника Шаца; поляки работали на протяжении 200 верст - от Култука до станции Лихановской - партиями по 50-100 человек и находились под охраной нескольких офицеров и 140 конвойных солдат и казаков.
Разные авторы по-разному толкуют и причины, и планы организаторов восстания. Из одних источников следует, что организация обширного восстания поляков совместно с русскими революционерами задумана была еще до отправки на Кругобайкальский тракт. В то время в Иркутске существовала крупная группа демократической молодежи и интеллигенции. Но позднее, во время суда над разгромленными повстанцами, ни один русский ими выдан не был.
Был помимо Иркутской группы Канско-Красноярский центр, в котором активную роль играл ссыльный русский демократ и публицист Николай Серно-Соловьевич, соратник Чернышевского. С его появлением активизировались связи между польскими и русскими ссыльными. Были выработаны планы всеобщего восстания Сибири, которое должно было распространиться на Европейскую часть России и Польши. Серно-Соловьевич направился в Иркутск, но во время бешеной скачки тройки лошадей сани перевернулись, и он погиб. Объединяющего такие разнородные элементы центра не стало.
После смерти Серно-Соловьевича среди польских ссыльных возникла идея "легкого достижения Китая, а оттуда до Франции". Этой идее как нельзя лучше соответствовал Култук и все южное побережье Байкала - Китай грезился за ближними хребтами гор:
"Впереди было громадное озеро, - пишет Кропоткин, - а позади их возвышались горные пустыни Северной Монголии. Они решили, поэтому обезоружить карауливших их солдат, выковать страшное оружие повстанцев - косы и пробиться через горы Монголии к морю, в Китай, где их могли бы принять английские корабли". А далее - через Америку вернуться в Европу.
Лидерами восстания стали 48-летний Нарциз Целинский, бывший капитан русской армии (ранее, при Николае I, он был сослан на Кавказ), и 30-летний пианист Густав Шарамович, - «красивый, умный и энергичный», как аттестует его П. А. Кропоткин. Шарамович родился в городе Житомире в 1836 году. Его дед был генералом , а отец полковником, но оба были разжалованы Николаем I в солдаты. Шарамович руководил повстанческим отрядом в Радомысльском уезде на Правобережной Украине, был арестован и приговорен к десяти годам каторги. За попытку бежать из Киевской крепости срок каторги ему был увеличен до 15 лет.
В Иркутск Шарамович прибыл этапом в 1865 году. Современники отмечали его выдающиеся способности, трезвый ум.
Их помощниками были 30-летний варшавянин Владислав Катковский, сосланный по подозрению в принадлежности к «жандармам-вешателям» и причастности к убийству полицейского агента Фелькнера; ввиду недостатка явных и убедительных улик не был казнен, но сослан на каторжные работы; и 23-летний Яков Рейнер, осужденный за участие в повстанческой организации.
Подготовку восстания в Култуке обрисовал в своих показаниях на суде позднее Казимир Арцимович. Оружия, разумеется, никакого поляки не имели, и иметь не могли. Но в их руках оружием стали рабочие орудия, насаженные на древко: топоры, косы, пики, ножи и даже гвозди. Арцимович организовал заготовку нескольких десятков древков пик и поручил кузнецу Сарнецкому выковать холодное оружие; другим поручил заготовку 20 пудов сухарей и запас соли. Кузницу в своем "балаганном" лагере поляки специально обнесли плетнем, чтобы случайный "гость" не увидел бы деятельной подготовки к восстанию. На случай, если бы кто из охраны заглянул, у кузнеца всегда под рукой находился какой-нибудь топор: вот, мол, занят казенной работой, топор навариваю. Материалами для оружия послужило несколько казенных топоров и лопат.
Было изготовлено также знамя с девизом: «За нашу и вашу свободу!».
25 июня 1866 года партия каторжан - 48 человек - собралась в лагере. Казимир Арцимович торжественно произнес перед своими товарищами речь:
- Пусть этот день запомнят все - его будут помнить сыны и дочери свободной Польши, все свободомыслящие люди России. Настал час выступать. Нас ждут на других станциях.
В это время солдаты конвоя сидели у костра и безмятежно играли в карты. Им и в голову не приходило то, что произойдет через несколько минут. Тяжелый трудовой день был окончен.
Поляки взяли оружие и окружили солдат, которые в изумлении и испуге сдались без всякого сопротивления. Взяли у солдат оружие. Знаменосец поднял древко со знаменем, на котором начертаны были слова "За нашу и вашу свободу". Отряд двинулся по тракту к другим лагерям.
Следующим пунктом их остановки стала почтовая станция Амурская. Дорога шла по самому берегу Байкала, по его кромке, по которой сейчас идут поезда от Москвы до Владивостока. На Амурской восставшие, уставшие от трудной многоверстной дороги, отобрали у ямщиков лошадей, испортили телеграфное сообщение с Иркутстком и вместе с примкнувшими к ним новыми ссыльными двинулись дальше, в сторону станции Мурино.
На следующий день в Иркутске были по тревоге были подняты казаки и три отряда пехоты, брошенные в погоню.
... Самая страшная трагедия разыгралась позднее.
Ночью 27 июня повстанцы во главе с Рейнером и Катковским пришли на станцию Лихановскую.
Станция Лихановская была на переднем фронте дорожных работ, и от Култука до нее было двести верст. Здесь находились и руководитель инженерных работ подполковник Шац (он же автор проекта строительства), и полковник Черняев, ответственный за порядок в работе ссыльных и их охрану, начальник конвоя.
Вероятно, здесь и произошел диалог между полковником Черняевым и Густавом Шарамовичем. Черняев попытался воздействовать на восставших уговорами, чтобы они подумали о последствиях и сложили оружие, на что Шарамович ответил:
-Полковник, оставьте нас своей судьбе. Вы лучше других знаете, как мы страдали - лучше пуля, чем такая жизнь.
Не все поляки разделяли такую точку зрения. Некоторые из тех, что находились в Лихановской, не присоединились к восставшим и оставались в своих балаганах.
Солдаты, охранявшие станцию, забаррикадировались в станционном доме и отстреливались через окна. Им на выручку подошел отряд майора Рика - 80 человек, - переправившийся на пароходе через Байкал. По приказу Катковского повстанцы подожгли станцию и отступили. Пожар уничтожил не только дома, но и 2000 пудов хлеба - провиант для поляков, работавших на строительстве.
Рик преследовал восставших до станции Мысовой (сейчас это железнодорожная станция), здесь он получил сведения, что полковник Черняев, подполковник Шац, есаул Прошутинский и сотник Попов захвачены поляками и арестованы на станции Мишиха.
Солдаты преследовали поляков до Мишихи, где у моста через речку Быструю вступили в рукопашную схватку с повстанцами. В отряде Рика был молодой поручик Николай Порохов, добровольно присоединившийся к экспедиции в надежде отличиться в боевых действиях. Перед походом он написал в своем дневнике: "Иду против поляков. Интересно было бы вернуться легко раненным".
С револьвером он бросился в чащу, где наткнулся на нескольких "пикадоров", выпустил все заряды, убил семерых и ранил несколько человек, после чего был проколот пикой и умер на месте.
"28 июня, подходя к Мишихе, майор Рик, получивший подкрепление отрядом штабс-ротмистра Лаврентьева, при котором был поручик Порохов, встретил у моста при речке Быстрой конный отряд повстанцев. После небольшой перестрелки обе стороны бросились в рукопашную схватку. Поручик Порохов, весь израненный, отбивался от нападающих, но, проколотый в бок пикою, пал мертвым. Кроме убитого Порохова было ранено трое солдат и крестьянин Чулков, который на другой день от полученных ран умер" (из местной иркутской газеты "Летопись").
"В последующие дни в разных местах по берегу Байкала воинские команды имели перестрелку с поляками, причем, перевес всегда был на стороне войск. Поляков брали и отправляли в Иркутск большими партиями. Некоторые партии восставших ушли в леса прибайкальских гор" (из местной иркутской газеты "Летопись").
Восставшие не имели ни разведки, ни связи с остальным миром, они не знали, что их ждет, какие силы будут использованы против них. После столкновения у Быстрой они скрылись в лесу и три недели блуждали в тайге, пытаясь пробиться к границе. Всего собралось более 600 поляков, именовавшие себя «сибирским легионом вольных поляков». Против них были посланы крупные силы, не только из Иркутска, но и из Селенгинска, казачьи отряды из других селений были срочно отправлены в приграничные районы. Уже в первых числах июля с Байкала на двух баржах доставили большую партию повстанцев, среди которых было немало раненых. Их разместили в тюрьме и казармах на Преображенской улице.
Следующая схватка произошла 9 июля, затем 14 июля в урочище Урбантуй. И наконец, 25 июля в долине реки Темник был последний бой.
Расстреляв все боеприпасы, последние повстанцы сдались превосходящим силам казаков. В иркутскую тюрьму привезли свыше шестисот поляков, несколько десятков повстанцев погибли в боях.
Многие сдававшиеся были уже на грани голодной гибели, некоторые радовались, что теперь, может быть, выживут, а не погибнут в глубине болотистых, труднопроходимых лесов.
Военно-полевой суд над повстанцами проходил в Иркутске с 29 октября по 9 ноября. Убийство офицера и сожжение станции особенно отягчало вину подсудимых. В результате 7 человек были приговорены к расстрелу, 60 - к каторжным работам на 12 лет, 95 избавлены от наказания, остальные отправлены на поселения в отдаленные места Сибири. Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков запросил у Александра II разрешения помиловать приговоренных к смерти; царь такое разрешение дал ("предоставляется право поступить по собственному усмотрению"), но в то же время, возможно намеренно, послал его почтой. Оно пришло более чем через месяц после того, как генерал-губернатор, так и не дождавшийся ответа из Петербурга, утвердил четыре смертных приговора (Целинскому и Шарамовичу как вожакам восстания, и Рейнеру и Катковскому как «предводителям шаек», сжёгшим Лихановскую).
15 ноября 1896 года за Якутской заставой (в Знаменском предместье) Иркутска казнили приговоренных. Сохранились свидетельства очевидцев, присутствовавших на казни. "На месте казни, на площадке, были вкопаны в недалеком расстоянии друг от друга четыре столба, а около них ямы. Место это было окружено войсками, а далее стояла многотысячная толпа. Весь Иркутск собрался смотреть эту казнь, тут был и стар, и млад. По Знаменской улице (ул. Баррикад) происходило громадное движение пешеходов и экипажей. Все ждали с сердечным замиранием, скоро ли поведут из тюремного замка приговоренных к смерти. Вдруг народ заволновался - вдали показалась позорная колесница, в ней стояли осужденные. Встретив колесницу, толпа пошла вслед за ней".
Красавец Шарамович сошел с позорной колесницы первым, и к нему подошел ксендз Шверницкий - сам бывший ссыльный. Ксендз был бледен, и руки его дрожали.
"Отец! - сказал Шарамович. - Вместо того чтобы подкрепить нас словом Божьим и придать нам мужества в последние минуты, ты сам упал духом и нуждаешься в поддержке. Успокойся и молись не за нас, а за будущее Польши. Нам все равно, где погибать за свое отечество - у себя ли дома или в изгнании. Мечта, которая всегда была нашей путеводной звездой, не умрет и после нас. Вот что нас подкрепляет и утешает". Произнеся экспромтом эту речь, Шарамович обнялся с товарищами и пошел к одному из врытых в землю столбов. Когда стали надевать на него саван, он сорвал с головы шапку, швырнул ее вверх и крикнул по-польски: "Еще Польша не погибла!" - первые слова польского национального гимна.
Казнь была произведена утром при большом скоплении народа. Если первые известия о восстании вызвали в Иркутске переполох, похороны погибшего поручика Порохова превратились в траурную демонстрацию - отпевали несчастного офицера в кафедральном соборе в присутствии генерал-губернатора, громадная толпа сопровождала похоронный кортеж на Иерусалимское кладбище, где Порохову были отданы воинские почести, то суд и казнь, а особенно мужественное поведение приговоренных, поколебали общественное мнение.
Служивший в то время в Иркутске молодой казачий офицер Петр Кропоткин, в будущем знаменитый анархист и крупный ученый, вспоминал, что именно это восстание и его трагический финал привели его к решению оставить военную службу.
Между тем о бунте стало известно за границей. Казни вызвали сильное волнение в Австрии. Австрийское правительство заступилось за галичан, принимавших участие в восстании 1863 года и также сосланных в Сибирь, и некоторые из них были возвращены на родину.
Вообще отмечали, что после восстания положение всех ссыльных поляков улучшилось. Дикий и страшный бунт хоть на что-то, но сгодился...
В 1867 году, под свежим впечатлением трагедии, поэт Корнель Уейский написал стихотворение «Памяти расстрелянных в Иркутске», тотчас приобретшее широкую известность; оно начинается так:
Лучше нам пуля, чем жизнь такая!
Сказали, восстали, на жандармов напали,
Завладели оружьем - и в первом восторге
Им блеснула страна, где слёзы и траур
А потом - пустыня без конца и без края,
Бой, где пали счастливцы, голодные муки,
И как прежде - петля. Суд открылся,
Приговор палачами зачитан… Выстрел,
И второй - и третий - и за ним четвёртый!..
... Место захоронения казнённых поляков в Знаменском предместье Иркутска недавно было установлено иркутскими краеведами Александром Дуловым и Болеславом Шостаковичем.
Култук - одна из станций Кругобайкальского отрезка железной дороги. Когда-то, еще до железки, здесь проходил почтовый тракт с тем же названием. Он лежал у подножия высоких гор, даже в мае покрытых снегом, которые круто спускались к Байкалу. Ущелья и потоки пересекали дорогу на каждом ходу. Зимой в Забайкалье переправлялись по льду, летом на пароходах, а весной и осенью добраться до Читы и Кяхты можно было только окружной горной тропой, пересекая хребты по старой Кругобайкальской дороге.
В 1861 году по предложению генерал-губернатора Михаила Корсакова (1861-1871 гг.) Главное управление Восточной Сибири вынесло решение проложить постоянный тракт вдоль самого берега Байкала от селения Култук до Посольского монастыря, взрывая окрестные скалы и перекидывая мосты через горные потоки. Строительство началось в Култуке, но первоначально рабочих рук не хватало. К счастью, после 1863 года в распоряжении администрации Восточной Сибири оказалось достаточное количество дешевой рабочей силы.
После восстания 1863 года года в Сибирь было сослано по разным данным от 18 до 22 тысяч участников восстания, из них в Иркутскую губернию - около 11 тысяч; в основном это были представители интеллигенции и ремесленники. Часть их находилась на каторжных работах, остальных расселили по деревням, где они не могли найти средств для пропитания.
Поляки работали в Чите на строительстве барж, в чугунолитейных мастерских Тельмы и под Иркутском, а также на соляных варницах в Усолье и Усть-Куте. Непривычный сибирский климат и тяжелый труд привели к тому, что много ссыльных умерло от чахотки.
Около 700 каторжан было направлено на строительство Кругобайкальского тракта. Работы велись на под руководством полковника Шаца; поляки работали на протяжении 200 верст - от Култука до станции Лихановской - партиями по 50-100 человек и находились под охраной нескольких офицеров и 140 конвойных солдат и казаков.
Разные авторы по-разному толкуют и причины, и планы организаторов восстания. Из одних источников следует, что организация обширного восстания поляков совместно с русскими революционерами задумана была еще до отправки на Кругобайкальский тракт. В то время в Иркутске существовала крупная группа демократической молодежи и интеллигенции. Но позднее, во время суда над разгромленными повстанцами, ни один русский ими выдан не был.
Был помимо Иркутской группы Канско-Красноярский центр, в котором активную роль играл ссыльный русский демократ и публицист Николай Серно-Соловьевич, соратник Чернышевского. С его появлением активизировались связи между польскими и русскими ссыльными. Были выработаны планы всеобщего восстания Сибири, которое должно было распространиться на Европейскую часть России и Польши. Серно-Соловьевич направился в Иркутск, но во время бешеной скачки тройки лошадей сани перевернулись, и он погиб. Объединяющего такие разнородные элементы центра не стало.
После смерти Серно-Соловьевича среди польских ссыльных возникла идея "легкого достижения Китая, а оттуда до Франции". Этой идее как нельзя лучше соответствовал Култук и все южное побережье Байкала - Китай грезился за ближними хребтами гор:
"Впереди было громадное озеро, - пишет Кропоткин, - а позади их возвышались горные пустыни Северной Монголии. Они решили, поэтому обезоружить карауливших их солдат, выковать страшное оружие повстанцев - косы и пробиться через горы Монголии к морю, в Китай, где их могли бы принять английские корабли". А далее - через Америку вернуться в Европу.
Лидерами восстания стали 48-летний Нарциз Целинский, бывший капитан русской армии (ранее, при Николае I, он был сослан на Кавказ), и 30-летний пианист Густав Шарамович, - «красивый, умный и энергичный», как аттестует его П. А. Кропоткин. Шарамович родился в городе Житомире в 1836 году. Его дед был генералом , а отец полковником, но оба были разжалованы Николаем I в солдаты. Шарамович руководил повстанческим отрядом в Радомысльском уезде на Правобережной Украине, был арестован и приговорен к десяти годам каторги. За попытку бежать из Киевской крепости срок каторги ему был увеличен до 15 лет.
В Иркутск Шарамович прибыл этапом в 1865 году. Современники отмечали его выдающиеся способности, трезвый ум.
Их помощниками были 30-летний варшавянин Владислав Катковский, сосланный по подозрению в принадлежности к «жандармам-вешателям» и причастности к убийству полицейского агента Фелькнера; ввиду недостатка явных и убедительных улик не был казнен, но сослан на каторжные работы; и 23-летний Яков Рейнер, осужденный за участие в повстанческой организации.
Подготовку восстания в Култуке обрисовал в своих показаниях на суде позднее Казимир Арцимович. Оружия, разумеется, никакого поляки не имели, и иметь не могли. Но в их руках оружием стали рабочие орудия, насаженные на древко: топоры, косы, пики, ножи и даже гвозди. Арцимович организовал заготовку нескольких десятков древков пик и поручил кузнецу Сарнецкому выковать холодное оружие; другим поручил заготовку 20 пудов сухарей и запас соли. Кузницу в своем "балаганном" лагере поляки специально обнесли плетнем, чтобы случайный "гость" не увидел бы деятельной подготовки к восстанию. На случай, если бы кто из охраны заглянул, у кузнеца всегда под рукой находился какой-нибудь топор: вот, мол, занят казенной работой, топор навариваю. Материалами для оружия послужило несколько казенных топоров и лопат.
Было изготовлено также знамя с девизом: «За нашу и вашу свободу!».
25 июня 1866 года партия каторжан - 48 человек - собралась в лагере. Казимир Арцимович торжественно произнес перед своими товарищами речь:
- Пусть этот день запомнят все - его будут помнить сыны и дочери свободной Польши, все свободомыслящие люди России. Настал час выступать. Нас ждут на других станциях.
В это время солдаты конвоя сидели у костра и безмятежно играли в карты. Им и в голову не приходило то, что произойдет через несколько минут. Тяжелый трудовой день был окончен.
Поляки взяли оружие и окружили солдат, которые в изумлении и испуге сдались без всякого сопротивления. Взяли у солдат оружие. Знаменосец поднял древко со знаменем, на котором начертаны были слова "За нашу и вашу свободу". Отряд двинулся по тракту к другим лагерям.
Следующим пунктом их остановки стала почтовая станция Амурская. Дорога шла по самому берегу Байкала, по его кромке, по которой сейчас идут поезда от Москвы до Владивостока. На Амурской восставшие, уставшие от трудной многоверстной дороги, отобрали у ямщиков лошадей, испортили телеграфное сообщение с Иркутстком и вместе с примкнувшими к ним новыми ссыльными двинулись дальше, в сторону станции Мурино.
На следующий день в Иркутске были по тревоге были подняты казаки и три отряда пехоты, брошенные в погоню.
... Самая страшная трагедия разыгралась позднее.
Ночью 27 июня повстанцы во главе с Рейнером и Катковским пришли на станцию Лихановскую.
Станция Лихановская была на переднем фронте дорожных работ, и от Култука до нее было двести верст. Здесь находились и руководитель инженерных работ подполковник Шац (он же автор проекта строительства), и полковник Черняев, ответственный за порядок в работе ссыльных и их охрану, начальник конвоя.
Вероятно, здесь и произошел диалог между полковником Черняевым и Густавом Шарамовичем. Черняев попытался воздействовать на восставших уговорами, чтобы они подумали о последствиях и сложили оружие, на что Шарамович ответил:
-Полковник, оставьте нас своей судьбе. Вы лучше других знаете, как мы страдали - лучше пуля, чем такая жизнь.
Не все поляки разделяли такую точку зрения. Некоторые из тех, что находились в Лихановской, не присоединились к восставшим и оставались в своих балаганах.
Солдаты, охранявшие станцию, забаррикадировались в станционном доме и отстреливались через окна. Им на выручку подошел отряд майора Рика - 80 человек, - переправившийся на пароходе через Байкал. По приказу Катковского повстанцы подожгли станцию и отступили. Пожар уничтожил не только дома, но и 2000 пудов хлеба - провиант для поляков, работавших на строительстве.
Рик преследовал восставших до станции Мысовой (сейчас это железнодорожная станция), здесь он получил сведения, что полковник Черняев, подполковник Шац, есаул Прошутинский и сотник Попов захвачены поляками и арестованы на станции Мишиха.
Солдаты преследовали поляков до Мишихи, где у моста через речку Быструю вступили в рукопашную схватку с повстанцами. В отряде Рика был молодой поручик Николай Порохов, добровольно присоединившийся к экспедиции в надежде отличиться в боевых действиях. Перед походом он написал в своем дневнике: "Иду против поляков. Интересно было бы вернуться легко раненным".
С револьвером он бросился в чащу, где наткнулся на нескольких "пикадоров", выпустил все заряды, убил семерых и ранил несколько человек, после чего был проколот пикой и умер на месте.
"28 июня, подходя к Мишихе, майор Рик, получивший подкрепление отрядом штабс-ротмистра Лаврентьева, при котором был поручик Порохов, встретил у моста при речке Быстрой конный отряд повстанцев. После небольшой перестрелки обе стороны бросились в рукопашную схватку. Поручик Порохов, весь израненный, отбивался от нападающих, но, проколотый в бок пикою, пал мертвым. Кроме убитого Порохова было ранено трое солдат и крестьянин Чулков, который на другой день от полученных ран умер" (из местной иркутской газеты "Летопись").
"В последующие дни в разных местах по берегу Байкала воинские команды имели перестрелку с поляками, причем, перевес всегда был на стороне войск. Поляков брали и отправляли в Иркутск большими партиями. Некоторые партии восставших ушли в леса прибайкальских гор" (из местной иркутской газеты "Летопись").
Восставшие не имели ни разведки, ни связи с остальным миром, они не знали, что их ждет, какие силы будут использованы против них. После столкновения у Быстрой они скрылись в лесу и три недели блуждали в тайге, пытаясь пробиться к границе. Всего собралось более 600 поляков, именовавшие себя «сибирским легионом вольных поляков». Против них были посланы крупные силы, не только из Иркутска, но и из Селенгинска, казачьи отряды из других селений были срочно отправлены в приграничные районы. Уже в первых числах июля с Байкала на двух баржах доставили большую партию повстанцев, среди которых было немало раненых. Их разместили в тюрьме и казармах на Преображенской улице.
Следующая схватка произошла 9 июля, затем 14 июля в урочище Урбантуй. И наконец, 25 июля в долине реки Темник был последний бой.
Расстреляв все боеприпасы, последние повстанцы сдались превосходящим силам казаков. В иркутскую тюрьму привезли свыше шестисот поляков, несколько десятков повстанцев погибли в боях.
Многие сдававшиеся были уже на грани голодной гибели, некоторые радовались, что теперь, может быть, выживут, а не погибнут в глубине болотистых, труднопроходимых лесов.
Военно-полевой суд над повстанцами проходил в Иркутске с 29 октября по 9 ноября. Убийство офицера и сожжение станции особенно отягчало вину подсудимых. В результате 7 человек были приговорены к расстрелу, 60 - к каторжным работам на 12 лет, 95 избавлены от наказания, остальные отправлены на поселения в отдаленные места Сибири. Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков запросил у Александра II разрешения помиловать приговоренных к смерти; царь такое разрешение дал ("предоставляется право поступить по собственному усмотрению"), но в то же время, возможно намеренно, послал его почтой. Оно пришло более чем через месяц после того, как генерал-губернатор, так и не дождавшийся ответа из Петербурга, утвердил четыре смертных приговора (Целинскому и Шарамовичу как вожакам восстания, и Рейнеру и Катковскому как «предводителям шаек», сжёгшим Лихановскую).
15 ноября 1896 года за Якутской заставой (в Знаменском предместье) Иркутска казнили приговоренных. Сохранились свидетельства очевидцев, присутствовавших на казни. "На месте казни, на площадке, были вкопаны в недалеком расстоянии друг от друга четыре столба, а около них ямы. Место это было окружено войсками, а далее стояла многотысячная толпа. Весь Иркутск собрался смотреть эту казнь, тут был и стар, и млад. По Знаменской улице (ул. Баррикад) происходило громадное движение пешеходов и экипажей. Все ждали с сердечным замиранием, скоро ли поведут из тюремного замка приговоренных к смерти. Вдруг народ заволновался - вдали показалась позорная колесница, в ней стояли осужденные. Встретив колесницу, толпа пошла вслед за ней".
Красавец Шарамович сошел с позорной колесницы первым, и к нему подошел ксендз Шверницкий - сам бывший ссыльный. Ксендз был бледен, и руки его дрожали.
"Отец! - сказал Шарамович. - Вместо того чтобы подкрепить нас словом Божьим и придать нам мужества в последние минуты, ты сам упал духом и нуждаешься в поддержке. Успокойся и молись не за нас, а за будущее Польши. Нам все равно, где погибать за свое отечество - у себя ли дома или в изгнании. Мечта, которая всегда была нашей путеводной звездой, не умрет и после нас. Вот что нас подкрепляет и утешает". Произнеся экспромтом эту речь, Шарамович обнялся с товарищами и пошел к одному из врытых в землю столбов. Когда стали надевать на него саван, он сорвал с головы шапку, швырнул ее вверх и крикнул по-польски: "Еще Польша не погибла!" - первые слова польского национального гимна.
Казнь была произведена утром при большом скоплении народа. Если первые известия о восстании вызвали в Иркутске переполох, похороны погибшего поручика Порохова превратились в траурную демонстрацию - отпевали несчастного офицера в кафедральном соборе в присутствии генерал-губернатора, громадная толпа сопровождала похоронный кортеж на Иерусалимское кладбище, где Порохову были отданы воинские почести, то суд и казнь, а особенно мужественное поведение приговоренных, поколебали общественное мнение.
Служивший в то время в Иркутске молодой казачий офицер Петр Кропоткин, в будущем знаменитый анархист и крупный ученый, вспоминал, что именно это восстание и его трагический финал привели его к решению оставить военную службу.
Между тем о бунте стало известно за границей. Казни вызвали сильное волнение в Австрии. Австрийское правительство заступилось за галичан, принимавших участие в восстании 1863 года и также сосланных в Сибирь, и некоторые из них были возвращены на родину.
Вообще отмечали, что после восстания положение всех ссыльных поляков улучшилось. Дикий и страшный бунт хоть на что-то, но сгодился...
В 1867 году, под свежим впечатлением трагедии, поэт Корнель Уейский написал стихотворение «Памяти расстрелянных в Иркутске», тотчас приобретшее широкую известность; оно начинается так:
Лучше нам пуля, чем жизнь такая!
Сказали, восстали, на жандармов напали,
Завладели оружьем - и в первом восторге
Им блеснула страна, где слёзы и траур
А потом - пустыня без конца и без края,
Бой, где пали счастливцы, голодные муки,
И как прежде - петля. Суд открылся,
Приговор палачами зачитан… Выстрел,
И второй - и третий - и за ним четвёртый!..
... Место захоронения казнённых поляков в Знаменском предместье Иркутска недавно было установлено иркутскими краеведами Александром Дуловым и Болеславом Шостаковичем.