Анархист, который спас Французский Национальный банк...
... или кое-что про кровавых упырей революции (я дико извиняюсь, но так мне последний пост Больдога в душу запал, что никак не перестану цитировать) :)
... Самое интересное в истории - это люди. И они, люди, иногда ведут себя совершенно перпендикулярно каким-то нашим традиционным "идеологизированным" представлениям. Бывают очень неожиданные человеческие находки. Вот, например, познакомьтесь - Франсуа Журд, 28 лет, первоначально клерк в нотариальной конторе, затем бухгалтер в банке и других учреждениях. Увлекся анархистскими идеями Прудона, но до момента франко-прусской войны никакого особенного участия в революционном или вообще сколько-нибудь активном общественном движении не принимал. Во время франко-прусской войны и осады Парижа вступил в Национальную гвардию и неожиданно для себя стал там авторитетным лидером (говорят, был человек очень тихий, но при этом умел хорошо говорить).
Был избран в Центральный комитет Национальной гвардии, а затем - делегатом Парижской коммуны от 5 округа. В Парижской коммуне оказался во главе финансовой комиссии, ответственным в том числе за взаимодействие с Национальным банком Франции. Национальный банк был в то время крупнейшим финансовым учреждением страны (формально частным, негосударственным, однако государство в нем имело свои активы) и на момент вспышки революции в банке хранилось ценностей, по оценкам исследователей, примерно на 3 миллиарда франков. Соответственно возникал вопрос, как себя поведет революция в отношении этих несметных богатств. Деньги городу, отрезанному от остальной страны, разумеется, были нужны. В первый день революции Журд и второй его друг-анархист, Эжен Варлен, пришли к банкиру Ротшильду и очень вежливо сказали примерно следующее: "вы знаете, у нас тут случилась революция, нам нужно платить жалованье национальным гвардейцам. Откройте нам, пожалуйста, кредит". Ротшильд им немедленно дал деньги и потом писал в воспоминаниях примерно следующее: "Я очень удивился, что они попросили так мало - я бы дал больше" (в этом месте уже смешно).
В общем, все последующие два месяца Франсуа Журд героически - если можно так выразиться - охранял интересы Национального банка Франции от революционных посягательств. Банк не был национализирован, ценности его не были конфискованы. Когда многие члены Коммуны, принадлежавшие к различным группировкам, выступали с требованиями национализации банка, Журд - профессиональный бухгалтер - категорически отвечал, что он против потому, что национализация банка приведет лишь к массовой инфляции, финансовому кризису в целой стране, а то и в мире. И вообще нельзя трогать частную собственность и нельзя отталкивать от Коммуны средние слои населения. А если кто недоволен - то он, Журд, может подать в отставку с поста финансового делегата (два раза он пытался подать в отставку, но оба раза его отставку не принимали - и он до конца тянул эту непростую лямку). В итоге за два месяца Национальный банк выплатил Коммуне по ее запросам около 15 миллионов франков, а тем временем Версальскому правительству выплатил тайно... около 250 миллионов франков.
Надо сказать, что советская историография Журда не жаловала - потому как Маркс же сказал, что Коммуна совершила ошибку, не захватив банк. А раз Маркс сказал, ну куда же деваться. И вообще это недостаточно революционный образ мыслей и действий. Тихого бухгалтера заклеймили "правым оппортунистом" (вот сейчас, наверное, никто и не вспомнит о том, что это были такие популярные советские штампы - правый оппортунизм, левый оппортунизм, им нужно было на экзаменах давать "научные" определения...) и вычеркнули из числа истинных революционеров.
Между тем Журд, ворочая миллионным бюджетом города Парижа, продолжал получать жалование мелкого служащего. Его жена служила прачкой, а ребенок посещал школу для бедных.
Франсуа Журд (1843-1893), член Парижской коммуны, финансовый делегат
А дальше была другая история. Когда версальская армия ворвалась в город, тихий бухгалтер был в числе тех членов Коммуны, которые сражались до последнего момента (нужно сказать, что так поступили далеко не все... многие в последние дни кровавой неразберихи как-то куда-то успели незаметно просочиться и рассосаться, а последний бой приняли примерно десяток человек из 80 членов совета Коммуны. Не всем это в упрек, там были разные обстоятельства, но...).
Пять суток без единой секунды сна Журд дрался на баррикадах, по воспоминаниям как одержимый черт. А потом, когда очередная защищаемая им баррикада пала, побрел куда-то по улице, зашел в первую попавшуюся пустующую квартиру (так как многие бежали из города), упал на кровать и мгновенно уснул мертвым сном. Через двое суток его прямо там, спящего, арестовали.
И, в общем, ему повезло, что его не расстреляли сразу, как многих, а отдали под военный суд. А суд для разнообразия учел смягчающие обстоятельства о том, что этот тихий человек уберег банк от расхищения, и отправил Журда не на расстрел, а всего лишь в ссылку на один из островов в Новой Каледонии.
Его знания бухгалтера оказались востребованы даже в ссылке - через некоторое время он стал финансовым служащим в местной администрации. Основал общество взаимопомощи ссыльным.
И вдруг внезапно спустя два года с группой еще из пяти ссыльных он совершает побег из Новой Каледонии. На лодке! С островов беглецы добрались сначала до Австралии, а затем через полмира до Англии. Честное слово, до сего дня я думала, что на такие сумасшедшие побеги способны только поляки (посмотрите на карту, черт возьми! в лодке!).
Затем последовало еще несколько лет скитаний - Англия, затем Эльзас (находившися в тот период в составе Германии), Швейцария, Бельгия, снова Англия... он занимается организацией подписки для помощи жертвам версальских репрессий и их семьям, участвует в выпуске газет изгнанников. Вернувшись в 1880 году по амнистии во Францию, принимал участие в различной легальной общественной деятельности - организации всяких благотворительных подписок, кооперативов, акций солидарности и проч. Все эти годы за границей и во Франции он продолжал неизменно служить бухгалтером.
Он умер в 1893 году в Ницце в возрасте всего 49 лет в бедности, а его друзья на его похоронах собирали его вдове деньги "на хлеб".
И ведь представьте себе, что он два месяца имел доступ к финансам целого города и к крупнейшему банку страны. Он же мог бы за это время обеспечить себе пропуск на выезд в любую страну мира, подкупить любой военный суд, обеспечить себя и детей до конца жизни! Но ни один франк не прилип к его рукам.
... Самое интересное в истории - это люди. И они, люди, иногда ведут себя совершенно перпендикулярно каким-то нашим традиционным "идеологизированным" представлениям. Бывают очень неожиданные человеческие находки. Вот, например, познакомьтесь - Франсуа Журд, 28 лет, первоначально клерк в нотариальной конторе, затем бухгалтер в банке и других учреждениях. Увлекся анархистскими идеями Прудона, но до момента франко-прусской войны никакого особенного участия в революционном или вообще сколько-нибудь активном общественном движении не принимал. Во время франко-прусской войны и осады Парижа вступил в Национальную гвардию и неожиданно для себя стал там авторитетным лидером (говорят, был человек очень тихий, но при этом умел хорошо говорить).
Был избран в Центральный комитет Национальной гвардии, а затем - делегатом Парижской коммуны от 5 округа. В Парижской коммуне оказался во главе финансовой комиссии, ответственным в том числе за взаимодействие с Национальным банком Франции. Национальный банк был в то время крупнейшим финансовым учреждением страны (формально частным, негосударственным, однако государство в нем имело свои активы) и на момент вспышки революции в банке хранилось ценностей, по оценкам исследователей, примерно на 3 миллиарда франков. Соответственно возникал вопрос, как себя поведет революция в отношении этих несметных богатств. Деньги городу, отрезанному от остальной страны, разумеется, были нужны. В первый день революции Журд и второй его друг-анархист, Эжен Варлен, пришли к банкиру Ротшильду и очень вежливо сказали примерно следующее: "вы знаете, у нас тут случилась революция, нам нужно платить жалованье национальным гвардейцам. Откройте нам, пожалуйста, кредит". Ротшильд им немедленно дал деньги и потом писал в воспоминаниях примерно следующее: "Я очень удивился, что они попросили так мало - я бы дал больше" (в этом месте уже смешно).
В общем, все последующие два месяца Франсуа Журд героически - если можно так выразиться - охранял интересы Национального банка Франции от революционных посягательств. Банк не был национализирован, ценности его не были конфискованы. Когда многие члены Коммуны, принадлежавшие к различным группировкам, выступали с требованиями национализации банка, Журд - профессиональный бухгалтер - категорически отвечал, что он против потому, что национализация банка приведет лишь к массовой инфляции, финансовому кризису в целой стране, а то и в мире. И вообще нельзя трогать частную собственность и нельзя отталкивать от Коммуны средние слои населения. А если кто недоволен - то он, Журд, может подать в отставку с поста финансового делегата (два раза он пытался подать в отставку, но оба раза его отставку не принимали - и он до конца тянул эту непростую лямку). В итоге за два месяца Национальный банк выплатил Коммуне по ее запросам около 15 миллионов франков, а тем временем Версальскому правительству выплатил тайно... около 250 миллионов франков.
Надо сказать, что советская историография Журда не жаловала - потому как Маркс же сказал, что Коммуна совершила ошибку, не захватив банк. А раз Маркс сказал, ну куда же деваться. И вообще это недостаточно революционный образ мыслей и действий. Тихого бухгалтера заклеймили "правым оппортунистом" (вот сейчас, наверное, никто и не вспомнит о том, что это были такие популярные советские штампы - правый оппортунизм, левый оппортунизм, им нужно было на экзаменах давать "научные" определения...) и вычеркнули из числа истинных революционеров.
Между тем Журд, ворочая миллионным бюджетом города Парижа, продолжал получать жалование мелкого служащего. Его жена служила прачкой, а ребенок посещал школу для бедных.
Франсуа Журд (1843-1893), член Парижской коммуны, финансовый делегат
А дальше была другая история. Когда версальская армия ворвалась в город, тихий бухгалтер был в числе тех членов Коммуны, которые сражались до последнего момента (нужно сказать, что так поступили далеко не все... многие в последние дни кровавой неразберихи как-то куда-то успели незаметно просочиться и рассосаться, а последний бой приняли примерно десяток человек из 80 членов совета Коммуны. Не всем это в упрек, там были разные обстоятельства, но...).
Пять суток без единой секунды сна Журд дрался на баррикадах, по воспоминаниям как одержимый черт. А потом, когда очередная защищаемая им баррикада пала, побрел куда-то по улице, зашел в первую попавшуюся пустующую квартиру (так как многие бежали из города), упал на кровать и мгновенно уснул мертвым сном. Через двое суток его прямо там, спящего, арестовали.
И, в общем, ему повезло, что его не расстреляли сразу, как многих, а отдали под военный суд. А суд для разнообразия учел смягчающие обстоятельства о том, что этот тихий человек уберег банк от расхищения, и отправил Журда не на расстрел, а всего лишь в ссылку на один из островов в Новой Каледонии.
Его знания бухгалтера оказались востребованы даже в ссылке - через некоторое время он стал финансовым служащим в местной администрации. Основал общество взаимопомощи ссыльным.
И вдруг внезапно спустя два года с группой еще из пяти ссыльных он совершает побег из Новой Каледонии. На лодке! С островов беглецы добрались сначала до Австралии, а затем через полмира до Англии. Честное слово, до сего дня я думала, что на такие сумасшедшие побеги способны только поляки (посмотрите на карту, черт возьми! в лодке!).
Затем последовало еще несколько лет скитаний - Англия, затем Эльзас (находившися в тот период в составе Германии), Швейцария, Бельгия, снова Англия... он занимается организацией подписки для помощи жертвам версальских репрессий и их семьям, участвует в выпуске газет изгнанников. Вернувшись в 1880 году по амнистии во Францию, принимал участие в различной легальной общественной деятельности - организации всяких благотворительных подписок, кооперативов, акций солидарности и проч. Все эти годы за границей и во Франции он продолжал неизменно служить бухгалтером.
Он умер в 1893 году в Ницце в возрасте всего 49 лет в бедности, а его друзья на его похоронах собирали его вдове деньги "на хлеб".
И ведь представьте себе, что он два месяца имел доступ к финансам целого города и к крупнейшему банку страны. Он же мог бы за это время обеспечить себе пропуск на выезд в любую страну мира, подкупить любой военный суд, обеспечить себя и детей до конца жизни! Но ни один франк не прилип к его рукам.