РИ Свободная Зона: Лирическое.
Я очень люблю до игры подобрать под персонажа какую-нибудь мелодию, и строить его отталкиваясь, в частности, от музыкальной композиции.
Для Изабель Боннэ это было вот это:
Click to viewВидеоряд не важен, youtube просто как наиболее универсальный плеер. Я, конечно, знаю оригинал, но для Изабель он не подходит. А вот этот кавер - да.
А вот еще одна:
написана в 1932 году композитором по имени Шолом Секунда, исполнялась на идише. Не имела успеха.
А переписанная с английским текстом, сыгранная и спетая как свинг в 1937 стала хитом.
И даже настолько хитом, что успела выйти в Германии на пластинке в исполнении Сары Леандр и покрутиться в радиоэфире.
Потом, правда, цензоры опомнились, но в народ уже ушло.
Bei Mir Bist Du Shein - идиш, "для меня ты красив/а".
И там есть строчки "I could say 'bella, bella' even 'sehr wünderbar' Each language only helps me tell you how grand you are..."
Вот в честь этой песни персонаж и Изабелла.
В целом, как-то схоже и получилось: о существовании материнской фамилии знали, просто не опознали в ней сходу идиш.
Как и было с названием этой песни, которую, кстати, зазу славного города Шуа прослушали на площади города не один раз.
Я понимала, что никто это не отсечет, включая самих зазу, но мысль о том, что это было, греет мое сердце.
Это не отчет, это лирические зарисовки каких-то наиболее отпечатавшихся событий - каких-то совсем мелких, каких-то более заметных. Далеко не всех.
В первую очередь себе в блокнот на память.
Изабель Боннэ.
22 года, дочь Шарля Боннэ и Мари Геллер.
Шарль Боннэ был родом из Шуа, вырос там, отправился учиться на медика, стажировался в местном госпитале. Ему предложили место в Париже, он отправился туда, встретил там Мари, у них случился роман, они поженились, и в Шуа ему возвращаться было незачем.
Мари Геллер была пианисткой - классической, но интересующейся джазом. Она была тяжело больна - так они и познакомились с Шарлем.
У них родилась дочь.
Семейство Мари было недовольно ее браком - немало почтенных раввинов носили фамилию Геллер!, и разорвало с ней отношения. Разрыв был двусторонним.
Изабель выросла в любящей и заботливой семье, воспитываясь в католической традиции. Она бы узнала слова "Шма Исраэль..." но не смогла бы их продолжить. Она не отличала меноры от ханукии и в целом о традиции имела представления немногим больше, чем любой другой парижский ребенок.
К десяти годам Изабель уже могла делать инъекции и немного разбираться в лекарствах.
Увы, болезнь все же победила, и ее мать скончалась.
Шарль, лишившись жены, стал привозить Изабель в Шуа, к своим родителям. Так она познакомилась с Андрэ Суртеном.
Они вместе гоняли голубей и влипали в неприятности. Однажды, например, когда они были уже подростками, Андрэ стащил где-то бутылку вина, и они с Изабель сбежали под мост за городом, где и распили ее на двоих. Так Белла попробовала алкоголь. Когда они затемно вернулись домой, был скандал, и Шарль ворчал на Жана Суртена, что этот лоботряс плохо влияет на его девочку.
Позже Изабель познакомила Андрэ с парижской жизнью, джазом и зазу.
Один-один.
Изабель, конечно же, хотела стать медиком.
Когда ей предложили возможность практики в госпитале Шуа, где когда-то проходил практику ее отец, она не смогла отказаться.
Мужчины Изабель волновали только в одном качестве: партнеров по танцам. Впрочем, нельзя сказать, что она любила женщин - слово "любовь" в ее сознании было применительно только к двум вещам: джазу и медицине. Женщины ей нравились.
Она увлекла малышку Эстель Клеман джазом и рассказами о парижской жизни, у них даже установились какие-то отношения, котрые Изабель расценивала как милую, но ни к чему не обязывающую интрижку.
Она вообще не воспринимала их как нечто предосудительное.
А потом грянул гром.
Новости из радиоприемника становились все страшнее и страшнее.
Андрэ кричал, что он не верит в войну, и Изабель тоже не хотела в нее верить, а потом она ассистировала в первой в своей жизни операции, помогая шить военную травму Жоржа Клоарека.
Когда после этого Андрэ снова начал свою шарманку о том, что все это не по-настоящему, Изабель просто встала перед ним, и сказал: "Если ты сейчас не заткнешься - я тебя ударю." И она бы ударила.
Но он замолчал.
Радио передавало какую-то ужасную музыку, одну за другой. Переносной патефончик Изабель перебивал радио, но сводки с фронта, одна за одной, не давали отвлечься на Бенни Гудмана. Пластинки, которые ставила Изабель, становились все медленнее и грустнее, пока она не остановила патефон вообще.
После новостей о капитуляции.
Все друзья разбежались, площадь опустела, на ней остались только Андрэ и Изабель.
И тут по радио заиграла ужасающая Эдит Пиаф: Non, je ne regrette riene - нет, я не жалею ни о чем.
-Какой чудовищный пафос, - мрачно прокомментировала Изабель.
Андрэ согласно кивнул.
-Слушай! А давай ее засвингуем? - Изабель вскочила, отряхивая юбку.
-Ты серьезно? -с удивлением посмотрел на нее Андрэ.
-А почему нет? Давай! - и Изабель протянула ему руки.
"Нет, я ни о чем не сожалею, ни о добре, что было мне сделано, ни о зле. Мне все безразлично!" - надрывался голос из радиоприемника.
Танцевать под нее было непросто: приходилось делать паузы и протяжки, но она свинговалась.
"Уничтожены мои страсти, вместе с волнением в голосе, уничтожены навсегда, я начинаю с нуля..."
Все получалось. Все получалось просто отлично, и они наконец-то начали снова улыбаться.
"Нет, я ни о чем не сожалею, потому что моя жизнь, мои радости - сегодня все это начинается с тобой!"
-Все можно засвинговать! - воскликнула Изабель. - Все!
Она ошибалась. Впереди ее ждало то, что засвинговать было невозможно.
Но эта фраза, которую она неоднократно повторяла и себе, и Андрэ потом, держала ее на плаву, не давая утонуть в отчаянии, как истово верующего держит его молитва.
"Все можно засвинговать" стало ее Шма. Ее Кредо.
К Андрэ и Изабелле присоединяется Колетт Ламбер.
Колетт - милая девушка, дочь владелицы галантерейной лавки.
Изабель она симпатична - ну, как друг, конечно. Колетт влюблена в Андрэ, она призналась в этом Изабель как-то по секрету, и той очень хочется, чтобы у них все сложилось.
Они сидят, слушают музыку и болтают, а Колетт старательно подворачивает юбку, чтобы та казалась короче. Андрэ то ли делает вид, что не замечает, то ли действительно не видит этого.
Изабель сидит и улыбается.
Мимо проходит мать Колетт, которая одергивает ей юбку и устраивает разнос за непристойное поведение.
Затем она поворачивается к Изабель.
-Изабель! Ну ты-то! приличная девушка, а что это такое? - гневный указующий перст указывает на обнаженные колени Беллы.
Юбка Изабель - почти что писк моды среди зазу. Самые модные - клечатые, но ее тоже подходит под предмет зависти. Длина юбки - на грани приличия, а два подъюбника - белый хлопковый и розовый атласный так и норовят из-под нее вылезти.
-В Париже так все носят! - отвечает Изабель, почти не греша против правды. Ну, не все, конечно. Все ее подруги-зазу - да.
-Мы не в Париже! Прикройся! - отрезает мадам Ламбер. Она гневно осматривает колени Беллы, понимая, что натянуть на них юбку никак не выйдет, затем хватает ее пальто (тоже модное, конечно же), и швыряет на колени, после чего гневно удаляется.
Завтра у Андрэ первый рабочий день на заводе, и он страдает от отсутствия алкоголя.
Колетт и Изабель (вооружившись зонтиками) отправляются на его поиски, чтобы отправить спать домой и не дать ему натворить глупостей, но по пути встречают еще Франсуазу и Эстель, еще двоих зазу из своей компании, и планы "не дать Андрэ натворить глупостей" неожиданно видоизменяются.
Этим вечером Изабель остается ночевать у Колетт. Мать Колетт уходит в гости к какой-то из своих подруг.
Квартира свободна, а значит, нет повода не собраться.
Изабель достает из-под кровати спрятанный там коньяк, и они только успевают его откупорить, как забывшая что-то мадам Ламбер возвращается домой и с удивлением созерцает в своем доме компанию зазу. На вопрос "а что вы тут делаете?" Они отвечают - "слушаем музыку, пьем чай". Колетт немедленно начинает торопливо разливать чай, а мрачный, как туча, Андрэ прячет бутылку к себе в карман.
Она предательски торчит из пиджака, и Изабель, проскользнув мимо него, осторожно вынимает ее оттуда и прячет обратно в тайник.
Эта выходка остается незамеченной ( во всяком случае - не прокомментированной), и мадам Ламбер еще какое-то время развлекает себя светской беседой с молодежью, а затем удаляется.
Танцевать слишком поздно: на самом деле уже невыносимо хочется спать, но не хочется расставаться.
Они как-то чудовищно неудобно расселись: Колетт отдельно, Изабель и Андрэ рядом, напротив Эстель и Франсуазы. Изабель бы с удовольствием поменяла местами Андрэ и Эстель, но просто сидеть напротив и обмениваться взглядами не так уж и плохо.
Изабель и Эстель договариваются потанцевать.
Но не сейчас.
Как-нибудь потом.
"Потом" для них не наступит никогда.
Когда пришло известие о том, что евреям нужно регистрироваться в мэрии, Изабель только-только успела увязнуть в рефлексии "считать ли мне себя еврейкой и идти ли туда", как пришло следующее известие - врачами евреям быть нельзя.
И вопрос отпал сам собой.
Не считать.
Рано или поздно узнают. Но чем позднее - тем лучше.
Раненого, истекающего кровью Жоржа Клоарека пытаются стащить прямо с операционного стола. Мишель Лемери, главврач госпиталя, и его жена кричат на пытающихся его унести полицейских.
Изабель тоже начинает кричать - что-то, про то, что этого человека нужно оставить здесь, что нельзя мешать врачам делать свою работу, что нельзя указывать, кого можно спасать, а кого нет.
Она кричит это в смазанное серое пятно, ощерившееся стволами, на котором четко выделяется лишь борода начальника полиции и полные гнева и горя глаза мэра, родного брата раненого Жоржа.
Этьен Карп бьет Мишеля Лемери, пытающегося прикрыть раненого собой, в лицо, тот падает, и вооруженные люди исчезают.
Мишелю помогают подняться, уводят его, чтобы сделать примочку на лицо.
Изабель не идет с ними.
Она стоит, облокотившись на опустевший операционный стол.
Ее колени дрожат.
Она - домашняя девочка из хорошей семьи - только что наорала на мэра и начальника полиции.
Начальник полиции знает девичью фамилию матери Бэллы. Она сама как-то сказала ему об этом в светском, ни к чему не обязывающем разговоре, еще до того, как все это началось.
И она только что на него наорала, в тщетной попытке защитить человека, который все равно бы с высокой вероятностью умер от тяжести ранений.
-А на кого он напал?
-На бошей.
-Кого-нибудь убил?
-Нет.
-Жаль.
Изабель помогает шить Эсперансу.
Ее тело покрыто страшными шрамами войны.
Бэлле не по себе. Когда края раны сходятся не слишком ровно, она говорит врачу - "останется шрам, но ей явно не привыкать" и смущается того, как двойственно это прозвучало.
Эсперансу хочется зашить хорошо.
Очень хорошо.
И когда в госпиталь врываются какие-то истерически настроенные люди, причитающие "Плохо, ужас, срочно доктора" и выясняется что это просто рядовой диагноз, требующий рядовой госпитализации, а не экстренного разворачивания операционной, Изабель, не отрываясь от операции, кричит: "Плохо? Если вы немедленно не создадите тишину я выйду, и покажу вам, что такое по-настоящему плохо!".
И суета и мельтешение немедленно становятся тише.
Доктор смотрит на нее с усмешкой.
Изабель покрывается холодным потом.
Она не понимает, почему, но госпиталь действует на нее, словно магический круг - в нем она ведет себя так, как в другое время и в другом месте она, как ей кажется, поступать попросту неспособна.
Принадлежащим к Сопротивлению и беженцам в госпитале, надо сказать, катастрофически не везет - состояние после операции стабильно тяжелое, требующее длительного восстановления, к тому же бедолаги умудряются подхватить какую-нибудь вредную и заразную инфекцию, требующую немедленного помещения в бокс.
Рауль предлагал туберкулез, но после некоторых раздумий полным составом госпиталя туберкулез был отвергнут. Приоритет отдался кори, которая и в самом деле свирепствовала в Шуа.
Иногда отлежавшихся под такими предлогами удается спасти, организовав им побег. Иногда нет.
Когда отдается приказ о ношении желтых звезд, весь госпиталь собирается вместе.
Рене и Мишеля давно мучают, не давая работать, хотя оба они - великолепные врачи. Мишеля снимут с поста главврача, это очевидно.
Но звезды...
-Может, мы все сделаем себе звезду и будем носить? -произносит Мишель.
Изабель смотрит на него восхищенным взглядом. Она думает о том же, только не для госпиталя, а для своих приятелей-зазу. Сделать себе звезды из бумаги, раскрасить их, написать на них zazou, без неприятностей не обойдется, но...
-...но мы не король Дании. - произносит Мишель. -Нет, так делать нельзя. Это красивая выходка того не стоит. Госпиталь останется без врачей.
И Изабель жалеет лишь о том, что у нее есть работа, которую ей нельзя подводить. И что ей не шестнадцать. И что она рискует тем, что начальник полиции наконец поймет, кто она такая.
И что она не может предложить своим друзьям то, на что не сможет пойти сама, хоть и очень хочет...
Празднование серебряной свадьбы четы Суртенов выходит совсем невеселым.
Их старший сын, Шарль - расстрелян. половина гостей об этом знает.
Но Лорене Суртен никто не станет этого говорить. По крайней мере, до праздника.
Изабель знает еще и то, что подняты семейные архивы в мэрии, и в родовом древе Суртенов есть иудейский след. Именно что след, по иудейским нормам Андрэ не еврей. А вот по немецким - да.
Андрэ не знает ни о Шарле, ни о нависшей над ним тени.
Праздник. Пока идет праздник он не должен узнать.
Никто не должен.
Изабель, подруга детства Андрэ, приглашена туда - как и Колетт, кстати, но ее опять где-то носит.
город охватила эпидемия фиктивных браков.
В процессе подготовки к празднику Андрэ неожиданно делает ей предложение о фиктивном браке, и Изабель сгоряча соглашается.
Нет, ну это идеальный брак: они точно не будут мешать друг другу ходить по бабам, и не будут иметь друг к другу никаких претензий!
Но затем ее словно ударяет током: Колетт! Что будет с Колетт, если она об этом узнает? Точно ничего хорошего. Как ни объясняй фиктивность брака, все равно это болезненно, конечно.
Нормально ли отказать человеку, который сделал тебе предложение, через минуту после того, как ты согласилась? очевидно, нет.
Изабель говорит, что ей срочно нужно отлучиться. Она идет в госпиталь.
План действий такой: войти в госпиталь. Взять первого попавшегося врача - а это или Вейер, или Клерг, увести в сторону, попросить сделать фиктивное предложение для фиктивного брака.
Будет повод для отказа Андрэ. Меньше объяснений.
Жениться никто никого ни на ком не обязывает.
Выглядит убедительно - можно сказать что-то, что будет принято за намеки о романтике.
Мысль о том, что о наличии предложения можно просто просто соврать - уйти, покурить за углом, вернуться и сказать - конечно, же просто не пришла Изабель в голову.
Не могу же я сказать ему:
Прости, что я согласилась.
Но в тебя влюблена моя подруга. Ты, балбес, об этом знаешь.
И ах, да, я еврейка, фамилию матери которой знает начальник полиции. Ты же упрямый, ты же откажешься со мной разводиться, если станет известно, кто я.
Кстати, ты, Андрэ, тоже, возможно, через какое-то время будешь считаться евреем. Хочешь привлечь к себе излишнее внимание?
Первым от входа оказывается Сиберн Вейер.
Это удачно, он курит, и Изабель вместе с ним выходит на крыльцо.
по большому счету Изабель нужно не столько попросить о предложении, сколько выговориться, и кто знает, насколько, но Сиберн ее опережает.
Эта сцена - его исповедь, а не ее.
Изабель узнает, что Сиберн (совместно с которым у нее было столько операций) беглый гестаповец, бежавший из Германии, немец, по которому плачет военный трибунал за дезертирство.
Сиберн рассказывает это, чеканя шаг взад и вперед, словно заключенный, меряющий крохотную камеру шагами, а Изабель может только смотреть на солнце сквозь сигаретный дым, лениво думая "да, хорошо, что я не начала первой. Неловко бы вышло."
Впрочем, исповедь Сиберна ей помогает.
Происходит переоценка ценностей.
Она понимает, что щадить чувства Андрэ и пускаться в объяснения незачем. Пощады и так более чем достаточно. Она не должна никому и ничего объяснять.
Она говорит Сиберну спасибо, выкидывает окурок и возвращается на праздник.
Подходит к Андрэ, обнимает его, и шепчет ему "Я не могу, прости меня, я не могу. Нет. Есть более чем одна девушка, которые будут счасливы, если ты сделаешь предложение им."
"но, Изабель, в этом предложении нет совсем никакой романтики," - удивленно бормочет Андрэ, и Бэлле хочется рассмеяться ему в лицо. О, милый Андрэ, ты даже не представляешь, насколько отсутствовала романтика в моем согласии!
но она этого не скажет.
Просто поцелует его в щеку и скажет "Дурак ты несчастный, я о тебе забочусь, а не о себе."
И они усядутся за праздничный стол.
Она, кстати, трижды (потом) попытается признаться Андрэ в том, что ей нравятся девушки.
И все три раза что-то внезапно произойдет и разговор сорвется.
Судьба, я считаю.
Все пьют за что-то там патриотическое до зубовного скрежета, вместе с сидящим за столом бошем, стаканы Андрэ и Бэллы стоят на столе нетронутыми.
Изабель при этом внимательно изучает носки своих туфель.
Когда будут пить за Францию Андрэ предложит: "Не чокаясь!"
Изабель одобрительно стукнет его в плечо.
Наконец, после объявления нескольких свадеб Андрэ, со свойственной ему любовью к жестам объявляет: "Кстати, я сделал Изабелле предложение!"
Весь стол разражается одобрительным гудением и аплодисментами.
"И она мне отказала!" - завершает Андрэ.
-Но почему? - вопрошает милейший Жан Суртен, а Изабель может только, подхватив сумку, сказать:
- Прошу прощения, боюсь, мне уже пора в госпиталь, хорошего праздника, - и умчаться.
Изабель получает квалификацию фельдшера.
Сиберн считает, что из нее выйдет хороший врач - он полагает, что Бэлла без пяти минут хирург, но она все еще чего-то опасается.
мишель и Рене исчезают, когда полиция явно готовится взяться за них основательней. Остается только надеятся, что им удалось уйти.
но вот госпиталь остался без двух врачей.
Двух отличных врачей, надо добавить.
мадам Изабель Бибо, мать медсестры Франсуазы Бибо, была обречена, попав в госпиталь с проблемами, возникшими в связи с течением беременности.
Если отбросить деликатность, то мадам Изабель Бибо стремительно истекала кровью, не имея практически никаких шансов на спасение.
Изабель Боннэ понимала, что у несчастной практически нет шансов на спасение, но не могла не делать ничего.
Мадам Бибо истекла кровью на операционном столе.
Спасти ее могло только чудо.
А чудеса в этом мире уже закончились.
Вымотанная госпиталем Изабель вместе с Колетт идет по своим делам.
Она уже устала, надо отдохнуть, подруги лениво решают как, и тут немец по пути, что-то говорит про раненого.
Бэлла дергает ухом - раненый? где? кто? когда?
проклятый бош говорит так медленно и лениво, словно это не имеет никакого значения.
Бэлла разворачивается и находит Сиберна, кричит ему "у нас раненый", они мечутся, не могут его найти, выясняется, что он в другом конце города - Время уходит!...
...приходит в себя Бэлла от боли в спине.
Она склонилась над операционным столом. И даже позвала на подмогу Рауля, когда ей начало становится плохо.
На столе - Этьен Карп, начальник полиции. Человек, котрый унес раненого с операционного стола и приказал расстрелять его, и без того умирающего. Человек, который многих жителей города Шуа обрек на мучения.
Человек, который может вспомнить тот милый светский разговор и в любой момент понять, что Изабель - еврейка, и отправить ее туда, откуда не возвращаются.
-Что я здесь делаю? -с удивлением произносит Бэлла. - У меня вообще выходной. Это не моя смена. Зачем я здесь?
Разум начинает отматывать события назад, и туман на сознании рассасывается.
...потому что раненый человек без помощи, и сознание выключается, и ты бежишь, и рядом с тобой бегут, и ты несешь лекарство, а потом бежишь готовить операционную, а потом стоишь, согнувшись, смыкая края раны, потому что это раненый человек, у него нет лица, у него есть только рана и он страдает, и кто он - совершенно неважно.
Бэлла выпрямляется, вытирает пот со лба, внимательно смотрит на шов пациента.
Вот пониже бы да полевее - и шить было бы нечего, только констатировать.
Жаль, что стрелявший промахнулся.
А шов аккуратный.
Просто по-другому мы в госпитале Шуа уже не умеем.
Изабель медленно и устало начинает собираться, пока Этьена готовят к переливанию крови.
Донор - Буавен, с желтой звездой на груди.
Госпиталь в восторге.
Прибежавший немец начинает, брызгая слюной, что-то кричать о том, что переливание крови еврея начальнику полиции это чуть ли не преступление, и Изабелле было бы что ему ответить, если бы она держалась на ногах.
-Дайте пройти - и Бэлла, пошатываясь, выходит на свежий воздух.
Недоедание и переутомление не щадят даже медиков.
Жалею, что пропустила разворачивание сцены с Буавеном-донором, но простите, ни моральных, ни физических сил не было вот даже задолго до.
За подвязкой чулка у Изабель лежит письмо, подписанное "Эстель Клеман". Бэлла боится его открывать. Она носит его с собой, не решаясь развернуть, затем, наконец, решается.
"...жаль... не потанцевать вместе... я действительно любила тебя..."
Бэлла издает крик отчаяния и ярости.
Она вылетает из комнаты хлопнув дверью и какое-то время мечется по улицам.
Но улицы абсолютно, совершенно, полностью пусты, словно это декорации кино, и Бэлле не с кем поделиться своей болью.
Она выходит на свежий воздух, опускается на колени и с каким-то яростным наслаждением рвет письмо в клочья, наблюдая, как разрываются на отдельные слоги "лю-би-ла-те-бя".
Она поджигает маленькие колчки бумаги сигаретой и смотрит, как остатки письма превращаются в пепел.
Что-то превращается в пепел внутри нее.
Ей мучительно больно и стыдно за то, что она не могла ответить Эстель тем же. За то, что это признание и чувство направлены к тому, кого они недостойны.
За то, что она, Изабелла Боннэ, Бейла Геллер, совсем не та, какой ее видела малышка Эстель.
И она никогда не сможет извиниться перед ней за это.
Наконец, рядом, появляется человеческая фигура, но момент слабости, когда Бэлла была готова говорить с кем угодно, уже прошел, и она просто вымученно улыбается Раулю:
-просто несвоевременное и нелепое признание в любви.
На самом деле ей очень хочется заплакать, но слез нет, и она злится на себя за это.
Пепел.
Только пепел.
Колетт и Изабель дожидаются Андрэ со смены на заводе.
Когда он появляется, они хватают его под руки и тащат к Колетт, не тратя времени на разъяснения.
- У нас есть бутылка шампанского, и мы хотим ее выпить. Сейчас.
Никакого "потом" у нас всех может уже не быть - говорит Изабель.
Они сидят вместе, меланхолично пьют и слушают музыку. Джаз, конечно.
-Возможно, у нас остались последние полчаса, чтобы побыть всем вместе - говорит Бэлла.
-О, не зарекайся, - бодро отвечает ей Андрэ. - никто не знает, сколько ему отведено времени.
у переносного патефончика Изабель кончается завод, и в комнате повисает зловещая тишина.
Не дожидаясь, пока всем станет не по себе, Колетт достает свой.
Они успевают прослушать буквально пару пластинок, когда дверь распахивается и на пороге появляются стражи Нового Порядка.
-Андрэ Суртен? пройдемте с нами.
Андрэ выводят за дверь.
Колетт и Изабель переглядываются...
Изабель осторожно выключает пластинку, когда входит гестаповец.
Потому что ей не хочется, чтобы джаз вообще хоть как-то ассоциировался с ними.
Джаз это то самое место somewhere over the rainbow, и это нельзя отдавать им.
В госпиталь назначили главврачом немку, до смены Изабель еще есть время, видеть ее она не желает, она устала, она хочет решить личные проблемы.
Выстрелы, крики "врача! врача!", Колетт тянет Изабеллу за рукав "пойдем, пойдем со мной", а та кричит "я не могу, понимаешь, не могу!", срывает с себя пиджак на ходу, кидается в госпиталь, хватает халат...
Раненых притаскивают в госпиталь, и тут Изабель орет на главврача, доказывая, что огнестрельное в живот приоритетнее и скорее, чем по касательной в плечо и лицо, и нужно срочно тащить на стол вот этого раненого.
Уже потом, глядя на мундир, который она срезает, Изабель понимает: она только что. пыталась. спасти жизнь бошу. Наорав на боша.
Причем за пределами госпиталя Изабель желает им всем исчезнуть.
Но умирать? Не на моем столе, не в мою смену.
Потому что совершенно не важно, кто этот человек на столе: для Изабель он вообще не человек: он огнестрельное в живот, и это очень скверно, нужно разобраться с этой раной поскорее.
Она не помнит лиц, но помнит раны.
"Второй эльф подскочил, подтолкнул хирурга древком шпонтона. Русти упал на колени. Высокий эльф грубым рывком стащил Иолю с раненого, занес меч.
И замер, видя на черном, свернутом под головой раненого плаще язычки серебряного пламени дивизии «Деитвен». И полковничьи знаки различия." - Спаковский, "Владычица озера"
На соседней койке начинает бредить раненый, и из его бреда очевидно, что он как-то связан с Сопротивлением.
-Тишину в операционной! - кричит Изабель, пытаясь заглушить голос раненого.
-Эфир! Дайте ему эфир! -вторит ей Сиберн. Оба уже в ране, и не могут просто отойти.
-Что, что там? -раздается голос немки, свеженазначенного главврача.
Раненый не умолкает, и Изабель начинает перекрикивать его, срываясь на рык, стискивая зубы от невозможности отойти, прикованная раной к чертовому бошу:
-Фррррррансуаааазааа! Ээээфииииииррррр! Скоооооррррееее!
-Эфииииир! - На пару с ней кричит Сиберн.
Еврейка и бывший (бывший? можно ли перестать быть бывшим, Бэлла?) гестаповец, вместе оперирующие действующего гестаповца, орут на ни в чем не повинную (прекрасную) медсестру для того, чтобы заглушить крики раненого и не дать определить его как повстанца.
На этой чудесной ноте я и предлагаю опустить занавес.
Ах да.
Раиса просила в отдельной теме написать, что, по мнению игроков, станет с теми персонажами, которые выжили.
Первое время Изабель останется в Шуа. Станет врачом - хирургом, и весьма неплохим. Ее принципами, помимо очевидных, будет - мы лечим всех одинаково хорошо. Мы шьем не человека, а рану. Мы никогда не отказываем в помощи. И еще - нельзя переставать быть врачом даже в нерабочее время.
С личной жизнью у нее не сложится - она всегда будет помнить соблазненную ей малышку Эстель Клеман, которая любила Изабель, но та не смогла ответить ей тем же, отнесясь к ней как к мимолетной интрижки парижской девушки и провинциалки. Хотя возможно заключит с кем- то фиктивный брак.
В качестве хобби откроет танцевальную студию, попытавшись привлечь к этому Андре Суртена. Если лоботряс Андрэ будет прогуливать, будет вести за парнера сама - она будет танцевать хорошо за обе партии.
Соберет огромную коллекцию джазовых пластинок, и, возможно, какое-то время будет читать лекции о джазе.
Потом она узнает о Хане Сенеш. Выучит иврит. Уедет в Израиль и станет военно - полевым хирургом. Будет убита в вооруженном конфликте, закрывая собой раненого.