О диалогах вне операционной...
Кстати, на фоне новостей из... совершенно забыты "партизаны", призванные из Краснодарского и Ставропольского краев для развертывания воинских частей, дислоцированных в Азербайджане, до штатов военного времени. Кстати, пробыли они в этих частях от трёх до пяти дней, но кому-то хватило... А потом их увезли обратно. Некоторых в цинке грузом двести. После женских митингов. Митинговали женщины в Краснодаре перед обкомом. Может где-то ещё митинговали, но помню только про Краснодар.
Меня это тоже коснулось. Наш гвардейский горнострелковый был одним из наиболее укомплектованных, но народу все равно не хватало. Лично я, получив под начало партизанский отряд в отделение сбора и эвакуации раненых из когда-то служивших санинструкторами инкассаторов, слесарей и прочих огородников сорока лет от роду почему-то вспомнил 1941-й. Наверное потому, что нам предстояло воевать. Кстати, да, в моей санитарной буханке отметины были с обеих сторон, справа, в проекции бензобака, вмятина от картечи. С противным визгом рикошетит, кстати. Слева, симметрично, дырка от пули из СКС-а. Прицельно лупили. Правда второй бак несимметрично у УАЗ-а расположен. Если бы все было наоборот - не стал бы великим (не гениальным) русским писателем. Забавно...
- А что тут у вас, пацаны, совсем страшно? - это теперь мой партизанский отряд интересовался у не менее моих зольдатиков за спиной своего командира. Думали, что не слышу.
- Папаши, блять! И что с вами делать буду? - вслух перед строем рассуждал я, и.о. командира медроты, в великом чине гвардии лейтенанта. И было мне двадцать пять лет от роду. Оказывать первую врачебную помощь мне предстояло двум с половиной тысячам человек, потому что нас настраивали на штурм Шуши, где сконцентрировались выбитые из Баку боевики. А спустя пару дней мне предстояло стать ещё и и.о. начальника медслужбы полка и временными начмедом гарнизона. Стремительный карьерный рост предстоял. Папаши смотрели на своего лихого командира серьезно и недоверчиво...
Когда папаш забирали обратно (по настоянию жён, кстати - "Казаки, казаки, едут-едут по Берлину наши казаки"), они виновато не смотрели нам в глаза.
- Пацаны... Ну вы это... Давайте там... - да, а ведь для них даже я, лихой командир, был пацаном.
Мы успели написать домой. Потому что знали - почта больше не работает. И не будет. А из Краснодара письма дойдут.
Вместо краснодарских партизан нам на усиление прислали, 39-ю десантно-штурмовую бригаду из г. Хырова Прикарпатского ВО. И ровно тридцать лет назад Олег Старостин, врач парашютно-десантного батальона, увидев меня, истошно завопил:
- Татарин, сука! Ты живой?!.
Кстати, "татарин" - это не констатация элементов моего генотипа, ибо я до сих пор считаю себя советским человеком, да и являюсь таковым, последним псом Империи. "Татарин" - это погремуха с факультета, на котором мы с врачом парашютно-десантного батальона Олегом Старостиным учились в соседних взводах. Ибо благодаря мне половина курса, представления не имеющего ни о существовании татарского языка, ни о существовании татарской культуры, таки материлась по-татарски. Но премию имени Габдуллы Тукая мне за это не дадут...
Тридцать лет прошло. Ровно тридцать. Больше половины жизни. И мы сделали все, что могли...
Меня это тоже коснулось. Наш гвардейский горнострелковый был одним из наиболее укомплектованных, но народу все равно не хватало. Лично я, получив под начало партизанский отряд в отделение сбора и эвакуации раненых из когда-то служивших санинструкторами инкассаторов, слесарей и прочих огородников сорока лет от роду почему-то вспомнил 1941-й. Наверное потому, что нам предстояло воевать. Кстати, да, в моей санитарной буханке отметины были с обеих сторон, справа, в проекции бензобака, вмятина от картечи. С противным визгом рикошетит, кстати. Слева, симметрично, дырка от пули из СКС-а. Прицельно лупили. Правда второй бак несимметрично у УАЗ-а расположен. Если бы все было наоборот - не стал бы великим (не гениальным) русским писателем. Забавно...
- А что тут у вас, пацаны, совсем страшно? - это теперь мой партизанский отряд интересовался у не менее моих зольдатиков за спиной своего командира. Думали, что не слышу.
- Папаши, блять! И что с вами делать буду? - вслух перед строем рассуждал я, и.о. командира медроты, в великом чине гвардии лейтенанта. И было мне двадцать пять лет от роду. Оказывать первую врачебную помощь мне предстояло двум с половиной тысячам человек, потому что нас настраивали на штурм Шуши, где сконцентрировались выбитые из Баку боевики. А спустя пару дней мне предстояло стать ещё и и.о. начальника медслужбы полка и временными начмедом гарнизона. Стремительный карьерный рост предстоял. Папаши смотрели на своего лихого командира серьезно и недоверчиво...
Когда папаш забирали обратно (по настоянию жён, кстати - "Казаки, казаки, едут-едут по Берлину наши казаки"), они виновато не смотрели нам в глаза.
- Пацаны... Ну вы это... Давайте там... - да, а ведь для них даже я, лихой командир, был пацаном.
Мы успели написать домой. Потому что знали - почта больше не работает. И не будет. А из Краснодара письма дойдут.
Вместо краснодарских партизан нам на усиление прислали, 39-ю десантно-штурмовую бригаду из г. Хырова Прикарпатского ВО. И ровно тридцать лет назад Олег Старостин, врач парашютно-десантного батальона, увидев меня, истошно завопил:
- Татарин, сука! Ты живой?!.
Кстати, "татарин" - это не констатация элементов моего генотипа, ибо я до сих пор считаю себя советским человеком, да и являюсь таковым, последним псом Империи. "Татарин" - это погремуха с факультета, на котором мы с врачом парашютно-десантного батальона Олегом Старостиным учились в соседних взводах. Ибо благодаря мне половина курса, представления не имеющего ни о существовании татарского языка, ни о существовании татарской культуры, таки материлась по-татарски. Но премию имени Габдуллы Тукая мне за это не дадут...
Тридцать лет прошло. Ровно тридцать. Больше половины жизни. И мы сделали все, что могли...