Морды, верши, канавы и Келмоваары.
Решил узнать, почему по-русски верша называется мордой.
Оказалось:
Рассматривая лексику финно-угорского происхождения в русском
языке, можно утверждать, что- «это в сущности
даже не заимствованная лексика в собственном смысле
слова, а лексика субстратного происхождения, сохранив-
шаяся пережиточно в . . . русских говорах» [Попов 1955 13-14].
А.И.Попов на конкретном лексическом матери-
але отмечал «сложное переплетение карело-финских и
вепсских данных с русскими лексическими материалами
при широком действии элементов народной этимологии»
[Попов 1972: 11].
стр 57
МО´РДА
‘рыболовная снасть, спле-
тенная обычно из ивовых прутьев’
ср. ливв. merdu ‘мере-
жа, мерда, верша из прутьев или сети’ [СКЯМ: 205],
кар. твер. merda ‘мережа, верша из сетки или прутьев’
[СКЯП: 158], кар. тихв. merda, кар. валд. merda, кар.
сев. merta ‘верша (обычно из прутьев)’ [KKS 3: 293],
люд. merd, водск. merta, эст. mo˜ rd, ливск. muurda, mirda
[SKES: 341], вепс. merd ‘мережа’
ср. м´орда «ловушка для ловли рыбы в реках
и озерах, сплетенная из ивовых прутьев, а за неимением
их, из лучин в виде сахарной головы или колпака с вогну-
тым дном» [Ярен. Волог., Протопопов 1853; КСРНГ]. Сле-
дует отметить, что также данная лексема морда уже яви-
лась агентом процесса обратного заимствования в финно-
угорские языки: коми morda, удм. morda, murdo ‘верша’,
а далее мар. мурд´а ‘рыболовная снасть’ [СМЯ 4: 99] уже
из удмурдского;
стр 396
КА´НА´ВА (КАНАЛ)
На всем протяжении Волго-Балтийского канала распро-
странено значение этого слова канава ‘канал’; в Выте-
горском р-не (Ошта, Нижняя Водлица, Казаково) словом
к´анава называют Онежский обводный канал с вариатив-
ным ударением на первом слоге. Восточнее в Вологод-
ской области кан´ава уже функционирует как обозначе-
ние Волго-Балта в Вашкинском, Кирилловском, Черепо-
вецком, Кадуйском р-нах.
Отмечено кан´ава ‘канал’ в н. п. Лехнаволок Прионеж-
ского р-на. Данная лексема была заимствована прибал-
тийско-финскими языками из русского, но получила там
иные значения, ср. фин. kanava ‘канал’, вепс, kanav ‘ка-
нал, вырытая протока’, люд. kanavu ‘канал’ [см. также:
Kalima 1952: 93]. Затем влияние, в основном вепсского
языка, сказалось на значении слова канава в русских го-
ворах Обонежья и Беломорья, где анализируемая лексема
употребляется в значении ‘канал’.
стр 226
МА´ЙНА
М´айна имеет два значения, различающиеся территори-
ально: 1. ‘незамерзающее место в реке, озере, полынья,
промоина’
2. ‘прорубь для подледного лова’
По данным Шмелева майна употребляется в южно-
русских документах с 1654 г
Калима полагает, что это заимствование из фин. mainas
‘большая полынья’, водск. maina ‘прорубь во льду
для ловли рыбы’.
Мурзаев предлагает водское maina в
качестве этимона.
стр 325
ТУКА´Ч (ТЮК)
ср. вепс. tuk, tukk ‘вязанка, охапка (сена, соломы,
веников)’, ‘ком, кусок’ [СВЯ: 582], при ливв. tukku ‘ку-
ча’, ‘большое количество, множество’ [СКЯМ: 388], кар.
твер. tukku ‘куча, груда’, ‘скопление людей, животных,
насекомых’ [СКЯП: 307], фин. tukko, tukku ‘куча, груда’,
‘связка, пучок’; причем прибалтийско-финское гнездо, по
мнению авторов SKES, мотивировано исконным глаго-
лом: фин. tukkia ‘затыкать, закрывать, набивать’ [SKES:
1387-1388]. Однако, не следует обходить и другие сход-
ные русские данные: тюк, тючoк, тючитка, тюч´ища
‘связка, вязанка, кипа; увязанный, закупоренный свер-
ток товара’ [Даль 4: 462], которые возводятся к тюрк.
*t ¨uk ‘связка, кипа’ [Фасмер 4: 134; Шипова: 340], но яв-
ляются источником для контаминационных образований,
ср.: тюкачoк ‘охапка соломы’
Трудно судить о сопоставляемости прибалтийско-финского и
тюркского гнезд, ср. однако фин. tukka ‘волосы’ и фин.
tukko ‘куча, груда, связка, пучок’ [SKES 1386, 1387], и
тюрк., чаг. t ¨uk, тур. tuj ‘волосы’ [СГТЯЛ 197, 198] и тюрк.
*t ¨uk ‘связка, кипа’.
стр 379
ШУ´ГА
Слово ш´уга с семантикой ‘мелкий битый лед, мелкий лед
со снегом на поверхности воды’ отмечено на всей терри-
тории обследуемого региона, но фиксации его не выяв-
ляют сплошного распространения, только спорадическое
бытование в говорах. Шуга отмечено в Пудожском р-
не (Авдеево, Римское); в Сегежском р-не (Валдай, Вож-
ма Гора); в Вытегорском р-не (Ошта, Мегра, Андома); в
Подпорожском р-не (Шустручей); в Кондопожском р-не
(Кулмукса); в Медвежьегорском р-не (Шуньга, Кузаран-
да, Великая губа). В Пудожском р-не отмечено значение
ш´уга ‘донный лед в болотных ямах’.
Веске рассматривает анализируемое заимствование
как результат эстонского влияния эст. soga [Веске 1890:
80]; Калима сопоставляет с фин. sohjo, sohju ‘слякоть,
шуга.
Слово vaara ‘гора, обыч-
но покрытая лесом’ пришло из саамского. Авторы SKES
справедливо полагают, что и в русские говоры это заим-
ствование пришло из саамского, так как в саамских диа-
лектах это слово имеет значения: саам. швед. wara ‘гора’,
саам. кольск. varrE ‘лес’ [SKES: 1580], при манс. вор ‘лес
Серебренников отмечает, что «название села Холмогоры
Архангельской обл., по всей вероятности, произошло из
карельского Kelmovaara. Затем оно было включено в тип
полупереводов с характерным окончанием горы (доволь-
но многочисленные в Архангельской области, например,
Хаврогоры, Нисогоры, Карпогоры и т. д.). Под влияни-
ем второго составного элемента горы первая иноязычная
составная часть была ассоциирована с русским словом
холм, откуда современное Холмогоры» [Серебренников
1959]. Об этом же пишет Попов: «многочисленные топо-
нимы с финалью горы возникли в порядке полуперевода
с участием данного термина: Келлюгоры из Келловара-
ка; гора Шари из Шаровары, Шогогора из Шоговара»
стр 222
Причем в голове у автора мирно уживаются 2 абсолютно противоречащих утверждения:
1) Согласие с автором, первым придумавшим загадочную фразу- что ещё в 12м веке- "Весь, меря, мурома наконец обратились в славян ".
2) Согласие с тем, что русификация этого же (по пункту первому уже 8 веков как исчезнувшего) коренного населения (его карамзинское "обрусение-ославянивание"), не закончено и сегодня:
А.И.Кукконен, рассматривая русские заимствования в
финских диалектах, рассматривает массовое двуязычие
как социальную проблему, причем «процесс отмирания
родного языка и перехода к употреблению русского языка
в настоящее время наблюдается у некоторых прибалтий-
ско-финских народностей. . . утрата родного языка проис-
ходит у тверских карел. . . на такой же стадии отмирания
находится ливский язык. . . подобные процессы наблюда-
ются и в вепсском языке» [Кукконен 1982: 19].
Таким образом, автор показывает перманентный процесс ассими-
ляции прибалтийско-финских языков русским, процесс,
послуживший результатом того, что в русской диалект-
ной речи, носители которой в прошлом говорили на од-
ном из прибалтийско-финских языков, наблюдается зна-
чительное число слов, как реликтовых остатков прежнего
родного языка.
«О русско-фин-
ских межъязыковых контактах» [Кукконен 1982],
стр 64
И на закуску:
Самым весомым аргументом в
системе доказательств В.Полака являются лексические
соответствия (автор не решился назвать их заимствова-
ниями из того или иного языка в силу достаточно спор-
ной этимологии), относящиеся к «тесным контактам пра-
славян и с предками современных финно-угорских наро-
дов» [Pol´ak 1964: 574].
Перечень лексических соответствий насчитывает 64 лексемы, среди них:
слав. d ¸ obъ ‘дуб’- фин. tammi;
слав. jaro ‘весна’ - коми ar, венг. nyar ‘лето’, ‘осень’,
рус. хуй ‘penis’ - саам. gujj ‘муж’, манс. huj, hoj ‘человек, самец’, хант. ku, kui ‘человек, самец’.
стр 53
Русские говоры Обонежья.
Ареально-этимологические исследования лексики прибалтийско-финскго происхождения.
(pdf)
Этот пост также на https://mysliwiec.dreamwidth.org/751087.html
Оказалось:
Рассматривая лексику финно-угорского происхождения в русском
языке, можно утверждать, что- «это в сущности
даже не заимствованная лексика в собственном смысле
слова, а лексика субстратного происхождения, сохранив-
шаяся пережиточно в . . . русских говорах» [Попов 1955 13-14].
А.И.Попов на конкретном лексическом матери-
але отмечал «сложное переплетение карело-финских и
вепсских данных с русскими лексическими материалами
при широком действии элементов народной этимологии»
[Попов 1972: 11].
стр 57
МО´РДА
‘рыболовная снасть, спле-
тенная обычно из ивовых прутьев’
ср. ливв. merdu ‘мере-
жа, мерда, верша из прутьев или сети’ [СКЯМ: 205],
кар. твер. merda ‘мережа, верша из сетки или прутьев’
[СКЯП: 158], кар. тихв. merda, кар. валд. merda, кар.
сев. merta ‘верша (обычно из прутьев)’ [KKS 3: 293],
люд. merd, водск. merta, эст. mo˜ rd, ливск. muurda, mirda
[SKES: 341], вепс. merd ‘мережа’
ср. м´орда «ловушка для ловли рыбы в реках
и озерах, сплетенная из ивовых прутьев, а за неимением
их, из лучин в виде сахарной головы или колпака с вогну-
тым дном» [Ярен. Волог., Протопопов 1853; КСРНГ]. Сле-
дует отметить, что также данная лексема морда уже яви-
лась агентом процесса обратного заимствования в финно-
угорские языки: коми morda, удм. morda, murdo ‘верша’,
а далее мар. мурд´а ‘рыболовная снасть’ [СМЯ 4: 99] уже
из удмурдского;
стр 396
КА´НА´ВА (КАНАЛ)
На всем протяжении Волго-Балтийского канала распро-
странено значение этого слова канава ‘канал’; в Выте-
горском р-не (Ошта, Нижняя Водлица, Казаково) словом
к´анава называют Онежский обводный канал с вариатив-
ным ударением на первом слоге. Восточнее в Вологод-
ской области кан´ава уже функционирует как обозначе-
ние Волго-Балта в Вашкинском, Кирилловском, Черепо-
вецком, Кадуйском р-нах.
Отмечено кан´ава ‘канал’ в н. п. Лехнаволок Прионеж-
ского р-на. Данная лексема была заимствована прибал-
тийско-финскими языками из русского, но получила там
иные значения, ср. фин. kanava ‘канал’, вепс, kanav ‘ка-
нал, вырытая протока’, люд. kanavu ‘канал’ [см. также:
Kalima 1952: 93]. Затем влияние, в основном вепсского
языка, сказалось на значении слова канава в русских го-
ворах Обонежья и Беломорья, где анализируемая лексема
употребляется в значении ‘канал’.
стр 226
МА´ЙНА
М´айна имеет два значения, различающиеся территори-
ально: 1. ‘незамерзающее место в реке, озере, полынья,
промоина’
2. ‘прорубь для подледного лова’
По данным Шмелева майна употребляется в южно-
русских документах с 1654 г
Калима полагает, что это заимствование из фин. mainas
‘большая полынья’, водск. maina ‘прорубь во льду
для ловли рыбы’.
Мурзаев предлагает водское maina в
качестве этимона.
стр 325
ТУКА´Ч (ТЮК)
ср. вепс. tuk, tukk ‘вязанка, охапка (сена, соломы,
веников)’, ‘ком, кусок’ [СВЯ: 582], при ливв. tukku ‘ку-
ча’, ‘большое количество, множество’ [СКЯМ: 388], кар.
твер. tukku ‘куча, груда’, ‘скопление людей, животных,
насекомых’ [СКЯП: 307], фин. tukko, tukku ‘куча, груда’,
‘связка, пучок’; причем прибалтийско-финское гнездо, по
мнению авторов SKES, мотивировано исконным глаго-
лом: фин. tukkia ‘затыкать, закрывать, набивать’ [SKES:
1387-1388]. Однако, не следует обходить и другие сход-
ные русские данные: тюк, тючoк, тючитка, тюч´ища
‘связка, вязанка, кипа; увязанный, закупоренный свер-
ток товара’ [Даль 4: 462], которые возводятся к тюрк.
*t ¨uk ‘связка, кипа’ [Фасмер 4: 134; Шипова: 340], но яв-
ляются источником для контаминационных образований,
ср.: тюкачoк ‘охапка соломы’
Трудно судить о сопоставляемости прибалтийско-финского и
тюркского гнезд, ср. однако фин. tukka ‘волосы’ и фин.
tukko ‘куча, груда, связка, пучок’ [SKES 1386, 1387], и
тюрк., чаг. t ¨uk, тур. tuj ‘волосы’ [СГТЯЛ 197, 198] и тюрк.
*t ¨uk ‘связка, кипа’.
стр 379
ШУ´ГА
Слово ш´уга с семантикой ‘мелкий битый лед, мелкий лед
со снегом на поверхности воды’ отмечено на всей терри-
тории обследуемого региона, но фиксации его не выяв-
ляют сплошного распространения, только спорадическое
бытование в говорах. Шуга отмечено в Пудожском р-
не (Авдеево, Римское); в Сегежском р-не (Валдай, Вож-
ма Гора); в Вытегорском р-не (Ошта, Мегра, Андома); в
Подпорожском р-не (Шустручей); в Кондопожском р-не
(Кулмукса); в Медвежьегорском р-не (Шуньга, Кузаран-
да, Великая губа). В Пудожском р-не отмечено значение
ш´уга ‘донный лед в болотных ямах’.
Веске рассматривает анализируемое заимствование
как результат эстонского влияния эст. soga [Веске 1890:
80]; Калима сопоставляет с фин. sohjo, sohju ‘слякоть,
шуга.
Слово vaara ‘гора, обыч-
но покрытая лесом’ пришло из саамского. Авторы SKES
справедливо полагают, что и в русские говоры это заим-
ствование пришло из саамского, так как в саамских диа-
лектах это слово имеет значения: саам. швед. wara ‘гора’,
саам. кольск. varrE ‘лес’ [SKES: 1580], при манс. вор ‘лес
Серебренников отмечает, что «название села Холмогоры
Архангельской обл., по всей вероятности, произошло из
карельского Kelmovaara. Затем оно было включено в тип
полупереводов с характерным окончанием горы (доволь-
но многочисленные в Архангельской области, например,
Хаврогоры, Нисогоры, Карпогоры и т. д.). Под влияни-
ем второго составного элемента горы первая иноязычная
составная часть была ассоциирована с русским словом
холм, откуда современное Холмогоры» [Серебренников
1959]. Об этом же пишет Попов: «многочисленные топо-
нимы с финалью горы возникли в порядке полуперевода
с участием данного термина: Келлюгоры из Келловара-
ка; гора Шари из Шаровары, Шогогора из Шоговара»
стр 222
Причем в голове у автора мирно уживаются 2 абсолютно противоречащих утверждения:
1) Согласие с автором, первым придумавшим загадочную фразу- что ещё в 12м веке- "Весь, меря, мурома наконец обратились в славян ".
2) Согласие с тем, что русификация этого же (по пункту первому уже 8 веков как исчезнувшего) коренного населения (его карамзинское "обрусение-ославянивание"), не закончено и сегодня:
А.И.Кукконен, рассматривая русские заимствования в
финских диалектах, рассматривает массовое двуязычие
как социальную проблему, причем «процесс отмирания
родного языка и перехода к употреблению русского языка
в настоящее время наблюдается у некоторых прибалтий-
ско-финских народностей. . . утрата родного языка проис-
ходит у тверских карел. . . на такой же стадии отмирания
находится ливский язык. . . подобные процессы наблюда-
ются и в вепсском языке» [Кукконен 1982: 19].
Таким образом, автор показывает перманентный процесс ассими-
ляции прибалтийско-финских языков русским, процесс,
послуживший результатом того, что в русской диалект-
ной речи, носители которой в прошлом говорили на од-
ном из прибалтийско-финских языков, наблюдается зна-
чительное число слов, как реликтовых остатков прежнего
родного языка.
«О русско-фин-
ских межъязыковых контактах» [Кукконен 1982],
стр 64
И на закуску:
Самым весомым аргументом в
системе доказательств В.Полака являются лексические
соответствия (автор не решился назвать их заимствова-
ниями из того или иного языка в силу достаточно спор-
ной этимологии), относящиеся к «тесным контактам пра-
славян и с предками современных финно-угорских наро-
дов» [Pol´ak 1964: 574].
Перечень лексических соответствий насчитывает 64 лексемы, среди них:
слав. d ¸ obъ ‘дуб’- фин. tammi;
слав. jaro ‘весна’ - коми ar, венг. nyar ‘лето’, ‘осень’,
рус. хуй ‘penis’ - саам. gujj ‘муж’, манс. huj, hoj ‘человек, самец’, хант. ku, kui ‘человек, самец’.
стр 53
Русские говоры Обонежья.
Ареально-этимологические исследования лексики прибалтийско-финскго происхождения.
(pdf)
Этот пост также на https://mysliwiec.dreamwidth.org/751087.html