О чем говорил Руми?
Автор: Мохамед Гилан
Оригинал: http://m.aljazeera.com/story/201441816134209701
Перевод с английского: Мария Кириллова
В большой степени суфийская поэзия была неправильно истолкована современной поп-культурой.
Сожалею, что мне приходится разбивать существующие представления, но когда вы читаете поэзию Джелаладдина Руми или другого суфийского поэта, то слово «вино» не имеет своего буквального значения, а «Лейла» не означает женщину. Достаточно тяжело видеть, как работы такого великого суфия как Руми сводятся к описанию пьяных мужчин, восхваляющих своих любимых или неспособных справится с потерей бывших возлюбленных. А это именно то неверное толкование, которое дала современная поп-культура суфийской поэзии о любви.
Причина, по которой мы так любим поэзию, заключается в том, что это то место, где мы позволяем нашему воображению парить. Лучшими поэтами являются те, с которыми в определенной степени ассоциирует себя большинство людей. Стихи, говорящие об универсальных понятиях, обладают гибкостью применения в различных контекстах, тем самым создавая место покоя и утешения для читателей. Однако подобное применение может привести к искажению, когда поэт и контекст, в котором он или она писали, подвергаются манипуляции с целью соответствия чьим-то представлениям. Например, стихи Руми можно обобщить одной строкой, которая была прописана еще в доисламской поэзии: «Воистину, все, что не относится к Богу, ложно». Но сегодня кажется, что стихи Руми цитируются в контексте: «Воистину, все, что не относится к моей девушке или парню, включая Бога, ложно».
Злоупотребление суфийской поэзией достаточно симптоматично для современной культурной смеси материализма и «самодуховности». Основная идея, которая лежит в основе движения Нью Эйдж, - это переживание «Себя», так как это способ переживания внутреннего «Бога» или «Богини». Как отмечает Питер Пелс в своей статье 1998 года «Религия, консьюмеризм и современный Нью Эйдж», акцент движения Нью Эйдж на «самодуховности» уходит корнями в оккультизм конца XIX - начала XX веков.
Это форма вероисповедания, лишенная традиции. Она поглощает религиозность и призывает человека полагаться на «внутренние голоса», что в свою очередь приводит к отрицанию внешних авторитетов. Внутреннее Я ставится выше всего, что находится вне его. По этой причине достаточно иронично то, что религиозный символизм суфизма, который использовался для изображения отказа от своей личности в присутствии Божественного, теперь используется для выражения возвышения себя в присутствии других.
Через поклонение своему внутреннему Я движение Нью Эйдж привело к возникновению такой формы неоязычества, которая выживает посредством использования и присвоения себе религиозного символизма. С учетом индивидуального характера процесса использования, наивысшие значения религиозных символов заменяются относительными переживаниями самопоклонения, что, по иронии судьбы, делает эти символы, в конечно итоге, бессмысленными.
Более того, с учетом развития движения Нью Эйдж в массовой культуре параллельно с массовой религией можно ожидать, что широкое распространение неправильно истолкованных религиозных символов окажет влияние на верующих. В связи с тем, что религиозные символы, вырываются из контекста, для которого они были созданы, они начинают терять свое значение для верующих, незаметно лишая священное его святости и передавая ее мирским понятиям.
Неверное толкование суфийской поэзии, похоже, является результатом незнания того, как cуфии создавали свои символы. Например, опьянение вином означает утрату ощущения своего рационального Я в море Божественной любви. Таверна - это переживания полноты и наполненности в связи с окружающим тебя Божественным присутствием. Лейла - арабское женское имя, которое лингвистически связано с названием самой темной ночи месяца. И в суфийской поэзии она означает скрытую область, которая лежит за внешней стороной этого мира.
Строка из суфийского стиха, в которой говорится об опьянении от одного глотка вина, поданного в таверне до появления обнаженной Лейлы, не означает опьянение и потерю сознания от любви к женщине перед удовлетворением с ней своих плотских желаний.
Широкое использование метафор и других литературных приемов в суфийской поэзии всегда выделяло мусульманских теологов с самого начала их появления. Некоторые из их высказываний, понятые буквально, напрямую противоречат фундаментальным верованиям и практикам ислама. Такая поляризация осложняется и суфийским символизмом, который неизменно приводит к неверному толкованию теми людьми, которые с ним не знакомы.
«Вино», «таверна» и «Лейла» относятся к часто повторяющимся символам, которые в массовой культуре изначально понимаются буквально вместо их восприятия в качестве метафор. Однако, как предупреждали многие суфийские поэты и святые, при обозначении прямых смыслов их поэзия начинается на метафоричном уровне, и не означает того, что приходит в голову в первую очередь; и все эти значения вращаются вокруг Божественного. Интересен тот факт, что из страха неправильного толкования своих символов некоторые суфийские поэты советовали читать их работы только под руководством учителя.
Часто в высказываниях суфийской традиции можно встретить такие фразы: «Мы - люди метафор, а не буквализма» и «Для нас метафоры то же самое, что буквализм для других». По этой причине Аль-Газали (ок. 1056 - 1111 гг.) сказал, что никто не может безошибочно передать сути того, о чем говорят суфии. Он также сказал: «Знайте, что чудеса сердца находятся за пределами опыта восприятия».
В связи с этим тем, кто хочет обрести лучшее понимание того, о чем говорили Руми и другие суфийские поэты, необходимо отринуть свои материальные и мирские представления и поместить эту поэзию в ее собственный метафизический контекст.
В культуре материализма и иллюзорности зрительного восприятия работы Руми и других суфийских поэтов предназначены указать на существование нечто большего, чем то, что мы можем воспринять нашими органами чувств. Их поэзия не говорила об эскапизме посредством опьянения или потери самосознания ради другого материального объекта. Скорее, их послание служило напоминанием о бесформенной сущности, через которую возникают все формы.
Когда Руми пишет о любви влюбленных, он имеет в виду не только любовь, которую они испытывают друг к другу, но и любовь, которую они разделяют к Высшей сущности, которая превышает их самих. Это объединяет влюбленных, так как они испытывают общее желание выйти за пределы ощущения собственного Я и самопоклонения. Если это не учитывается, вся глубина слов Руми остается нереализованной в той степени, в которой она была задумана. А мы рискуем полностью потерять вложенный в эти слова смысл.
Оригинал: http://m.aljazeera.com/story/201441816134209701
Перевод с английского: Мария Кириллова
В большой степени суфийская поэзия была неправильно истолкована современной поп-культурой.
Сожалею, что мне приходится разбивать существующие представления, но когда вы читаете поэзию Джелаладдина Руми или другого суфийского поэта, то слово «вино» не имеет своего буквального значения, а «Лейла» не означает женщину. Достаточно тяжело видеть, как работы такого великого суфия как Руми сводятся к описанию пьяных мужчин, восхваляющих своих любимых или неспособных справится с потерей бывших возлюбленных. А это именно то неверное толкование, которое дала современная поп-культура суфийской поэзии о любви.
Причина, по которой мы так любим поэзию, заключается в том, что это то место, где мы позволяем нашему воображению парить. Лучшими поэтами являются те, с которыми в определенной степени ассоциирует себя большинство людей. Стихи, говорящие об универсальных понятиях, обладают гибкостью применения в различных контекстах, тем самым создавая место покоя и утешения для читателей. Однако подобное применение может привести к искажению, когда поэт и контекст, в котором он или она писали, подвергаются манипуляции с целью соответствия чьим-то представлениям. Например, стихи Руми можно обобщить одной строкой, которая была прописана еще в доисламской поэзии: «Воистину, все, что не относится к Богу, ложно». Но сегодня кажется, что стихи Руми цитируются в контексте: «Воистину, все, что не относится к моей девушке или парню, включая Бога, ложно».
Злоупотребление суфийской поэзией достаточно симптоматично для современной культурной смеси материализма и «самодуховности». Основная идея, которая лежит в основе движения Нью Эйдж, - это переживание «Себя», так как это способ переживания внутреннего «Бога» или «Богини». Как отмечает Питер Пелс в своей статье 1998 года «Религия, консьюмеризм и современный Нью Эйдж», акцент движения Нью Эйдж на «самодуховности» уходит корнями в оккультизм конца XIX - начала XX веков.
Это форма вероисповедания, лишенная традиции. Она поглощает религиозность и призывает человека полагаться на «внутренние голоса», что в свою очередь приводит к отрицанию внешних авторитетов. Внутреннее Я ставится выше всего, что находится вне его. По этой причине достаточно иронично то, что религиозный символизм суфизма, который использовался для изображения отказа от своей личности в присутствии Божественного, теперь используется для выражения возвышения себя в присутствии других.
Через поклонение своему внутреннему Я движение Нью Эйдж привело к возникновению такой формы неоязычества, которая выживает посредством использования и присвоения себе религиозного символизма. С учетом индивидуального характера процесса использования, наивысшие значения религиозных символов заменяются относительными переживаниями самопоклонения, что, по иронии судьбы, делает эти символы, в конечно итоге, бессмысленными.
Более того, с учетом развития движения Нью Эйдж в массовой культуре параллельно с массовой религией можно ожидать, что широкое распространение неправильно истолкованных религиозных символов окажет влияние на верующих. В связи с тем, что религиозные символы, вырываются из контекста, для которого они были созданы, они начинают терять свое значение для верующих, незаметно лишая священное его святости и передавая ее мирским понятиям.
Неверное толкование суфийской поэзии, похоже, является результатом незнания того, как cуфии создавали свои символы. Например, опьянение вином означает утрату ощущения своего рационального Я в море Божественной любви. Таверна - это переживания полноты и наполненности в связи с окружающим тебя Божественным присутствием. Лейла - арабское женское имя, которое лингвистически связано с названием самой темной ночи месяца. И в суфийской поэзии она означает скрытую область, которая лежит за внешней стороной этого мира.
Строка из суфийского стиха, в которой говорится об опьянении от одного глотка вина, поданного в таверне до появления обнаженной Лейлы, не означает опьянение и потерю сознания от любви к женщине перед удовлетворением с ней своих плотских желаний.
Широкое использование метафор и других литературных приемов в суфийской поэзии всегда выделяло мусульманских теологов с самого начала их появления. Некоторые из их высказываний, понятые буквально, напрямую противоречат фундаментальным верованиям и практикам ислама. Такая поляризация осложняется и суфийским символизмом, который неизменно приводит к неверному толкованию теми людьми, которые с ним не знакомы.
«Вино», «таверна» и «Лейла» относятся к часто повторяющимся символам, которые в массовой культуре изначально понимаются буквально вместо их восприятия в качестве метафор. Однако, как предупреждали многие суфийские поэты и святые, при обозначении прямых смыслов их поэзия начинается на метафоричном уровне, и не означает того, что приходит в голову в первую очередь; и все эти значения вращаются вокруг Божественного. Интересен тот факт, что из страха неправильного толкования своих символов некоторые суфийские поэты советовали читать их работы только под руководством учителя.
Часто в высказываниях суфийской традиции можно встретить такие фразы: «Мы - люди метафор, а не буквализма» и «Для нас метафоры то же самое, что буквализм для других». По этой причине Аль-Газали (ок. 1056 - 1111 гг.) сказал, что никто не может безошибочно передать сути того, о чем говорят суфии. Он также сказал: «Знайте, что чудеса сердца находятся за пределами опыта восприятия».
В связи с этим тем, кто хочет обрести лучшее понимание того, о чем говорили Руми и другие суфийские поэты, необходимо отринуть свои материальные и мирские представления и поместить эту поэзию в ее собственный метафизический контекст.
В культуре материализма и иллюзорности зрительного восприятия работы Руми и других суфийских поэтов предназначены указать на существование нечто большего, чем то, что мы можем воспринять нашими органами чувств. Их поэзия не говорила об эскапизме посредством опьянения или потери самосознания ради другого материального объекта. Скорее, их послание служило напоминанием о бесформенной сущности, через которую возникают все формы.
Когда Руми пишет о любви влюбленных, он имеет в виду не только любовь, которую они испытывают друг к другу, но и любовь, которую они разделяют к Высшей сущности, которая превышает их самих. Это объединяет влюбленных, так как они испытывают общее желание выйти за пределы ощущения собственного Я и самопоклонения. Если это не учитывается, вся глубина слов Руми остается нереализованной в той степени, в которой она была задумана. А мы рискуем полностью потерять вложенный в эти слова смысл.