Как я впервые огрёб пару нехилых вопросов
Я принадлежу к числу тех долб...странноватых молодых людей, которые закашивают от армии, учась в аспирантуре. Санкт-Петербургского ФизМеха. По направлению "Теоретическая физика". Под научным руководством чокнутого профессора-трудоголика, искренне верящего в то, что оклад отпуск учёному не нужен, а расслабиться и отдохнуть после месяцев умственной работы по кропотливому решению бесконечномерной системы интегро-дифференциальных уравнений можно под пальмой на лазурном берегу всего-навсего перемножив пару матриц ну или раскрыв тройку-другую детерминантов энного порядка, делов-то!
Итак, своё шестилетнее обучение в университете я заканчивал, имея на руках красный диплом магистра физики (вот интересно, говорят же, что умный в гору не пойдёт...), а в голове - вполне чёткое осознание того, до каких непроглядных низов терний человеческого бытия познания меня довело моё врождённое естественнонаучное любопытство, а главное, что будучи студентом третьего курса я, ещё витая в розовых облаках романтической надежды на своё большое исследовательское будущее, с чудовищным легкомыслием пренебрёг возможностью заранее отдать должок милой родине и, в отличие от прагматически настроенных сверстников, не поступил на военную кафедру...
Увы, несмотря на свои без малого 67 кг при росте под 190, кривой позвоночник, протрузии межпозвоночных дисков, плоскостопие, гастритное пищеварение, тахикардию и т.д., я, согласно заключению медкомиссии, годен хоть в десант, и тем жарким летом армия ждала меня с распростёртыми объятиями, дабы вручить мне пару кирзовых сапог и одеть в защитные цвета по последней парижской моде. Впрочем, не удивительно, что теплоте такого приёма, я предпочёл дальнейшую заточку собственных зубов о гранитный хлад науки и, скрепя сердце, подал документы в аспирантуру.
На той же кафедре, в том же коллективе, под шизофренически чутким руководством того же чокнутого профессора я проработал к тому моменту уже без малого три года, написал бакалаврскую и магистерскую работы, а результаты моих расчётов были опубликованы в двух научных статьях. Несмотря на это, мне предложено было пройти дополнительную проверку на вшивость перед столь ответственным шагом как вступление в круг людей, которые гордо и с высоко поднятой головой стоят на паперти именуют себя аспирантами кафедры теоретической физики. Именно же, было решено, что я поеду на конференцию. В Канаду, Калгари. Со стендовым докладом. На пару со своим безумным научруком. За счёт бюджетных средств, слава богу.
Поначалу на эту поездку я смотрел вовсе не без оптимизма. Калгари - это, конечно, не Лазурный Берег и не Рио-де-Жанейро, однако, когда бы ещё я додумался пересечь океан, чтобы побывать в Канаде? К тому же, сам по себе формат мероприятия не был для меня чем-то новым и не предвещал очень уж большого рабочего перенапряжения. Суть же его заключалась в следующем. Заблаговременно я должен был приготовить постер - лист формата А1, изукрашенный с шиком и блеском, со свистелками и перделками, которые наглядно доказали бы всякому, что мы, станочники кафедры теор.физики, все - учёные с большой буквы "У", что деятельность ваша и важна, и нужна, ибо приносит неоценимую пользу сельскому хозяйству, и без наших усилий бы все заводы встали, мир погрузился в анархию и случился повсеместный пиз...пушной зверь.
Собственно, моё выступление свелось бы к тому, что я сей расписной шедевр повесил бы на стену, и в отведённый для этого день конференции постоял бы перед ним в течение часа, посредством своей виртуозной жестикуляции, колоратурного англо-русского мычания и многозначительного раздувания щёк, объясняя всем заинтересовавшимся участникам семинара, отчего именно я и исследовательская группа моей кафедры заслуживает вручения Нобелевской премии в следующем году.
Настроения мои стали ещё более оптимистическими, когда практически перед самой поездкой стало известно, что собиравшемуся составить мне компанию, научруку потому что шпиён по ряду причин отказали в выдаче визы. Тихо злорадствуя, я представлял, как в течение всей конференции, с понедельника до субботы, никто не станет стоять над моей душой, как жить я буду в отеле один в двухместном номере, как отстояв свою часовую вахту под постером во вторник, всю оставшуюся неделю я не буду абсолютно ничем обременён, да и час этот я свободно смогу сократить до минимума, самовольно смывшись на сопутствующий стендовой секции банкет в первые же пять минут после того как повешу свой доклад на стену.
Но увы, радость моя продлилась недолго. Главная проблема заключалась в том, что руководитель мой собирался ехать на конференцию отнюдь не за одним лишь тем, чтоб денно и нощно бдеть надо мною. Он планировал делать свой собственный доклад. Устную презентацию на 20 минут. Со слайдами, на английском языке и перед обширной аудиторией. Выступать он должен был в субботу, на заключительном семинаре чуть ли не с предпоследним докладом всей конференции...
После того как научрук получил отповедь канадского консульства, ему на удивление быстро наскучило материть забугорных бюрократов и своё внимание он переключил на меня. Будучи человеком страстно радеющим за мировую науку, он не мог пережить того, чтобы конференция лишилась его бесценного сообщения, и великую честь сделать его он возложил на мои плечи. А чтобы я не увильнул от такой ответственности, он с трогательной заботливостью заблаговременно известил председателя семинара о том, что сам там быть не сможет, но доклад будет сделан аспирантом - то есть мной.
Итак, в роковой понедельник меня, стоически перенёсшего 20 часов бессонного мыканья по аэропортам и самолётам, на пороге конференц-зала своей обезоруживающе-лучезарной улыбкой встречало азиатское лицо японо-корейского председателя, жмущего мне руку и с удовольствием приглашающего сделать в субботу заветный доклад. Разве мог я отказаться?
Устных докладов на конференциях я ещё никогда не делал, тем более - на английском языке, тем более - на тему, не то чтобы совсем чужого дядьки, однако и не свою, к которой специально не готовился. Половину понедельника я проходил на каком-то нервическом автопилоте, половину же, пытаясь слушать чьи-то доклады - проспал. Уже во вторник я в очередной раз проклял себя за выбор физической профессии и стал дрожать перед постерным докладом, который мне предстояло делать вечером. Всё на том же автопилоте, отстоял под ним даже не час, а целых два, отбиваясь от публики, категорически не соглашавшейся с тем, что именно я, а не они, достоин чёртовой Нобелевки, гори она синим пламенем! На следующий день я затосковал по далёкой Родине. В пятницу я уже любил её настолько, что готов был на всё, лишь бы отдать ей свой долг и не идти завтра на плаху в виде треклятого доклада.
Но день этот настал. Бессонную ночь накануне я провёл судорожно зазубривая на скорую руку сочинённый мною текст. Теперь же я больше всего боялся даже не сбиться во время сообщения, а облажаться уже после, когда публика начнёт задавать непредсказуемые вопросы. Тот истинный факт, что сидящие в аудитории высоколобые мужи на всех (кроме своих собственных) докладах попросту спят, а если и не спят, то едва ли понимают многое из оглашаемых с кафедры выступлений, успокаивал меня очень мало. Со страху я на своём выступлении как-то сумел проговорить запланированное и перелистать все слайды, ровно уложившись во временной регламент. Ведущая француженка - суховатая дама неопределённого возраста от сорока до восьмидесяти - поблагодарила меня, но с кафедры не отпускала. "Questions?" - обратилась она к аудитории.
И парочку я-таки огрёб. Задавал их всё тот же дотошный председатель. Знаете ли вы, что такое английский акцент японского физика-теоретика с корейскими корнями? Сказать, что мне непонятно было, что он говорит - значит, не сказать ничего. Пытаясь вникнуть в то, что он лопотал мне с первого ряда кресел, я явственно ощущал, как тает мой собственный словарный запас, и без того небогатый. Чтобы хоть как-то выкрутиться, мне пришлось самому себе придумать вопрос и на него вслух ответить. Увидев, что я ему убедительно и с умным лицом что-то отвечаю, вопрошающий, поколебавшись немного, решил успокоиться, сделав вид, что понял меня и моими словами удовлетворился. Наверное, мой акцент ему был не более понятен, чем его - мне.
Убедившись в том, что остальная часть аудитории преспокойно спит, суховатая дама позволила мне удалиться, что я и сделал, триумфально проследовав в банкетный зал запивать и заедать свой стресс остатками недельных пиршеств, благо, самолёт у меня был только на следующий день. Так вот из года в год, от конференции к конференции, и налаживаю международные контакты.
Итак, своё шестилетнее обучение в университете я заканчивал, имея на руках красный диплом магистра физики (вот интересно, говорят же, что умный в гору не пойдёт...), а в голове - вполне чёткое осознание того, до каких непроглядных низов терний человеческого бытия познания меня довело моё врождённое естественнонаучное любопытство, а главное, что будучи студентом третьего курса я, ещё витая в розовых облаках романтической надежды на своё большое исследовательское будущее, с чудовищным легкомыслием пренебрёг возможностью заранее отдать должок милой родине и, в отличие от прагматически настроенных сверстников, не поступил на военную кафедру...
Увы, несмотря на свои без малого 67 кг при росте под 190, кривой позвоночник, протрузии межпозвоночных дисков, плоскостопие, гастритное пищеварение, тахикардию и т.д., я, согласно заключению медкомиссии, годен хоть в десант, и тем жарким летом армия ждала меня с распростёртыми объятиями, дабы вручить мне пару кирзовых сапог и одеть в защитные цвета по последней парижской моде. Впрочем, не удивительно, что теплоте такого приёма, я предпочёл дальнейшую заточку собственных зубов о гранитный хлад науки и, скрепя сердце, подал документы в аспирантуру.
На той же кафедре, в том же коллективе, под шизофренически чутким руководством того же чокнутого профессора я проработал к тому моменту уже без малого три года, написал бакалаврскую и магистерскую работы, а результаты моих расчётов были опубликованы в двух научных статьях. Несмотря на это, мне предложено было пройти дополнительную проверку на вшивость перед столь ответственным шагом как вступление в круг людей, которые гордо и с высоко поднятой головой стоят на паперти именуют себя аспирантами кафедры теоретической физики. Именно же, было решено, что я поеду на конференцию. В Канаду, Калгари. Со стендовым докладом. На пару со своим безумным научруком. За счёт бюджетных средств, слава богу.
Поначалу на эту поездку я смотрел вовсе не без оптимизма. Калгари - это, конечно, не Лазурный Берег и не Рио-де-Жанейро, однако, когда бы ещё я додумался пересечь океан, чтобы побывать в Канаде? К тому же, сам по себе формат мероприятия не был для меня чем-то новым и не предвещал очень уж большого рабочего перенапряжения. Суть же его заключалась в следующем. Заблаговременно я должен был приготовить постер - лист формата А1, изукрашенный с шиком и блеском, со свистелками и перделками, которые наглядно доказали бы всякому, что мы, станочники кафедры теор.физики, все - учёные с большой буквы "У", что деятельность ваша и важна, и нужна, ибо приносит неоценимую пользу сельскому хозяйству, и без наших усилий бы все заводы встали, мир погрузился в анархию и случился повсеместный пиз...пушной зверь.
Собственно, моё выступление свелось бы к тому, что я сей расписной шедевр повесил бы на стену, и в отведённый для этого день конференции постоял бы перед ним в течение часа, посредством своей виртуозной жестикуляции, колоратурного англо-русского мычания и многозначительного раздувания щёк, объясняя всем заинтересовавшимся участникам семинара, отчего именно я и исследовательская группа моей кафедры заслуживает вручения Нобелевской премии в следующем году.
Настроения мои стали ещё более оптимистическими, когда практически перед самой поездкой стало известно, что собиравшемуся составить мне компанию, научруку потому что шпиён по ряду причин отказали в выдаче визы. Тихо злорадствуя, я представлял, как в течение всей конференции, с понедельника до субботы, никто не станет стоять над моей душой, как жить я буду в отеле один в двухместном номере, как отстояв свою часовую вахту под постером во вторник, всю оставшуюся неделю я не буду абсолютно ничем обременён, да и час этот я свободно смогу сократить до минимума, самовольно смывшись на сопутствующий стендовой секции банкет в первые же пять минут после того как повешу свой доклад на стену.
Но увы, радость моя продлилась недолго. Главная проблема заключалась в том, что руководитель мой собирался ехать на конференцию отнюдь не за одним лишь тем, чтоб денно и нощно бдеть надо мною. Он планировал делать свой собственный доклад. Устную презентацию на 20 минут. Со слайдами, на английском языке и перед обширной аудиторией. Выступать он должен был в субботу, на заключительном семинаре чуть ли не с предпоследним докладом всей конференции...
После того как научрук получил отповедь канадского консульства, ему на удивление быстро наскучило материть забугорных бюрократов и своё внимание он переключил на меня. Будучи человеком страстно радеющим за мировую науку, он не мог пережить того, чтобы конференция лишилась его бесценного сообщения, и великую честь сделать его он возложил на мои плечи. А чтобы я не увильнул от такой ответственности, он с трогательной заботливостью заблаговременно известил председателя семинара о том, что сам там быть не сможет, но доклад будет сделан аспирантом - то есть мной.
Итак, в роковой понедельник меня, стоически перенёсшего 20 часов бессонного мыканья по аэропортам и самолётам, на пороге конференц-зала своей обезоруживающе-лучезарной улыбкой встречало азиатское лицо японо-корейского председателя, жмущего мне руку и с удовольствием приглашающего сделать в субботу заветный доклад. Разве мог я отказаться?
Устных докладов на конференциях я ещё никогда не делал, тем более - на английском языке, тем более - на тему, не то чтобы совсем чужого дядьки, однако и не свою, к которой специально не готовился. Половину понедельника я проходил на каком-то нервическом автопилоте, половину же, пытаясь слушать чьи-то доклады - проспал. Уже во вторник я в очередной раз проклял себя за выбор физической профессии и стал дрожать перед постерным докладом, который мне предстояло делать вечером. Всё на том же автопилоте, отстоял под ним даже не час, а целых два, отбиваясь от публики, категорически не соглашавшейся с тем, что именно я, а не они, достоин чёртовой Нобелевки, гори она синим пламенем! На следующий день я затосковал по далёкой Родине. В пятницу я уже любил её настолько, что готов был на всё, лишь бы отдать ей свой долг и не идти завтра на плаху в виде треклятого доклада.
Но день этот настал. Бессонную ночь накануне я провёл судорожно зазубривая на скорую руку сочинённый мною текст. Теперь же я больше всего боялся даже не сбиться во время сообщения, а облажаться уже после, когда публика начнёт задавать непредсказуемые вопросы. Тот истинный факт, что сидящие в аудитории высоколобые мужи на всех (кроме своих собственных) докладах попросту спят, а если и не спят, то едва ли понимают многое из оглашаемых с кафедры выступлений, успокаивал меня очень мало. Со страху я на своём выступлении как-то сумел проговорить запланированное и перелистать все слайды, ровно уложившись во временной регламент. Ведущая француженка - суховатая дама неопределённого возраста от сорока до восьмидесяти - поблагодарила меня, но с кафедры не отпускала. "Questions?" - обратилась она к аудитории.
И парочку я-таки огрёб. Задавал их всё тот же дотошный председатель. Знаете ли вы, что такое английский акцент японского физика-теоретика с корейскими корнями? Сказать, что мне непонятно было, что он говорит - значит, не сказать ничего. Пытаясь вникнуть в то, что он лопотал мне с первого ряда кресел, я явственно ощущал, как тает мой собственный словарный запас, и без того небогатый. Чтобы хоть как-то выкрутиться, мне пришлось самому себе придумать вопрос и на него вслух ответить. Увидев, что я ему убедительно и с умным лицом что-то отвечаю, вопрошающий, поколебавшись немного, решил успокоиться, сделав вид, что понял меня и моими словами удовлетворился. Наверное, мой акцент ему был не более понятен, чем его - мне.
Убедившись в том, что остальная часть аудитории преспокойно спит, суховатая дама позволила мне удалиться, что я и сделал, триумфально проследовав в банкетный зал запивать и заедать свой стресс остатками недельных пиршеств, благо, самолёт у меня был только на следующий день. Так вот из года в год, от конференции к конференции, и налаживаю международные контакты.