Как я в первый раз проснулся с незнакомой женщиной
Девчонкам нравился Д’Артаньян. Пацаны, что по серьезнее, уважали Атоса. Все любили Портоса за то, что он толстый и смешной. А моим героем, почему-то, был Арамис. Возможно мы схожи характерами или любовью к носовым платкам - не знаю. В любом случае, смею утверждать, что Арамис оставил самый значительный, из всех четверых, след в мировой литературе.
Ему принадлежит единственная сексуальная сцена в романе, изобилующем убийствами на бытовой почве. Помните, как он, направляясь куда-то по делам службы, остановился на ночлег на постоялом дворе! Как выяснилось, в те времена, в Парижской губернии, порядки в гостиничном бизнесе более напоминали советские, чем современные. Мест не хватало, и командировочных, даже не подселяли, а подкладывали к приехавшим ранее. Арамиса подложили в кровать к молодому дворянину, который оказался молодой дворянкой, которая посреди ночи то ли зевнула по-женски, то ли как-то нетипично подошла к ночному горшку. Все это вызвало арамисовы подозрения. Он решил прояснить ситуацию, в результате чего появились еще три тома под названием “Виконт де Бражелон”.
“Будьте осторожны в стремлении быть похожими на своих героев!”, - говорит перевранная мною народная мудрость, иначе вы можете попасть в нестандартную ситуацию. Со мною это случилось в относительно юном возрасте - 17 лет, когда книжки Дюма еще не успели покрыться пылью на верхней полке.
Первый курс института, первая зимняя сессия. Якобы ради нее мы поселились в институтский профилакторий. Он занимал второй этаж одной из общаг и был возможностью для городских пожить стопудовой студенческой жизнью. Лечили там кислородным коктейлем и паровыми котлетами. Как закуска под пузыри котлеты не годились, зато под водку после отбоя шли прекрасно. До трех ночи мы дегустировали “Столичную” с девчонками из соседних комнат, а потом шли к своим кульманам и ватманам - последний день сдачи курсовой 31 декабря.
И вот оно! Зачет проставлен, снег летит, сапоги скрипят, мы бежим. С шампанским и всем другим, что весело звенит в сумке, к Забелину встречать Новый год. С него хата - частный дом с двором и мангалом. С нас - выпивка и девочки. С девочек - закуска и нарядные колготки.
Пока они делают из салатов экибаны, а из грибов банзаи, мы жарим шашлык на легком морозце. Нам помогают мерзавчики - крохотные рюмашки, которые мы то и дело наполняем и тут же опустошаем - и не мешает громкая музыка из второго дома на этом же подворье. Там гуляет Гена, старший брат Мишки Забелина, со своими друзьями. Ему 27, и в гостях у него такие же пенсионеры. Иногда кто-то из них выходит покурить, и мы имеем взаимные поздравления.
Мне хорошо, хотя с каждой рюмкой на мои глаза давит какая-то странная тяжесть, совершенно непохожая на опьянение. Меня это удивляет, но настроение настолько шикарное, что я, встряхнув головой, продолжаю подпевать магнитофонному Розенбауму.
В 12 часов мы, как положено, под бой курантов наполнили бокалы шампанским и закричали - ура! И тут же на меня опустилась свинцовая простыня. Она сковала руки, ноги, придавила плечи и веки. Я упал на стул и не мог пошевелиться. В голове еще возникали какие-то мысли, и одной из последних была: “Я не пьяный, просто хочу спать”. Две недели бессонных ночей дали о себе знать в самый неподходящий момент.
Меня взяли под руки и куда-то поволокли. Сквозь сон я слышал Мишкин голос: “Давайте его в летнюю кухню. Там мы топчан застелили специально для тех, кто напьется”. Меня затащили в мазанку, которая стояла прямо напротив Мишкиного дома, пронесли мимо шеренги помидорных и огуречных трехлитровок и бросили на что-то белое. Последнее, что я помню - теплая субстанция, в которую я уткнулся, пытаясь подкатиться ближе к стенке.
Проснулся я от того, что луна направила свой фонарь мне в глаза. Я лежал в темном склепе. Рядом кто-то дышал. Лица этого ‘кто-то’ я не видел, но руку на себе чувствовал. Через минуту оно совершило подъем-переворот и сразу же прижало меня к себе. По нескольким признакам, которые мы проходили в десятом классе, я догадался, что это не Арамис и не Д’Артаньян, а, скорее, Констанция. Дальше был недолгий, но очень интенсивный ‘полный абзац’. По всему было видно, что Констанция лучше меня знала, что и как надо делать и, не в пример своему случайному соседу, отличалась решительностью и целеустремленностью.
Когда меня вернули где взяли, на фоне окна я увидел очертания ее лица. Они были мне не знакомы, голос тоже.
- Ты кто? - задала она, для начала, такой легкий вопрос. Однако он поставил меня в полный тупик. Что я должен был о себе сообщить? Официальное представление, типа: “Вася Пупкин, студент первого курса Краснознаменного Сноповязального института имени Партсъезда”, - казалось в данной ситуации не уместным. Рост, вес, пол? Об этом у незнакомки уже, вероятно, сложилось некоторое представление. Можно было рассказать о своих музыкальных и литературных пристрастиях, но мешали пересохшее горло и запутавшиеся в штанах ноги.
- Я у Миши в гостях, - промямлил я, чтобы заткнуть звеневшую в ушах паузу.
- Понятно, - сказала она с, как мне показалось, горечью. - А я у Гены.
Я, вообще, ужасно плох в завязывании светских разговоров, особенно с малознакомыми людьми. К счастью, соседка пришла на помощь, высказавшись по поводу обилия баллонов с соленьями, на которых мерцали отголоски лунного света. Я тут же подхватил тему и произнес тираду посвященную процессу консервирования. Сама по себе она была глупа, но последнее предложение настолько выходило за рамки дозволенного, что мои уши тут же загорелись как два пионерских костра. В нем я упомянул горчицу и маму, которая якобы эту горчицу использовала для засолки.
Это был финал с жирными кавычками и вопросительным знаком в квадратных скобках. Моя соседка по топчану поняла это не хуже меня. Повозившись пару минут под одеялом, она стала подниматься. Когда перекрученные платье и прическа были поправлены, дама направилась к выходу. Около двери она остановилась, развернулась в пол оборота и сказала: “Ты это…, не надо… С Новым годом, в общем!”. “Хорошо, не буду”, - ответил я и остался один.
За утренним чаем друзья оттачивали на мне свое остроумие: “Проспал Новый год среди баллонов, на кухне и тд”. О втором обитателе мазанки никто не упоминал, видимо, как и я поначалу, не заметили в темноте.
Вскоре гости старшего брата дружной толпой направились к калитке. Глядя в окно я пытался угадать, с кем же я провел Новый год. Но через шубы и меховые шапки сделать это было очень трудно.