книжнополочное
Не только тете Агнии Барто не хватало порой на пальто, но и дядю Льва Кассиля, видать, зарплатой обносили. В результате как-то раз он напал на госзаказ.
Так, думается мне, на свет появилась эта книжка с ностальгическими теперь рисунками и даже - местами! - не лишенная здравого смысла. Оцифровывать ее всю дело неблагодарное, но можно ознакомиться с наиболее показательными отрывками. Обойдены молчанием:
- хвалы Иву Монтану, вероломство которого спустя год будет популярно изложено газетой «Правда» в статье «С чьего голоса поет Ив Монтан»;
- порицания не идущих в ногу с прогрессом поэтов, в частности, Игоря Северянина;
- проблемы ношения пижамы и железной фиксы в общественном месте;
- многое другое.
По причине многабукв текст пришлось примерно разбить на тематические разделы. Примечания - мои, ссылки действуют, все кликабельно.
Итак, помня, что по улицам в те годы не ходило такое, в музеях не выставлялось сякое (хотя уже висело кое-где по стенам этакое), расслабьтесь. Сядьте поудобней или прилягте на пол, взяв в левую руку круассан, в правую - чашечку чаю (коньяку, первача), и внимайте.
Лев Кассиль. «Дело вкуса» (заметки писателя)
Государственное издательство «Искусство», Москва, 1958
Оформление худ. И.П. и Л.Г. Виноградовых
Иллюстрации худ. А.М. Елисеева и М.А. Скобелева
О стиле и «стиле»
«Позвольте познакомить вас с двумя девушками. И заранее предупреждаю: вам придется сделать выбор - какая из двух покажется вам привлекательней, какая больше по душе. Итак, будьте знакомы…
На первой из девушек, которую я позволю себе представить вам, модная юбка из цветастого шелка, а сверху на клетчатую, тоже шелковую, блузку надет жакетик из крепдешина, на ногах перлоновые чулки, поверх которых цветные носочки, и туфли самоновейшего фасона на каблуках-гвоздиках - сантиметров десять добрых, что заставляет ее двигаться так, будто она сама себя носит, как графин на подносе… В замысловато уложенных волосах большой розан из цветной гофрированной бумаги. На руке браслет из раскрашенных крымских ракушек. Перпендикулярно отставленный мизинчик с ногтем, обагренным неистовым маникюрным лаком, окован двумя громадными перстнями. В один из них вправлен увесистый изумруд из бутылочного стекла, плохо скрывающий свое происхождение. На груди в рамке из пластмассы медальон, размером не уступающий чайному блюдечку, и на нем кисть базарного художника изобразила море, одинокий парус и летящих чаек.
Здороваясь с вами, девица выгибает руку а-ля лебедь, вскидывая ее так высоко, что вам приходится либо легонько отпрянуть, либо уж приложиться к ручке… Затем вы услышите примерно такое приглашение: "Прошвырнемся до киношки? Там сегодня картина мировецкая. Билетов нет - наплюнуть! Как-нибудь протыримся. А по дороге в мороженое заскочим, даванем сливочного по три шарика".
Словом, как говорится, прошу любить и жаловать…
Но разрешите представить вам и вторую девушку. На ней очень изящная, однако не сверх моды расклешенная юбка из того цвета ситца, что принято называть веселеньким, и простенькая, но очень изящная и так словно пришедшаяся к лицу девушке блузка, скрепленная на груди немудрящей, но прехорошенькой маленькой брошью из недорогого уральского камня, цветные прожилки которого хорошо гармонируют с тонами юбки. На ногах босоножки с каблучками, не спорящими с модой, но и не заставляющими ступать на цыпочках. Потому и походка девушки свободна. Вся она производит впечатление непринужденной естественности и скромного, но стойкого сознания своего девического достоинства».
***
«Хороший вкус тяготеет к правде, дурной - к фальши.[…] Мне приходилось уже несколько раз сталкиваться с тем, что некоторые наши молодые люди подразумевают под словом "стиль" особую и малопривлекательную нарочитую манеру, применяющуюся некоторыми юношами и девушками в западноевропейских танцах, словом, весь тот пошиб, который и породил ироническую кличку "стиляга" - и только так понимают слово "стиль" в его повседневном звучании. Здесь я хочу воспользоваться случаем, чтобы покончить с этим нелепым и невежественным заблуждением.
Когда мы говорим "стиль - это человек", мы подразумеваем, что этот личный стиль, внешний облик человека отражает в определенной мере и его душевные, моральные, нравственные устои, его культурные навыки.
Если человек правдив, искренен, строг к себе, уважает свое и чужое достоинство, он постарается и одеваться, и вести себя, и выглядеть так, чтобы в его внешности, во всем его облике и поведении не было ничего наигранного, фальшивого, нескромного, заявляющего претензии, которые на самом деле не могут быть оправданы… Такой человек постарается и в речи своей быть точным, в выражениях умеренным. Он не станет бряцать иностранными терминами, даже если и изучает языки других народов.[…] Он не будет навьючивать себе на плечи килограммы ваты, чтобы казаться атлетом. А девушка добрых правил не станет намалевывать на своих щеках румянец, перед которым побледнел бы помидор, или запудриваться до приобретения фиолетового отлива утопленницы.
Я твердо убежден, что дурной вкус, подчас проявляемый некоторыми нашими молодыми людьми обоего пола, порожден прежде всего желанием "набить себе цену", нескромно выделиться среди подруг и товарищей, выглядеть совсем не тем, кем они сами в действительности являются.
Чем, например, смешны эти самые пресловутые "стиляги" и так называемые "фифы"? Беда ведь не в том, что они изо всех сил тщатся следовать за последними заграничной моды, всегда при этом, конечно, запаздывая примерно годика на два и выглядя, так сказать, всемирными франтами позапрошлого года. Дело не в длине пиджака, чрезмерной узости брючек или юбок или, наоборот, в необозримой ширине клешей. Бог с ними, с фасонами, - дело не в них! Беда в том, что эдакий хлыщ или подобная модница непременно стараются выглядеть иностранцами на нашей улице.
Помните, еще у Маяковского:
Он был
монтером Ваней,
но,
в духе парижан,
себе
присвоил званье:
"электротехник Жан".
Они и особую манеру речи себе присваивают с каким-то импортным шиком, который переняли с экрана, раз десять кряду просмотрев заграничную не дублированную на русский язык кинокартину.
И походку-то они себе вырабатывают эдакую расслабленную, усталую, разухабисто-болтающуюся, дескать, обошли они чуть ли не весь мир на своих рубчатых подошвах, все на свете видели, все им наскучило - вот и притомились… Ничем уже их не удивишь, ничто их, разочарованных, не расшевелит, разве только звуки "буги-вуги", от которых ноги у них сразу начинают дергаться, как у дохлой нагальванизированной лягушки. Все в этих молодчиках и девицах - вранье, все - фальшивка, рассчитанная на дешевое доверие и не очень наблюдательный глаз завистливых зевак.[…]
Хороший вкус призывает человека быть самим собой, оставаться таковым на словах и на деле, стремиться к подлинно прекрасному, а не внешне красивенькому, испытывать отвращение ко всякой подделке, к любого рода наигрышу. И если человек верного вкуса задумывается над своим ростом, то он повысит его не за счет увеличения каблуков или кока на голове, а займется тем, чтобы вырасти внутренне, духовно, он обогатит себя новыми знаниями, постарается подняться на новый, более высокий уровень культуры.[…]
Дурной вкус - это прежде всего вкус дешевый, не умеющий находить верную оценку тому, что действительно дорого в жизни, хотя и не набивается само на глаза. И это вкус лживый: он готов прикрыть внешним блеском внутреннюю темноту, он ревниво прислушивается к чужому толку, жадно, часто не разобравшись, торопливо следует за дешевой приманкой пустопорожнего шика, легко мирится с крикливо, от руки раскрашенными открытками на стене, с аляповатыми бумажными цветами на комоде, простительными только на похоронах, да и то лишь в ту пору, когда нет живых цветов, или трудно заказать искусственные металлические, матерчатые.
Кричащие, якобы соответствующие заграничной моде галстуки системы "павлиний глаз", шарфы всех цветов светофора, способные нарушить уличное движение, напрокат взятые с чужих уст ходовые стандартные обороты речи записных остроумцев, вроде: "красота, кто понимает", "свой в доску", "будьте покойнички", "ну, жмаю пять", "факт", "сила", "законно", "как штык", "на все сто" и, наконец, не по праву задержавшееся после войны, уместное и верно звучавшее лишь во фронтовом обиходе словечко "точно" - вот весьма распространенный арсенал средств и речений, которыми "оснащает" человека дурной вкус».[…]
***
«Женское платье должно соответствовать формам и линиям женской фигуры, подчеркивать ее грацию, мягкость очертаний и движений.[…] Не очень-то привлекательными выглядят позы некоторых девиц, которые любят размашистые движения, излишнюю подвижность всего своего тела при ходьбе или, мужеподобно развалясь на стуле, располагать колени по линии, как говорится, одно на нас, другое в Арзамас…
Может быть, для тех зарубежных модниц, что сейчас так неистово, до конвульсий, часами отплясывают бесстыдный рок-н-ролл, в который выродились западные танцы, подобного рода повадки и манеры являются неплохой подготовительной школой к безобразному топтанию и вихлянию этой "кувыркколегии", по недоразумению еще называющейся танцем. Но нашим девушкам, самостоятельным, толковым и милым, как бы они ни следовали моде, это не к лицу».
О книгах
«Еще находятся у нас читательницы, в руках которых увидишь слезливые повести Чарской или пошлейшие романы Вербицкой. А ведь обе эти писательницы отличались тем, что кормили своих неприхотливых читателей и главным образом читательниц откровенными суррогатами искусства, грошовыми подделками под литературу.[…]
В последнее время мне приходилось самому наблюдать, да и слышать жалобы многих библиотекарей, что известная часть молодежи у нас стала чрезмерно увлекаться детективной, приключенческой литературой.[…] Подавляющее большинство этих книг рассказывает о действительно героической деятельности наших разведчиков, о бдительности и бесстрашии советских пограничников и работников государственной безопасности, пресекающих подлую работу шпионов, засылаемых на территорию нашей Родины из-за рубежа. Тема эта благородная и нужная. Как известно, десятки и сотни миллионов долларов отпускаются одними только Соединенными Штатами Америки для засылки к нам шпионов и диверсантов. Естественно, что книги, повествующие о борьбе с проникающими к нам врагами, книги, полные увлекательного действия, интересны молодым читателям. И вообще я никак не хочу отнести всю приключенческую литературу к разряду литературы дурного вкуса.[…]
Но, когда я слышу, как человек в полном расцвете сил отказывается от всех предлагаемых ему в библиотеке хороших книг и упрямо требует «что-нибудь про шпионов, да позакрученней», я с сожалением думаю, глядя на него: пустельга! Книги такого рода не прививают и настоящей бдительности, хотя как будто бы и посвящены этой теме, ибо враги, как правило, изображаются в них заведомыми неудачниками, коварные планы которых известны с первой же страницы не только следователю, но и читателю.
Жалуются и школьные библиотекари на чрезмерное увлечение ребят детективными романами, а самым заядлым таким пожирателям «шпионской литературы» даже Катаев и Гайдар кажутся уже скучноватыми!..
Частенько читательский вкус портится еще в детстве, и происходит это обычно при попустительстве или прямом содействии взрослых. Не раз мне приходилось слышать от родителей, чрезмерно упоенных скороспелым развитием своих ребят: "Ах, вы знаете, мой Женя (или моя Катя) уже давно не читает ничего детского. Купила на днях Пантелеева, Михалкова, Марка Твена - и слышать не желает. Представьте себе, подавай им сейчас же Шпанова или Брянцева!.. Удивительно быстро развиваются сейчас наши современные дети".[…]
Или вот еще хвастаются некоторые папы с мамами, что их восьми-девятилетние ребятишки будто бы зачитываются уже Бальзаком, Толстым, Флобером… А такое преждевременное чтение серьезнейших книг великих писателей ничего хорошего не дает. Детям лестно, что они читают уже "взрослые" книги. Но разве в состоянии они по-настоящему глубоко, вдумчиво постичь истинное величие и поэтическую мудрость таких книг? Вот и выносят эти скороспелые читатели из детства своего ложные, вздорные представления о лучших творениях литературы, как о произведениях скучноватых, трудночитаемых, не совсем понятных... И это надолго отбивает вкус к серьезному чтению».[…]
О музыке и танцах
«Я знаю немало девиц, которые готовы часами просиживать у патефона, ставя одну и ту же душещипательную пластинку с каким-нибудь патентованным джазовым романсом. И добро романс-то был бы хороший! Ведь существует у нас богатейшая романсовая музыка.[…] Как хороши таборные цыганские песни, в которых звучит страсть большой и вольной души, чувствуется трепет горячих сердец, биение кипучей крови и слышится тоска бездомного кочевья и свист ветра в степных просторах. Такими песнями заслушивался Пушкин, их воспевал и Аполлон Григорьев и Денис Давыдов, их любил Лев Толстой.
Нет, не о таких песнях речь идет. Сидят девицы, накручивают, как шарманку, патефон и в сотый раз слушают про какого-нибудь Мишку или про Сашу, у которого певица спрашивает, помнит ли он их встречи... А уж как не запомнить, когда пластинку про эти встречи в приморском парке на берегу прокручивают чуть ли не каждый день по сорок раз дома, да еще передают раза три в вечер в клубе через радиоузел?!
А ведь здесь все подделка. Не страсти, а страстишки, не мысли, а мыслишки. Тут подделка и музыка, и чувства. И приучают люди себя к этой суррогатной музыке, к фальшивым чувствованиям, к "какбудтошней" тоске.[…]
Нужно, можно, стоит любить и хороший джаз, и веселую лирическую оперетту, и остроумную эстрадную песенку.[…] Однако всему свое место, свой час. А ведь есть еще, к сожалению, и такие, которым всекажется скучным: и хорошая камерная музыка, и вдохновенный чтец, и песни сестер Федоровых, и лирическая музыка русского романса. Если ненароком затащили такого скучающего молодого человека на концерт Чайковского, он вскоре безмятежно засыпает, но зато, едва заслышав где-то первые такты фокстрота, он упоенно (даже во сне) начинает дергаться и сучить ногами. Ничего, кроме глубокого сожаления, этот "любитель музыки" вызвать не может.[…]
Это люди дешевого, неразборчивого вкуса.
Они млеют от Лолиты Торрес, которая и правда очень хорошо исполняет свои песенки в фильмах; они завистливо твердят о том, что вот, мол, там, за границей, - настоящие таланты.
Но вы не встретите этих ценителей зарубежного искусства в Большом зале Консерватории. Когда он ломится от любителей истинной музыки, пришедших посетить Бостонский симфонический оркестр или дивную игру
американского скрипача Стерна. Они знают всех известных чечеточников Европы и Америки, но совершенно не способны понять покоряющую грацию и проникновенность таланта Улановой.[…]
Мне кажется, что и бесчинства молодежи, которая, наплясавшись до полного осатанения рок-н-ролла, как сообщают зарубежные газеты, скопом ломает столы в ресторанах Западной Европы и выбивает витрины магазинов, объясняются нездоровой властью обнаженного конвульсивного ритма этой бесноватой музыки. Ведь на этом и было давно уже основано колдовство шаманов, ритуальные танцы дикарей под "там-там".
Забавное
«Еще великий русский критик В.Г. Белинский предостерегал, что истинная народность не в лаптях и деревянных ковшиках, а в том, чтобы выражать в искусстве подлинные думы, чаяния народа, его историческое движение, его национальную судьбу.
И было бы, например, смешно, если бы мы вдруг, чтобы придать национальный характер нашей технике, стали бы наводить лаки знаменитых палешан на лакированную поверхность автомобилей. То, что хорошо на подносе, ларце, шкатулке, было бы противным глазу, оказавшись переведенным на автомобильный нитролак».
А теперь - внимание! Тадааам!..
Раз!
Два!
Три!
Четыре!
Пять!
Шесть!
И - гвоздь нашей программы - семь! - байк, расписанный под Палех.
Быт и мещанство
«Мы против громоздкой, излишней роскоши, которой кичились русские купцы, бряцавшие тяжелой мошной, и которой сейчас еще любят хвастаться богатеи капиталистических стран, подчеркивая свое могущество дикой, бьющей в глаза пышностью. Мы боремся за создание красивых, добротных предметов обихода, за вещи, помогающие нашим людям выглядеть изящно, чувствовать себя хорошо, доставляющие им удовольствие.
Все, что нарушает сложившиеся в нашем обществе представления о прекрасном, все, что пытается обмануть глаз или слух человека, мешает правильной оценке различных явлений культуры, все, что вызывающе преувеличивает, что нескромно, что нарушает принятый у нас порядок личного поведения человека, - все это оскорбляет общественный вкус и осуждается нами как признак дурного тона».
***
«Главный вред безвкусицы заключается в том, что она рано или поздно отразится и на мироощущении человека, переходя из области узколичных привычек, индивидуального вкуса в область всего жизненного поведения. Недаром, например, нам так ненавистен мещанский вкус. О зловещих опасностях, которые кроются в обывательском быте, в ленивом болотном уюте мещан с такой яростью предостерегал молодежь Маяковский. Он бдительно приглядывался к тому, как в наступившем после революционных боев затишье, в быту молодой Советской страны стало кое-где проступать "мурло мещанина".
Скорее
головы канарейкам сверните -
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!
И дело тут, конечно, не в канарейках, кокетливо чирикающих в клетках, не в герани на окнах и не в других привычных атрибутах утлого квартирного мирка. Губительна для молодой души хлопотливая самоуверенная пошлость, которая неизбежно ведет к тому, что человека отгораживается от всего мира тюлевыми занавесочками, геранью, патефоном, глухой стеной с крымскими видиками в ракушечных рамочках, бумажными веерами, целым стадом гипсовых слоников, якобы оберегающих домашнее счастье, бамбуковыми ширмочками, тряпичными ковриками, подушечками, вышивками - всем этим дешевым, как будто создающим комфорт, пыльным и столь любезным для клопов хламом. Страшно то, что такие люди начинают думать, будто в этом отгороженном, тесном, непривлекательном мирке истинный центр вселенной. А что там, за стеной, за окнами - пропади хоть все пропадом!..[…]
К сожалению, многие наши торговые организации, которым надлежит своей продукцией украшать жилище советского человека, по сей день еще оказываются распространителями самого дурного мещанского вкуса. Какие безобразные по своей расцветке олеографии, какую несусветную пошлятину из раскрашенного гипса, допотопных размалеванных пастушек, цветных и линялых медведей, ядовито-фиолетовых голубков вынуждены иной раз тащить в свою квартиру молодые новоселы!
Заодно - про художников и художества
«Когда мы говорим о хорошем вкусе в искусстве и в жизни, мы, конечно, учитываем, что люди не всегда имели возможность понимать законы развития общества так, как понимаем их сейчас мы, вооруженные марксистско-ленинским учением. Вот почему, когда мы анализируем отдельное произведение искусства, нам следует обязательно рассматривать его в тесной связи с теми историческими условиями, в которых оно возникло, а оценку художнику, его создавшему, давать исходя из главного: верно ли отражало это произведение искусство современную ему действительность, отвечало ли передовым идеям времени, отстаивало ли эти идеи.
Если же нам нужно понять, правдиво или неправдиво отобразил художник жизнь наших дней, наше сегодня, мы обращаемся к главному и единственно верному критерию - к основным принципам социалистического реализма. Мы вдумываемся в то, как отражает это произведение великую правду жизни страны социализма, как чувствуются в нем необозримость перспектив ее развития, как увидел художник советских людей - строителей коммунизма, рассмотрел ли он те новые черты, которые отличают наш строй, наш быт, наши думы; мы проверяем также, хватило ли у художника страстности, остроты, честности в разоблачении дурного, отсталого, что мешает нам двигаться вперед, улучшать жизнь советских людей.[…]
Да, желанная и важная вещь - домашний уют, и […] радостный факт вселения трудовой семьи в новую, удобную квартиру - все это темы, от которых не следует отмахиваться ни писателю, ни живописцу, ни музыканту. Недаром Маяковский написал превосходные стихи о вселении литейщика Ивана Козырева в новую квартиру.
Но вот мы стоим у картины художника А.И. Лактионова, которая называется «В новую квартиру». Чем больше мы всматриваемся в нее, тем больше убеждаемся в том, что художник допустил здесь серьезное отступление от хорошего, верного художественного вкуса. В своем произведении Лактионов повествует о вселении рабочей семьи в новую квартиру. Как же передает художник этот радостный момент? Как представлены здесь люди?
Картина воспринимается так, что центром ее, главным цветовым пятном (а значит, и смысловым, если судить по законам живописи) является фикус, с необыкновенной старательностью и фотографическим подобием выписанный художником. Лактионов отличный рисовальщик, мастер фактуры […]. И это свое незаурядное умение он употребил в данном случае на то, чтобы тщательно воспроизвести и тем самым выделить, невольно воспеть случайный предмет, не отражающий нового, перестраивающегося рабочего быта, его новой культуры. […] когда художник с особой любовью выписывает мельчайшие детали фикуса, когда он выдвигает его на первый план и заслоняет этим самое главное - самих новоселов, хозяев квартиры, ставя их в маловыразительные позы, когда он уделяет людям значительно меньше художнического внимания, чем горшку с цветком, - мы вправе сказать, что такая картина не служит воспитанию хорошего вкуса и, как говорят, она больше "работает" на потребу мещанина, потрафляя его дешевым вкусам.
А сумел же Маяковский, взявши ту же бытовую тему, поднять ее на уровень большой, вдохновенной поэзии. Своими стихами он как бы широко раздвинул стены новой квартиры, в которую вселился литейщик Иван Козырев, воспел новое, благоустроенное жилье советского рабочего, ставшего гордым хозяином завоеванных их жизненных благ».
(Читать по теме: замечательная книга Джорджа Оруэлла «Да здравствует фикус!»
В оригинале и в переводе)
***
« Прогрессивный художник, живущий в капиталистической стране, выступающий против жестокой эксплуатации рабочих, передает на своем полотне поступь железной пяты капитализма, попирающей все живое, отравляющей воздух копотью фабричных труб, выжигающей зелень, омертвляющей природу. Так художник средствами своего искусства раскрывает сущность капиталистической индустрии, основанной на подневольном, изнуряющем труде, вызывая этим чувство горечи, боли за человека, чувство социального протеста.
А мы с вами, живя в стране, где все производительные силы и средства производства являются собственностью народа, где индустрия развивается во имя блага его, испытываем чувство радости, духовного подъема, видя, скажем, на картине вдохновенно написанной художником, гигантскую стройку - мощную плотину, которая перекроет течение великой реки. И все здесь иное: мужественные, сильные люди, гордые полновластной мощью своего творчества; яркое солнце, необъятные просторы - вся природа, все славит жизнь свободного человека труда.
Да, каждое произведение советского искусства должно быть праздником для народа. Оно должно доставлять огромное художественное наслаждение, должно нести большую правду нашей жизни.
Вот о какой единственной правде мы и говорили, когда обсуждали вопрос о том, что же отличает произведение хорошего художественного вкуса».
Так, думается мне, на свет появилась эта книжка с ностальгическими теперь рисунками и даже - местами! - не лишенная здравого смысла. Оцифровывать ее всю дело неблагодарное, но можно ознакомиться с наиболее показательными отрывками. Обойдены молчанием:
- хвалы Иву Монтану, вероломство которого спустя год будет популярно изложено газетой «Правда» в статье «С чьего голоса поет Ив Монтан»;
- порицания не идущих в ногу с прогрессом поэтов, в частности, Игоря Северянина;
- проблемы ношения пижамы и железной фиксы в общественном месте;
- многое другое.
По причине многабукв текст пришлось примерно разбить на тематические разделы. Примечания - мои, ссылки действуют, все кликабельно.
Итак, помня, что по улицам в те годы не ходило такое, в музеях не выставлялось сякое (хотя уже висело кое-где по стенам этакое), расслабьтесь. Сядьте поудобней или прилягте на пол, взяв в левую руку круассан, в правую - чашечку чаю (коньяку, первача), и внимайте.
Лев Кассиль. «Дело вкуса» (заметки писателя)
Государственное издательство «Искусство», Москва, 1958
Оформление худ. И.П. и Л.Г. Виноградовых
Иллюстрации худ. А.М. Елисеева и М.А. Скобелева
О стиле и «стиле»
«Позвольте познакомить вас с двумя девушками. И заранее предупреждаю: вам придется сделать выбор - какая из двух покажется вам привлекательней, какая больше по душе. Итак, будьте знакомы…
На первой из девушек, которую я позволю себе представить вам, модная юбка из цветастого шелка, а сверху на клетчатую, тоже шелковую, блузку надет жакетик из крепдешина, на ногах перлоновые чулки, поверх которых цветные носочки, и туфли самоновейшего фасона на каблуках-гвоздиках - сантиметров десять добрых, что заставляет ее двигаться так, будто она сама себя носит, как графин на подносе… В замысловато уложенных волосах большой розан из цветной гофрированной бумаги. На руке браслет из раскрашенных крымских ракушек. Перпендикулярно отставленный мизинчик с ногтем, обагренным неистовым маникюрным лаком, окован двумя громадными перстнями. В один из них вправлен увесистый изумруд из бутылочного стекла, плохо скрывающий свое происхождение. На груди в рамке из пластмассы медальон, размером не уступающий чайному блюдечку, и на нем кисть базарного художника изобразила море, одинокий парус и летящих чаек.
Здороваясь с вами, девица выгибает руку а-ля лебедь, вскидывая ее так высоко, что вам приходится либо легонько отпрянуть, либо уж приложиться к ручке… Затем вы услышите примерно такое приглашение: "Прошвырнемся до киношки? Там сегодня картина мировецкая. Билетов нет - наплюнуть! Как-нибудь протыримся. А по дороге в мороженое заскочим, даванем сливочного по три шарика".
Словом, как говорится, прошу любить и жаловать…
Но разрешите представить вам и вторую девушку. На ней очень изящная, однако не сверх моды расклешенная юбка из того цвета ситца, что принято называть веселеньким, и простенькая, но очень изящная и так словно пришедшаяся к лицу девушке блузка, скрепленная на груди немудрящей, но прехорошенькой маленькой брошью из недорогого уральского камня, цветные прожилки которого хорошо гармонируют с тонами юбки. На ногах босоножки с каблучками, не спорящими с модой, но и не заставляющими ступать на цыпочках. Потому и походка девушки свободна. Вся она производит впечатление непринужденной естественности и скромного, но стойкого сознания своего девического достоинства».
***
«Хороший вкус тяготеет к правде, дурной - к фальши.[…] Мне приходилось уже несколько раз сталкиваться с тем, что некоторые наши молодые люди подразумевают под словом "стиль" особую и малопривлекательную нарочитую манеру, применяющуюся некоторыми юношами и девушками в западноевропейских танцах, словом, весь тот пошиб, который и породил ироническую кличку "стиляга" - и только так понимают слово "стиль" в его повседневном звучании. Здесь я хочу воспользоваться случаем, чтобы покончить с этим нелепым и невежественным заблуждением.
Когда мы говорим "стиль - это человек", мы подразумеваем, что этот личный стиль, внешний облик человека отражает в определенной мере и его душевные, моральные, нравственные устои, его культурные навыки.
Если человек правдив, искренен, строг к себе, уважает свое и чужое достоинство, он постарается и одеваться, и вести себя, и выглядеть так, чтобы в его внешности, во всем его облике и поведении не было ничего наигранного, фальшивого, нескромного, заявляющего претензии, которые на самом деле не могут быть оправданы… Такой человек постарается и в речи своей быть точным, в выражениях умеренным. Он не станет бряцать иностранными терминами, даже если и изучает языки других народов.[…] Он не будет навьючивать себе на плечи килограммы ваты, чтобы казаться атлетом. А девушка добрых правил не станет намалевывать на своих щеках румянец, перед которым побледнел бы помидор, или запудриваться до приобретения фиолетового отлива утопленницы.
Я твердо убежден, что дурной вкус, подчас проявляемый некоторыми нашими молодыми людьми обоего пола, порожден прежде всего желанием "набить себе цену", нескромно выделиться среди подруг и товарищей, выглядеть совсем не тем, кем они сами в действительности являются.
Чем, например, смешны эти самые пресловутые "стиляги" и так называемые "фифы"? Беда ведь не в том, что они изо всех сил тщатся следовать за последними заграничной моды, всегда при этом, конечно, запаздывая примерно годика на два и выглядя, так сказать, всемирными франтами позапрошлого года. Дело не в длине пиджака, чрезмерной узости брючек или юбок или, наоборот, в необозримой ширине клешей. Бог с ними, с фасонами, - дело не в них! Беда в том, что эдакий хлыщ или подобная модница непременно стараются выглядеть иностранцами на нашей улице.
Помните, еще у Маяковского:
Он был
монтером Ваней,
но,
в духе парижан,
себе
присвоил званье:
"электротехник Жан".
Они и особую манеру речи себе присваивают с каким-то импортным шиком, который переняли с экрана, раз десять кряду просмотрев заграничную не дублированную на русский язык кинокартину.
И походку-то они себе вырабатывают эдакую расслабленную, усталую, разухабисто-болтающуюся, дескать, обошли они чуть ли не весь мир на своих рубчатых подошвах, все на свете видели, все им наскучило - вот и притомились… Ничем уже их не удивишь, ничто их, разочарованных, не расшевелит, разве только звуки "буги-вуги", от которых ноги у них сразу начинают дергаться, как у дохлой нагальванизированной лягушки. Все в этих молодчиках и девицах - вранье, все - фальшивка, рассчитанная на дешевое доверие и не очень наблюдательный глаз завистливых зевак.[…]
Хороший вкус призывает человека быть самим собой, оставаться таковым на словах и на деле, стремиться к подлинно прекрасному, а не внешне красивенькому, испытывать отвращение ко всякой подделке, к любого рода наигрышу. И если человек верного вкуса задумывается над своим ростом, то он повысит его не за счет увеличения каблуков или кока на голове, а займется тем, чтобы вырасти внутренне, духовно, он обогатит себя новыми знаниями, постарается подняться на новый, более высокий уровень культуры.[…]
Дурной вкус - это прежде всего вкус дешевый, не умеющий находить верную оценку тому, что действительно дорого в жизни, хотя и не набивается само на глаза. И это вкус лживый: он готов прикрыть внешним блеском внутреннюю темноту, он ревниво прислушивается к чужому толку, жадно, часто не разобравшись, торопливо следует за дешевой приманкой пустопорожнего шика, легко мирится с крикливо, от руки раскрашенными открытками на стене, с аляповатыми бумажными цветами на комоде, простительными только на похоронах, да и то лишь в ту пору, когда нет живых цветов, или трудно заказать искусственные металлические, матерчатые.
Кричащие, якобы соответствующие заграничной моде галстуки системы "павлиний глаз", шарфы всех цветов светофора, способные нарушить уличное движение, напрокат взятые с чужих уст ходовые стандартные обороты речи записных остроумцев, вроде: "красота, кто понимает", "свой в доску", "будьте покойнички", "ну, жмаю пять", "факт", "сила", "законно", "как штык", "на все сто" и, наконец, не по праву задержавшееся после войны, уместное и верно звучавшее лишь во фронтовом обиходе словечко "точно" - вот весьма распространенный арсенал средств и речений, которыми "оснащает" человека дурной вкус».[…]
***
«Женское платье должно соответствовать формам и линиям женской фигуры, подчеркивать ее грацию, мягкость очертаний и движений.[…] Не очень-то привлекательными выглядят позы некоторых девиц, которые любят размашистые движения, излишнюю подвижность всего своего тела при ходьбе или, мужеподобно развалясь на стуле, располагать колени по линии, как говорится, одно на нас, другое в Арзамас…
Может быть, для тех зарубежных модниц, что сейчас так неистово, до конвульсий, часами отплясывают бесстыдный рок-н-ролл, в который выродились западные танцы, подобного рода повадки и манеры являются неплохой подготовительной школой к безобразному топтанию и вихлянию этой "кувыркколегии", по недоразумению еще называющейся танцем. Но нашим девушкам, самостоятельным, толковым и милым, как бы они ни следовали моде, это не к лицу».
О книгах
«Еще находятся у нас читательницы, в руках которых увидишь слезливые повести Чарской или пошлейшие романы Вербицкой. А ведь обе эти писательницы отличались тем, что кормили своих неприхотливых читателей и главным образом читательниц откровенными суррогатами искусства, грошовыми подделками под литературу.[…]
В последнее время мне приходилось самому наблюдать, да и слышать жалобы многих библиотекарей, что известная часть молодежи у нас стала чрезмерно увлекаться детективной, приключенческой литературой.[…] Подавляющее большинство этих книг рассказывает о действительно героической деятельности наших разведчиков, о бдительности и бесстрашии советских пограничников и работников государственной безопасности, пресекающих подлую работу шпионов, засылаемых на территорию нашей Родины из-за рубежа. Тема эта благородная и нужная. Как известно, десятки и сотни миллионов долларов отпускаются одними только Соединенными Штатами Америки для засылки к нам шпионов и диверсантов. Естественно, что книги, повествующие о борьбе с проникающими к нам врагами, книги, полные увлекательного действия, интересны молодым читателям. И вообще я никак не хочу отнести всю приключенческую литературу к разряду литературы дурного вкуса.[…]
Но, когда я слышу, как человек в полном расцвете сил отказывается от всех предлагаемых ему в библиотеке хороших книг и упрямо требует «что-нибудь про шпионов, да позакрученней», я с сожалением думаю, глядя на него: пустельга! Книги такого рода не прививают и настоящей бдительности, хотя как будто бы и посвящены этой теме, ибо враги, как правило, изображаются в них заведомыми неудачниками, коварные планы которых известны с первой же страницы не только следователю, но и читателю.
Жалуются и школьные библиотекари на чрезмерное увлечение ребят детективными романами, а самым заядлым таким пожирателям «шпионской литературы» даже Катаев и Гайдар кажутся уже скучноватыми!..
Частенько читательский вкус портится еще в детстве, и происходит это обычно при попустительстве или прямом содействии взрослых. Не раз мне приходилось слышать от родителей, чрезмерно упоенных скороспелым развитием своих ребят: "Ах, вы знаете, мой Женя (или моя Катя) уже давно не читает ничего детского. Купила на днях Пантелеева, Михалкова, Марка Твена - и слышать не желает. Представьте себе, подавай им сейчас же Шпанова или Брянцева!.. Удивительно быстро развиваются сейчас наши современные дети".[…]
Или вот еще хвастаются некоторые папы с мамами, что их восьми-девятилетние ребятишки будто бы зачитываются уже Бальзаком, Толстым, Флобером… А такое преждевременное чтение серьезнейших книг великих писателей ничего хорошего не дает. Детям лестно, что они читают уже "взрослые" книги. Но разве в состоянии они по-настоящему глубоко, вдумчиво постичь истинное величие и поэтическую мудрость таких книг? Вот и выносят эти скороспелые читатели из детства своего ложные, вздорные представления о лучших творениях литературы, как о произведениях скучноватых, трудночитаемых, не совсем понятных... И это надолго отбивает вкус к серьезному чтению».[…]
О музыке и танцах
«Я знаю немало девиц, которые готовы часами просиживать у патефона, ставя одну и ту же душещипательную пластинку с каким-нибудь патентованным джазовым романсом. И добро романс-то был бы хороший! Ведь существует у нас богатейшая романсовая музыка.[…] Как хороши таборные цыганские песни, в которых звучит страсть большой и вольной души, чувствуется трепет горячих сердец, биение кипучей крови и слышится тоска бездомного кочевья и свист ветра в степных просторах. Такими песнями заслушивался Пушкин, их воспевал и Аполлон Григорьев и Денис Давыдов, их любил Лев Толстой.
Нет, не о таких песнях речь идет. Сидят девицы, накручивают, как шарманку, патефон и в сотый раз слушают про какого-нибудь Мишку или про Сашу, у которого певица спрашивает, помнит ли он их встречи... А уж как не запомнить, когда пластинку про эти встречи в приморском парке на берегу прокручивают чуть ли не каждый день по сорок раз дома, да еще передают раза три в вечер в клубе через радиоузел?!
А ведь здесь все подделка. Не страсти, а страстишки, не мысли, а мыслишки. Тут подделка и музыка, и чувства. И приучают люди себя к этой суррогатной музыке, к фальшивым чувствованиям, к "какбудтошней" тоске.[…]
Нужно, можно, стоит любить и хороший джаз, и веселую лирическую оперетту, и остроумную эстрадную песенку.[…] Однако всему свое место, свой час. А ведь есть еще, к сожалению, и такие, которым всекажется скучным: и хорошая камерная музыка, и вдохновенный чтец, и песни сестер Федоровых, и лирическая музыка русского романса. Если ненароком затащили такого скучающего молодого человека на концерт Чайковского, он вскоре безмятежно засыпает, но зато, едва заслышав где-то первые такты фокстрота, он упоенно (даже во сне) начинает дергаться и сучить ногами. Ничего, кроме глубокого сожаления, этот "любитель музыки" вызвать не может.[…]
Это люди дешевого, неразборчивого вкуса.
Они млеют от Лолиты Торрес, которая и правда очень хорошо исполняет свои песенки в фильмах; они завистливо твердят о том, что вот, мол, там, за границей, - настоящие таланты.
Но вы не встретите этих ценителей зарубежного искусства в Большом зале Консерватории. Когда он ломится от любителей истинной музыки, пришедших посетить Бостонский симфонический оркестр или дивную игру
американского скрипача Стерна. Они знают всех известных чечеточников Европы и Америки, но совершенно не способны понять покоряющую грацию и проникновенность таланта Улановой.[…]
Мне кажется, что и бесчинства молодежи, которая, наплясавшись до полного осатанения рок-н-ролла, как сообщают зарубежные газеты, скопом ломает столы в ресторанах Западной Европы и выбивает витрины магазинов, объясняются нездоровой властью обнаженного конвульсивного ритма этой бесноватой музыки. Ведь на этом и было давно уже основано колдовство шаманов, ритуальные танцы дикарей под "там-там".
Забавное
«Еще великий русский критик В.Г. Белинский предостерегал, что истинная народность не в лаптях и деревянных ковшиках, а в том, чтобы выражать в искусстве подлинные думы, чаяния народа, его историческое движение, его национальную судьбу.
И было бы, например, смешно, если бы мы вдруг, чтобы придать национальный характер нашей технике, стали бы наводить лаки знаменитых палешан на лакированную поверхность автомобилей. То, что хорошо на подносе, ларце, шкатулке, было бы противным глазу, оказавшись переведенным на автомобильный нитролак».
А теперь - внимание! Тадааам!..
Раз!
Два!
Три!
Четыре!
Пять!
Шесть!
И - гвоздь нашей программы - семь! - байк, расписанный под Палех.
Быт и мещанство
«Мы против громоздкой, излишней роскоши, которой кичились русские купцы, бряцавшие тяжелой мошной, и которой сейчас еще любят хвастаться богатеи капиталистических стран, подчеркивая свое могущество дикой, бьющей в глаза пышностью. Мы боремся за создание красивых, добротных предметов обихода, за вещи, помогающие нашим людям выглядеть изящно, чувствовать себя хорошо, доставляющие им удовольствие.
Все, что нарушает сложившиеся в нашем обществе представления о прекрасном, все, что пытается обмануть глаз или слух человека, мешает правильной оценке различных явлений культуры, все, что вызывающе преувеличивает, что нескромно, что нарушает принятый у нас порядок личного поведения человека, - все это оскорбляет общественный вкус и осуждается нами как признак дурного тона».
***
«Главный вред безвкусицы заключается в том, что она рано или поздно отразится и на мироощущении человека, переходя из области узколичных привычек, индивидуального вкуса в область всего жизненного поведения. Недаром, например, нам так ненавистен мещанский вкус. О зловещих опасностях, которые кроются в обывательском быте, в ленивом болотном уюте мещан с такой яростью предостерегал молодежь Маяковский. Он бдительно приглядывался к тому, как в наступившем после революционных боев затишье, в быту молодой Советской страны стало кое-где проступать "мурло мещанина".
Скорее
головы канарейкам сверните -
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!
И дело тут, конечно, не в канарейках, кокетливо чирикающих в клетках, не в герани на окнах и не в других привычных атрибутах утлого квартирного мирка. Губительна для молодой души хлопотливая самоуверенная пошлость, которая неизбежно ведет к тому, что человека отгораживается от всего мира тюлевыми занавесочками, геранью, патефоном, глухой стеной с крымскими видиками в ракушечных рамочках, бумажными веерами, целым стадом гипсовых слоников, якобы оберегающих домашнее счастье, бамбуковыми ширмочками, тряпичными ковриками, подушечками, вышивками - всем этим дешевым, как будто создающим комфорт, пыльным и столь любезным для клопов хламом. Страшно то, что такие люди начинают думать, будто в этом отгороженном, тесном, непривлекательном мирке истинный центр вселенной. А что там, за стеной, за окнами - пропади хоть все пропадом!..[…]
К сожалению, многие наши торговые организации, которым надлежит своей продукцией украшать жилище советского человека, по сей день еще оказываются распространителями самого дурного мещанского вкуса. Какие безобразные по своей расцветке олеографии, какую несусветную пошлятину из раскрашенного гипса, допотопных размалеванных пастушек, цветных и линялых медведей, ядовито-фиолетовых голубков вынуждены иной раз тащить в свою квартиру молодые новоселы!
Заодно - про художников и художества
«Когда мы говорим о хорошем вкусе в искусстве и в жизни, мы, конечно, учитываем, что люди не всегда имели возможность понимать законы развития общества так, как понимаем их сейчас мы, вооруженные марксистско-ленинским учением. Вот почему, когда мы анализируем отдельное произведение искусства, нам следует обязательно рассматривать его в тесной связи с теми историческими условиями, в которых оно возникло, а оценку художнику, его создавшему, давать исходя из главного: верно ли отражало это произведение искусство современную ему действительность, отвечало ли передовым идеям времени, отстаивало ли эти идеи.
Если же нам нужно понять, правдиво или неправдиво отобразил художник жизнь наших дней, наше сегодня, мы обращаемся к главному и единственно верному критерию - к основным принципам социалистического реализма. Мы вдумываемся в то, как отражает это произведение великую правду жизни страны социализма, как чувствуются в нем необозримость перспектив ее развития, как увидел художник советских людей - строителей коммунизма, рассмотрел ли он те новые черты, которые отличают наш строй, наш быт, наши думы; мы проверяем также, хватило ли у художника страстности, остроты, честности в разоблачении дурного, отсталого, что мешает нам двигаться вперед, улучшать жизнь советских людей.[…]
Да, желанная и важная вещь - домашний уют, и […] радостный факт вселения трудовой семьи в новую, удобную квартиру - все это темы, от которых не следует отмахиваться ни писателю, ни живописцу, ни музыканту. Недаром Маяковский написал превосходные стихи о вселении литейщика Ивана Козырева в новую квартиру.
Но вот мы стоим у картины художника А.И. Лактионова, которая называется «В новую квартиру». Чем больше мы всматриваемся в нее, тем больше убеждаемся в том, что художник допустил здесь серьезное отступление от хорошего, верного художественного вкуса. В своем произведении Лактионов повествует о вселении рабочей семьи в новую квартиру. Как же передает художник этот радостный момент? Как представлены здесь люди?
Картина воспринимается так, что центром ее, главным цветовым пятном (а значит, и смысловым, если судить по законам живописи) является фикус, с необыкновенной старательностью и фотографическим подобием выписанный художником. Лактионов отличный рисовальщик, мастер фактуры […]. И это свое незаурядное умение он употребил в данном случае на то, чтобы тщательно воспроизвести и тем самым выделить, невольно воспеть случайный предмет, не отражающий нового, перестраивающегося рабочего быта, его новой культуры. […] когда художник с особой любовью выписывает мельчайшие детали фикуса, когда он выдвигает его на первый план и заслоняет этим самое главное - самих новоселов, хозяев квартиры, ставя их в маловыразительные позы, когда он уделяет людям значительно меньше художнического внимания, чем горшку с цветком, - мы вправе сказать, что такая картина не служит воспитанию хорошего вкуса и, как говорят, она больше "работает" на потребу мещанина, потрафляя его дешевым вкусам.
А сумел же Маяковский, взявши ту же бытовую тему, поднять ее на уровень большой, вдохновенной поэзии. Своими стихами он как бы широко раздвинул стены новой квартиры, в которую вселился литейщик Иван Козырев, воспел новое, благоустроенное жилье советского рабочего, ставшего гордым хозяином завоеванных их жизненных благ».
(Читать по теме: замечательная книга Джорджа Оруэлла «Да здравствует фикус!»
В оригинале и в переводе)
***
« Прогрессивный художник, живущий в капиталистической стране, выступающий против жестокой эксплуатации рабочих, передает на своем полотне поступь железной пяты капитализма, попирающей все живое, отравляющей воздух копотью фабричных труб, выжигающей зелень, омертвляющей природу. Так художник средствами своего искусства раскрывает сущность капиталистической индустрии, основанной на подневольном, изнуряющем труде, вызывая этим чувство горечи, боли за человека, чувство социального протеста.
А мы с вами, живя в стране, где все производительные силы и средства производства являются собственностью народа, где индустрия развивается во имя блага его, испытываем чувство радости, духовного подъема, видя, скажем, на картине вдохновенно написанной художником, гигантскую стройку - мощную плотину, которая перекроет течение великой реки. И все здесь иное: мужественные, сильные люди, гордые полновластной мощью своего творчества; яркое солнце, необъятные просторы - вся природа, все славит жизнь свободного человека труда.
Да, каждое произведение советского искусства должно быть праздником для народа. Оно должно доставлять огромное художественное наслаждение, должно нести большую правду нашей жизни.
Вот о какой единственной правде мы и говорили, когда обсуждали вопрос о том, что же отличает произведение хорошего художественного вкуса».