о гадких лебедях
Остро ненавижу анекдот про уточку. То есть сам-то анекдот не виноват, но вот как его принято трактовать -- да, ненавижу.
Ведь там происходит что? Вот лебеди. Красивые, сильные птицы. Перелетные по природе своей. Во множественном что характерно числе; мы не знаем, сколько их, друзья ли это, команда или пара, связанная той самой лебединой верностью, но что они вместе -- это неоспоримо. Совершают привычный путь на юг, присели отдохнуть и поразмяться. А вот уточка. Маленькая, серенькая, хиленькая. Оседлая. Одна. Наблюдает лебедей -- помните, был такой фильм "Безымянная звезда", там гимназистки в какой-то дыре ходили попялиться на проезжающий мимо роскошный поезд и помечтать о недостижимом; вот так и она. Думает -- хорошо им, на юг летят. И чисто по простоте душевной так вслух и говорит, озвучивает свои переживания. Она же простая, уточка-то. Что видит, о том поет.
А дальше происходит что? Дальше лебеди говорят: полетели с нами. Это бред. Уточка не может полететь с лебедями, она маленькая, хиленькая, у нее крылья слабые, и вообще на работу ходить надо каждый день. О чем она им совершенно честно и говорит. А они начинают ее уговаривать по пунктам. Крылья слабые? -- поможем! Жрать нечего? -- прокормим! И так далее, я не помню, какие там еще итерации. Не задумываясь, между прочим, каково это -- помогать слабому, совершенно постороннему между прочим и нафиг не нужному слабому, взятому с собой не то из жалости, не то из пустого куража, и в какой момент им помогать надоест, и сколько они еще продержатся на чувстве долга, и что сделают потом. Лебеди уговаривают уточку и кроют все ее вежливые аргументы -- она ведь вежливая, уточка, ну и лестно ей, что такие красивые и сильные птицы вообще с ней разговаривают, когда она подошла, ну, считай автограф попросить. Уговаривают, уговаривают... пока им не надоест -- и тогда они ее озлобленно прогоняют. Когда она и сама уже давно ждет момента вежливо попрощаться и уйти.
Лебеди -- точнее, те, кто считает себя лебедями, -- в общем-то делятся на две категории. Тех, кто уверен, что все остальные это заведомые уточки, ни на что путное не способные по определению. Они неприятны в общении, им иногда хочется что-то доказать, но в принципе можно и рукой махнуть. И тех, кто считает, будто все остальные это тоже лебеди -- просто они плохо стараются. Поэтому они такие гадкие, хиленькие и серенькие. А если постараются хорошо, то сразу станут большими и красивыми, взмахнут крылами и улетят. И вот эти-то по-настоящему невыносимы, если они взялись уже доказать тебе, так чтобы ты сцуко ПОНЯЛ, что ты тоже мог бы быть лебедем. Если бы постарался как следует. А если у тебя не получается, значит сам виноват, стараешься плохо.
Всех этих нестыковок можно было бы избежать, если бы уточка четко выражала свои мысли. Ей следовало сказать: хорошо вам -- вы лебеди. Тут уж им бы ничего не оставалось, как согласиться. Но уточка, она же серенькая, хиленькая. Где уж ей.
Ведь там происходит что? Вот лебеди. Красивые, сильные птицы. Перелетные по природе своей. Во множественном что характерно числе; мы не знаем, сколько их, друзья ли это, команда или пара, связанная той самой лебединой верностью, но что они вместе -- это неоспоримо. Совершают привычный путь на юг, присели отдохнуть и поразмяться. А вот уточка. Маленькая, серенькая, хиленькая. Оседлая. Одна. Наблюдает лебедей -- помните, был такой фильм "Безымянная звезда", там гимназистки в какой-то дыре ходили попялиться на проезжающий мимо роскошный поезд и помечтать о недостижимом; вот так и она. Думает -- хорошо им, на юг летят. И чисто по простоте душевной так вслух и говорит, озвучивает свои переживания. Она же простая, уточка-то. Что видит, о том поет.
А дальше происходит что? Дальше лебеди говорят: полетели с нами. Это бред. Уточка не может полететь с лебедями, она маленькая, хиленькая, у нее крылья слабые, и вообще на работу ходить надо каждый день. О чем она им совершенно честно и говорит. А они начинают ее уговаривать по пунктам. Крылья слабые? -- поможем! Жрать нечего? -- прокормим! И так далее, я не помню, какие там еще итерации. Не задумываясь, между прочим, каково это -- помогать слабому, совершенно постороннему между прочим и нафиг не нужному слабому, взятому с собой не то из жалости, не то из пустого куража, и в какой момент им помогать надоест, и сколько они еще продержатся на чувстве долга, и что сделают потом. Лебеди уговаривают уточку и кроют все ее вежливые аргументы -- она ведь вежливая, уточка, ну и лестно ей, что такие красивые и сильные птицы вообще с ней разговаривают, когда она подошла, ну, считай автограф попросить. Уговаривают, уговаривают... пока им не надоест -- и тогда они ее озлобленно прогоняют. Когда она и сама уже давно ждет момента вежливо попрощаться и уйти.
Лебеди -- точнее, те, кто считает себя лебедями, -- в общем-то делятся на две категории. Тех, кто уверен, что все остальные это заведомые уточки, ни на что путное не способные по определению. Они неприятны в общении, им иногда хочется что-то доказать, но в принципе можно и рукой махнуть. И тех, кто считает, будто все остальные это тоже лебеди -- просто они плохо стараются. Поэтому они такие гадкие, хиленькие и серенькие. А если постараются хорошо, то сразу станут большими и красивыми, взмахнут крылами и улетят. И вот эти-то по-настоящему невыносимы, если они взялись уже доказать тебе, так чтобы ты сцуко ПОНЯЛ, что ты тоже мог бы быть лебедем. Если бы постарался как следует. А если у тебя не получается, значит сам виноват, стараешься плохо.
Всех этих нестыковок можно было бы избежать, если бы уточка четко выражала свои мысли. Ей следовало сказать: хорошо вам -- вы лебеди. Тут уж им бы ничего не оставалось, как согласиться. Но уточка, она же серенькая, хиленькая. Где уж ей.