Вл.Рыжковский про Поршнева (2009)
В своей работе «О начале человеческой истории», вышедшей уже посмертно, Поршнев писал: «Эта книга является извлечением из более обширного сочинения, задуманного и подготавливаемого мною с середины 1920-х годов. Мысленно я именовал его “Критика человеческой истории”»[22].
* Его выделяли среди историков вкус к теоретическим обобщениям, а среди специалистов по марксизму - знание фактов и склонность к изучению исторических источников[26]. Стоит отметить, что марксизм Поршнева был марксизмом весьма специфического свойства: он подразумевал не только «единство абстрактной теоретической мысли и самого конкретного знания», но в том числе «мечту и страстность»[27].
* В конце 1930-х - начале 1940-х «мечта и страстность» поршневского марксизма влекли к последовательной акцентировке классово-антагонистической детерминированности всех политических событий. Конечно, можно говорить о том, что Поршнев вынес из 1920-х убеждение во всеобщей значимости конфликтной линии развития истории человечества[28]. Но нужно признать, что значительного пространства для теоретического маневра у Поршнева не было. Из двух конкурирующих между собой теоретических альтернатив советского марксизма он выбрал полюс классовой борьбы, тем более что экономический полюс уже был облюбован самими медиевистами[29]. В рецензиях конца 1930-х на «Хронологические выписки» Маркса видно это стремление Поршнева к поиску некоторого монистического ключа к загадкам истории: «Основной почвой, глубоким фоном, на котором развертывается в записях Маркса вся история развития европейских государств, является движение угнетенных классов... Борьба эксплуатируемых против эксплуататоров - вот, в конечном счете, ключ к объяснению политической истории»[30]. В 1940 году Поршнев защищает докторскую диссертацию о народных восстаниях во Франции времен Фронды, в которой тема антагонизма между эксплуатируемыми и эксплуататорами была теоретическим стержнем.
* известной фразы Сталина о том, что марксистско-ленинская теория - это не «все ее формулы и выводы», но умение «различать между ее буквой и сущностью»[32]
* Еще в 1948 году Поршнев опубликовал в виде монографии свою диссертацию о Фронде, за которую в 1950-м был удостоен Сталинской премии третьей степени[34]. В духе времени заострив замечание Сталина о необходимости изучения прежде всего истории «производителей материальных благ… трудящихся масс… и народов», Поршнев интерпретировал Фронду как масштабный социальный взрыв, главное содержание которого заключалось в крестьянском движении против эксплуатации, а не политическом противостоянии в «верхах» - как принято было думать ранее.
* Опубликованная Поршневым в 1948-1950 годах серия статей, в которых он представил особую точку зрения на место классовой борьбы в истории, оказалась в некотором роде сгустившимся теоретическим осадком его книжки о Фронде[35]. {Следует обратить внимание, что эти статьи Поршнев публикует не в профильных «Вопросах истории» или «Средних веках»; впоследствии руководителям «Известий [АН СССР]» пришлось даже публично отмежевываться от статей Поршнева на страницах своего журнала.}
* Идеи Поршнева сводились к необходимости переопределения основных параметров работы историков, исходя «не из “экономики” вообще - это путь так называемого “экономического материализма”, а, прежде всего, из главного, основного экономического факта: отсутствия или наличия эксплоатации»[38]. /М. С. !!!/
По Поршневу, классовая борьба как следствие этой эксплуатации - главный двигатель исторического процесса. Теоретического экстремума данное понимание достигает тогда, когда Поршнев недвусмысленно намекает на то, что классовая борьба детерминирует все надстроечные и базисные явления. Даже рост производительных сил оказался у него в непосредственной зависимости от роста сопротивления эксплуатируемых. В применении к истории Cредних веков подобная теоретическая позиция приравняла производительную деятельность крестьянина к классовой борьбе, а такие явления эпохи, как феодальное государство, складывание общего национального рынка, национального языка и самих наций, - лишь к ее последствиям.
/М. С. Вот к чему ведёт непонимание исторической вынужденности эксплуатации; восприятие её из реальности просто как факта. К чему процитирую оттуда же выше опущенное:
* ...Одна группа исследователей держалась поршневского определения с его акцентом постоянного увеличения феодальной ренты, маркером чего становились непременные упоминания «жадных», «алчных» феодалов и их паразитической челяди./
Для иллюстрации той системы аргументации, которой пользовался Поршнев, достаточно будет привести одну цитату, толкующую о «реальных» причинах эволюции рыцарского вооружения:
В длительной перспективе эволюция рыцарского вооружения объясняется эволюцией крестьянского вооружения и средств борьбы: лука, крючьев для стаскивания всадников с коня, особым способом приспособленных кос, ножей для перерезания у коня сухожилий, упертой в землю рогатины или длинной пики и т.д. Рыцарское вооружение должно было видоизменяться, парируя все эти крестьянские выдумки. Все же превосходство рыцаря с веками ослабевало перед множеством народных ухищрений, в частности, перед виртуозной меткостью стрельбы из луков, в которой крестьяне тем более настойчиво упражнялись, несмотря на все трудовые тяготы, чем острее становились классовые противоречия[39].
* признавая приоритет за истматом на самом высоком уровне теории, он карикатурно определил задачу исторической науки как осмысление классовой борьбы в теоретическом и конкретно-историческом планах
* признавая приоритет за истматом на самом высоком уровне теории, он карикатурно определил задачу исторической науки как осмысление классовой борьбы в теоретическом и конкретно-историческом планах. И это было гораздо радикальнее провозглашавшихся из года в год трафаретных и бессодержательных теоретических максим, вроде следующей: «В замечательном произведении товарища Сталина (в “Кратком курсе”. - В.Р.) историки нашли классическую формулировку методологии истории - теории исторического материализма; утверждение истории как точной науки, способной использовать законы развития общества для практического применения»[40].
/К этому же из выше опущенного:
* ...Формула ОЭЗФ была дополнена в свете замечаний Сталина об объективности и независимости от воли и сознания людей экономических законов вообще. /М. С. К чему ещё обязательно см. вот это https://mskolov.livejournal.com/150272.html?thread=600320#t600320
- к тому, откуда в позднесоветское время утвердились надежды на пришествие/утверждение стихийное коммунизма, вследствие "объективного закона"/
* Большинство же медиевистов увидели в инициативе Поршнева недвусмысленную опасность. Одно дело писать марксистские предисловия к обычным трудам или на свой страх и риск применять к исследованию эволюции раннесредневековой общины все время ускользающую «единственно правильную» теорию марксизма-ленинизма, совсем другое, следуя за Поршневым, превратиться в исследователей классовой борьбы. К тому же успех Поршнева грозил пересмотром результатов того перераспределения сил и влияния, которое сложилось в ходе совсем недавней кампании против космополитов. Следовательно, столкновение с Поршневым было неизбежным.
Итогом этой дискуссии стала с трудом достигнутая нейтрализация претензий Поршнева на монопольное право обладания теорией.
Однако в ходе конфликта с Поршневым медиевисты воспользовались и дискурсивной новинкой. Этот вульгаризатор марксизма, наследник Покровского и Марра, был обвинен в карьеристских, рваческих устремлениях, направленных на подрыв коллективистского духа советских медиевистов. Один из руководителей исторической науки, член-корреспондент АН СССР и медиевист по специальности, Александр Дмитриевич Удальцов, на одном из проработочных собраний 1951 года заострил внимание аудитории именно на оторванности амбициозного историка от коллектива (при том, что Поршнева все-таки поддержала некоторая часть медиевистов) как на главной причине его ошибок: «Он человек честолюбивый, стремился сделать карьеру. Для него желательна кружковщина, питательная среда… Поршнев получил Сталинскую премию, возгордился, закусил удила…»[43]
/М-да... В чем-то ведь люди сами единомыслие и поддерживали - ведь так проще; не думать особо, чем возражать по существу!/
...Однако борьба с вульгаризатором Поршневым гальванизировала усилия по сплочению советских специалистов по Средневековью. Именно в споре с Поршневым едва ли не первый раз всплывает дискурсивный образ корпорации, закаленной в борьбе с рецидивами «покровщины», защищающей свои советские традиции, успехи и ценности. Е.В. Гутнова не без гордости отмечала в воспоминаниях: «...историкам было очень трудно выступать против трактовок Поршнева. Тем не менее наши медиевисты отважились на это, поскольку согласиться с этой концепцией означало, по сути дела, вообще отказаться от серьезных научных исследований, вернуться от изучения общегражданской истории к изучению истории классовой борьбы, как это уже практиковалось в двадцатые годы»[48].
Возглавивший медиевистику после полудобровольного ухода Косминского авторитетный С.Д. Сказкин с явным чувством собственного достоинства отмечал: «Проф. Поршнев принадлежит, к сожалению, к типу “дельцов” в науке, делающих карьеру, и притом не всегда морально допустимыми для советского человека средствами, а поэтому он и считает возможным для себя говорить неправду, если таковая ему выгодна»[49]. Перефразируя классика, можно лишь добавить, что быть либеральным за счет Поршнева действительно было очень легко.
Для Поршнева же фиаско в споре с медиевистами имело относительно скромные последствия, по крайней мере его увольнению из Института истории удалось дать обратный ход уже через полгода. Тем не менее, как явствует из воспоминаний дочери Поршнева, он воспринял события 1950- 1951 годов как попытку отлучения от профессии (она даже пишет, что тогда его «убили» как историка)[52]. В любом случае отношения с цехом были окончательно испорчены, да и могло ли быть иначе: ведь Поршневу пришлось примерить на себя незавидную роль антигероя-трикстера, помеченного в анналах корпорации исключительно черными красками.
Но появление в 1952 году политэкономического труда Сталина дало амбициозному историку некоторую надежду вернуть утраченные позиции - и наверняка именно этими соображениями он руководствовался, начиная новую дискуссию об ОЭЗФ...[53]
/Продолжение следует. Источник: https://m.polit.ru/article/2009/09/18/ryzhkovskiy/
* Его выделяли среди историков вкус к теоретическим обобщениям, а среди специалистов по марксизму - знание фактов и склонность к изучению исторических источников[26]. Стоит отметить, что марксизм Поршнева был марксизмом весьма специфического свойства: он подразумевал не только «единство абстрактной теоретической мысли и самого конкретного знания», но в том числе «мечту и страстность»[27].
* В конце 1930-х - начале 1940-х «мечта и страстность» поршневского марксизма влекли к последовательной акцентировке классово-антагонистической детерминированности всех политических событий. Конечно, можно говорить о том, что Поршнев вынес из 1920-х убеждение во всеобщей значимости конфликтной линии развития истории человечества[28]. Но нужно признать, что значительного пространства для теоретического маневра у Поршнева не было. Из двух конкурирующих между собой теоретических альтернатив советского марксизма он выбрал полюс классовой борьбы, тем более что экономический полюс уже был облюбован самими медиевистами[29]. В рецензиях конца 1930-х на «Хронологические выписки» Маркса видно это стремление Поршнева к поиску некоторого монистического ключа к загадкам истории: «Основной почвой, глубоким фоном, на котором развертывается в записях Маркса вся история развития европейских государств, является движение угнетенных классов... Борьба эксплуатируемых против эксплуататоров - вот, в конечном счете, ключ к объяснению политической истории»[30]. В 1940 году Поршнев защищает докторскую диссертацию о народных восстаниях во Франции времен Фронды, в которой тема антагонизма между эксплуатируемыми и эксплуататорами была теоретическим стержнем.
* известной фразы Сталина о том, что марксистско-ленинская теория - это не «все ее формулы и выводы», но умение «различать между ее буквой и сущностью»[32]
* Еще в 1948 году Поршнев опубликовал в виде монографии свою диссертацию о Фронде, за которую в 1950-м был удостоен Сталинской премии третьей степени[34]. В духе времени заострив замечание Сталина о необходимости изучения прежде всего истории «производителей материальных благ… трудящихся масс… и народов», Поршнев интерпретировал Фронду как масштабный социальный взрыв, главное содержание которого заключалось в крестьянском движении против эксплуатации, а не политическом противостоянии в «верхах» - как принято было думать ранее.
* Опубликованная Поршневым в 1948-1950 годах серия статей, в которых он представил особую точку зрения на место классовой борьбы в истории, оказалась в некотором роде сгустившимся теоретическим осадком его книжки о Фронде[35]. {Следует обратить внимание, что эти статьи Поршнев публикует не в профильных «Вопросах истории» или «Средних веках»; впоследствии руководителям «Известий [АН СССР]» пришлось даже публично отмежевываться от статей Поршнева на страницах своего журнала.}
* Идеи Поршнева сводились к необходимости переопределения основных параметров работы историков, исходя «не из “экономики” вообще - это путь так называемого “экономического материализма”, а, прежде всего, из главного, основного экономического факта: отсутствия или наличия эксплоатации»[38]. /М. С. !!!/
По Поршневу, классовая борьба как следствие этой эксплуатации - главный двигатель исторического процесса. Теоретического экстремума данное понимание достигает тогда, когда Поршнев недвусмысленно намекает на то, что классовая борьба детерминирует все надстроечные и базисные явления. Даже рост производительных сил оказался у него в непосредственной зависимости от роста сопротивления эксплуатируемых. В применении к истории Cредних веков подобная теоретическая позиция приравняла производительную деятельность крестьянина к классовой борьбе, а такие явления эпохи, как феодальное государство, складывание общего национального рынка, национального языка и самих наций, - лишь к ее последствиям.
/М. С. Вот к чему ведёт непонимание исторической вынужденности эксплуатации; восприятие её из реальности просто как факта. К чему процитирую оттуда же выше опущенное:
* ...Одна группа исследователей держалась поршневского определения с его акцентом постоянного увеличения феодальной ренты, маркером чего становились непременные упоминания «жадных», «алчных» феодалов и их паразитической челяди./
Для иллюстрации той системы аргументации, которой пользовался Поршнев, достаточно будет привести одну цитату, толкующую о «реальных» причинах эволюции рыцарского вооружения:
В длительной перспективе эволюция рыцарского вооружения объясняется эволюцией крестьянского вооружения и средств борьбы: лука, крючьев для стаскивания всадников с коня, особым способом приспособленных кос, ножей для перерезания у коня сухожилий, упертой в землю рогатины или длинной пики и т.д. Рыцарское вооружение должно было видоизменяться, парируя все эти крестьянские выдумки. Все же превосходство рыцаря с веками ослабевало перед множеством народных ухищрений, в частности, перед виртуозной меткостью стрельбы из луков, в которой крестьяне тем более настойчиво упражнялись, несмотря на все трудовые тяготы, чем острее становились классовые противоречия[39].
* признавая приоритет за истматом на самом высоком уровне теории, он карикатурно определил задачу исторической науки как осмысление классовой борьбы в теоретическом и конкретно-историческом планах
* признавая приоритет за истматом на самом высоком уровне теории, он карикатурно определил задачу исторической науки как осмысление классовой борьбы в теоретическом и конкретно-историческом планах. И это было гораздо радикальнее провозглашавшихся из года в год трафаретных и бессодержательных теоретических максим, вроде следующей: «В замечательном произведении товарища Сталина (в “Кратком курсе”. - В.Р.) историки нашли классическую формулировку методологии истории - теории исторического материализма; утверждение истории как точной науки, способной использовать законы развития общества для практического применения»[40].
/К этому же из выше опущенного:
* ...Формула ОЭЗФ была дополнена в свете замечаний Сталина об объективности и независимости от воли и сознания людей экономических законов вообще. /М. С. К чему ещё обязательно см. вот это https://mskolov.livejournal.com/150272.html?thread=600320#t600320
- к тому, откуда в позднесоветское время утвердились надежды на пришествие/утверждение стихийное коммунизма, вследствие "объективного закона"/
* Большинство же медиевистов увидели в инициативе Поршнева недвусмысленную опасность. Одно дело писать марксистские предисловия к обычным трудам или на свой страх и риск применять к исследованию эволюции раннесредневековой общины все время ускользающую «единственно правильную» теорию марксизма-ленинизма, совсем другое, следуя за Поршневым, превратиться в исследователей классовой борьбы. К тому же успех Поршнева грозил пересмотром результатов того перераспределения сил и влияния, которое сложилось в ходе совсем недавней кампании против космополитов. Следовательно, столкновение с Поршневым было неизбежным.
Итогом этой дискуссии стала с трудом достигнутая нейтрализация претензий Поршнева на монопольное право обладания теорией.
Однако в ходе конфликта с Поршневым медиевисты воспользовались и дискурсивной новинкой. Этот вульгаризатор марксизма, наследник Покровского и Марра, был обвинен в карьеристских, рваческих устремлениях, направленных на подрыв коллективистского духа советских медиевистов. Один из руководителей исторической науки, член-корреспондент АН СССР и медиевист по специальности, Александр Дмитриевич Удальцов, на одном из проработочных собраний 1951 года заострил внимание аудитории именно на оторванности амбициозного историка от коллектива (при том, что Поршнева все-таки поддержала некоторая часть медиевистов) как на главной причине его ошибок: «Он человек честолюбивый, стремился сделать карьеру. Для него желательна кружковщина, питательная среда… Поршнев получил Сталинскую премию, возгордился, закусил удила…»[43]
/М-да... В чем-то ведь люди сами единомыслие и поддерживали - ведь так проще; не думать особо, чем возражать по существу!/
...Однако борьба с вульгаризатором Поршневым гальванизировала усилия по сплочению советских специалистов по Средневековью. Именно в споре с Поршневым едва ли не первый раз всплывает дискурсивный образ корпорации, закаленной в борьбе с рецидивами «покровщины», защищающей свои советские традиции, успехи и ценности. Е.В. Гутнова не без гордости отмечала в воспоминаниях: «...историкам было очень трудно выступать против трактовок Поршнева. Тем не менее наши медиевисты отважились на это, поскольку согласиться с этой концепцией означало, по сути дела, вообще отказаться от серьезных научных исследований, вернуться от изучения общегражданской истории к изучению истории классовой борьбы, как это уже практиковалось в двадцатые годы»[48].
Возглавивший медиевистику после полудобровольного ухода Косминского авторитетный С.Д. Сказкин с явным чувством собственного достоинства отмечал: «Проф. Поршнев принадлежит, к сожалению, к типу “дельцов” в науке, делающих карьеру, и притом не всегда морально допустимыми для советского человека средствами, а поэтому он и считает возможным для себя говорить неправду, если таковая ему выгодна»[49]. Перефразируя классика, можно лишь добавить, что быть либеральным за счет Поршнева действительно было очень легко.
Для Поршнева же фиаско в споре с медиевистами имело относительно скромные последствия, по крайней мере его увольнению из Института истории удалось дать обратный ход уже через полгода. Тем не менее, как явствует из воспоминаний дочери Поршнева, он воспринял события 1950- 1951 годов как попытку отлучения от профессии (она даже пишет, что тогда его «убили» как историка)[52]. В любом случае отношения с цехом были окончательно испорчены, да и могло ли быть иначе: ведь Поршневу пришлось примерить на себя незавидную роль антигероя-трикстера, помеченного в анналах корпорации исключительно черными красками.
Но появление в 1952 году политэкономического труда Сталина дало амбициозному историку некоторую надежду вернуть утраченные позиции - и наверняка именно этими соображениями он руководствовался, начиная новую дискуссию об ОЭЗФ...[53]
/Продолжение следует. Источник: https://m.polit.ru/article/2009/09/18/ryzhkovskiy/