О блокаде.
На днях случайно наткнулась в жж одной своей френдессы на рассказы очевидцев о блокаде. Она записала-пересказала все, что удалось запомнить из рассказов ее бабушки и мамы...
Мои родители не были во время блокады в Ленинграде, только дед, отец мамы, погиб и похоронен на Пискаревском кладбище, в братской могиле за 1942 год... Родители мамы сбежали из Петрограда еще в начале тридцатых, от страха, поскольку семья подверглась репрессиям, (это по одной версии, по другой - в двадцатые годы, от голода), но именно благодаря их отъезду из города в конечном итоге удалось сохранить жизнь и себе и детям..Правда, понимание пришло гораздо позднее.
Родители отца жили в ста километрах от Ленинграда, ужасы блокады у них были заменены судьбой на ужасы оккупации и угона в Германию на работы.
О блокаде в детстве я знала лишь из фильмов (это основной источник знаний), из рассказов на уроках истории (сухо, скудно, скучно), позднее - из книг..Помню, как впервые прочитала "Блокадную книгу" Гранина и Адамовича. Впечатление было сильное. Страшно. Жутко. Невозможно себе представить... Потом оказалось, что самое страшное им опубликовать не позволили.
Рассказы очевидцев все-таки иногда случались: мама и бабушка моей школьной подруги Нины пережили блокаду, причем, живя в том же доме, что и во время моего детства - на ул. Чапыгина,5. У некоторых одноклассников в комнатах коммуналок (почти все ведь жили в коммуналках, редко у кого была отдельная квартира, лишь к концу семидесятых стали массово разъезжаться в свои отдельные квартиры) на полу были темно-обожженные следы от печек-буржуек, стоявших везде во время блокады. У одной девочки пол в комнате был не ровный, а очень покатый, она объясняла, что это тем, что во время войны в дом попала бомба. Это красивый дом на ул. Льва Толстого, он выходит одной стеной на площадь, такой стилизованной "башней с зубцами"...
Мне было даже как-то обидно, что из моих близких никто не пережил блокаду, никто не рассказывал мне историй про то, как было голодно-холодно, или, например, как случайно нашли в ящике с игрушками несколько фасолин и варили из них суп, о том, как выглядел наш город в те жуткие дни..Я ощущала себя неполноценной ленинградкой из-за этого...О войне и мама и папа рассказывать не любили, хотя я часто просила об этом...Думаю, вспоминать войну им было неприятно, и вероятно, мозг как-то блокировал те детские воспоминания, как иногда блокирует память о чем-то ужасном, что хочется поскорее забыть...
Сейчас я бы расспросила и маму и папу о многом, но увы...Когда они были живы, то темы разговоров вращались вокруг совсем другого, а теперь поздно.
Лишь когда я вышла замуж в первый раз, моя первая свекровь оказалась блокадницей. Об этом тоже как-то было не очень принято в их семье рассказывать, и я довольно долго не знала о самом этом факте..Но однажды свекровь со своей родной сестрой разговорились на эту тему, и вдруг полился рассказ..Они вспоминали все новые и новые подробности, мы задавали вопросы, они на них отвечали, тут же припоминали еще что-то, тут же плакали, кидались обниматься, потом утирали слезы, радовались, что все это позади, и снова и снова рассказывали о тех страшных месяцах...
Прошло уже много лет, я как-то раз пыталась уже записать то, что сберегла память, но увы, тот рассказ не сохранился, свекрови и ее сестры давно нет в живых, переспросить некого. Эх, все нужно делать вовремя....Попробую вспомнить хотя бы отрывки их рассказов..
====
Свекровь в начале войны была шестнадцатилетней девушкой Машей, приехавшей в Лениград погостить у родной сестры Жени. Женя была постарше, наверное ей было лет 20 или чуть больше. Женя была замужем и ждала ребенка. И тут началась война....
Голод для Жени начался раньше, чем для всех остальных - у нее был сильный токсикоз, и она практически не могла есть...Почему-то на меня особое впечатление произвела такая подробность: Женя работала на заводе "в конторе", как тогда выражались, и возле ее стола поставили тазик с опилками, на случай дурноты..
Когда токсикоз кончился, есть было уже почти нечего...Мужа Жени призвали, и девчонки остались вдвоем. Женя работала на заводе, Маша была иждивенкой. Вернуться домой Маша не успела, пришлось оставаться в Ленинграде.
Сначала верили в то, что война - это ненадолго, что Гитлеру быстро набьют усатую морду, и все закончится..Но по мере поступления сводок с фронта уверенность исчезала, и вскоре стало ясно, что все затягивается на неопределенный срок....
Жили они на Васильевском острове, в коммунальной квартире. Несколько раз с фронта приходил муж Жени и приносил им хлеб и консервы, во многом благодаря этому девочки и остались живы.
Как они описывали начало блокады, я не помню. Видимо, не это отложилось в памяти, потому что основные воспоминания касались именно зимы и голода. Да и мои воспоминания - набор отрывочных эпизодов, связанных лишь общей темой.
===
Когда сгорели Бадаевские склады, многие люди ходили на место пожара, набирали землю, потом варили ее дома в воде, отстаивали, и вода получалась сладкой - на складах сгорело много сахара, который впитался в землю.
Когда встретили первых лежащих на земле мертвецов - было страшно даже пройти мимо. Маша помнит, что первый увиденный ею мертвец лежал на углу Большого проспекта ВО и 21 линии..Но очень скоро привыкли, и спокойно перешагивали через лежащих на земле. В городе переловили всех кошек и собак, съели. Старались поймать любых птиц, крыс, все, что можно сварить и съесть. В ход шло все. Часто пишут про столярный клей, о том, как его варили и ели. И как-то ни разу не читала я нигде о простом последствии поедания столярного клея - он страшно крепил, у людей получался запор...Но о таких последствиях мало думали, хотелось что-то даже не есть, а хотя бы просто жевать, обмануть организм..Жевали дерево, бумагу, кору... Женя приносила с кожевенного завода, где она работала, кожу, провонявшую нафталином. Этот запах невозможно было вывести. Кожу долго отмачивали в десяти водах, потом прокручивали в мясорубке, потом долго вываривали, и пытались есть...По виду напоминало гречневую кашу, но по запаху и вкусу, разумеется, нет. Это была гадость, но это можно было жевать, и какой-то белок все-таки попадал в организм...
Женя то ли в январе, то ли в феврале 42 года родила ребенка в роддоме на 12 линии (если не изменяет мне память), недалеко от красного кирпичного здания районной администрации. Она смутно помнит, что было в роддоме, ей помнится звук "квакающих лягушек", лишь позднее она поняла, что это были крики новорожденных.. Жене сказали, что ее ребенок умер. Проверить это не предоставляется возможным, никто ничего не мог, и не хотел делать, люди стали равнодушными, тупыми, все мысли были только и исключительно о еде. Маша пришла с саночками забирать Женю из роддома. Женя плохо соображала, у нее была высокая температура, непонятно, почему ее выпихнули из роддома?
На саночках Маша привезла Женю домой. и снова они стали жить вдвоем.
Сидя в тепле и сытости сейчас невозможно даже вообразить все те лишения, что составляли обычную жизнь девчонок. Мало того, что давали крохотные пайки хлеба, и хлеб тот был сырой, плохой, пополам с опилками, черный, страшный...Мало того, что без карточек ты и этот страшный хлеб не мог бы купить...Но за ним нужно было еще идти в магазин, и стоять на морозе в очереди. Женя умоляла Машу не оставлять ее одну дома, и Маша на санках возила Женю с собой в магазин в очередь. У Жени от слабости часто случались обмороки, но стоило Маше выйти из очереди, чтобы поднять упавшую лицом на землю сестру, как ей приходилось возвращаться в самый конец очереди - назад ни за что не пускали. Много говорилось о героизме и трудовом подвиге ленинградцев, но в социалистическое время нигде вы не нашли бы опубликованными рассказы о подобном: и о том, как девочку не пускали назад в очередь, и ей приходилось порой по три-четыре раза заново отстаивать за этим кусочком хлеба, и о том, что могли просто отобрать хлеб..Так и случилось однажды с Машей: когда она протянула руку к куску хлеба, который ей отрезала продавщица, стоявший рядом незнакомый парень оказался проворнее, и схватил Машин хлеб...Он не убегал, он просто стоял тут же и ел ее кусок. Маша с плачем кинулась на парня, пытаясь отобрать кусок, и ей это удалось - выхватив из его ослабевших рук хлеб, она тоже тут же принялась его есть..Тогда парень вновь схватил несчастный кусок и потащил в свой рот..Так и съели они этот хлеб, тут же, в магазине, отбирая друг у друга...
Мужчины первыми теряли силы, ослабевали и умирали, что естественно - жировая прослойка у женщин от природы мощнее и помогала выжить...Именно поэтому подавляющее большинство блокадников - женщины.
О каннибализме.
Было. Тоже, когда впервые увидели труп с отрезанными частями (сложно использовать выражение "мягкими частями", поскольку мышечная масса терялась стремительно, и люди очень быстро доходили до состояния обтянутого кожей скелета, но скажем так: отрезали то, что можно было отрезать), тоже было и страшно, и мерзко...Но увы, все притупилось...Всем было все равно. Поэтому вид искромсанных тел тоже никого и не шокировал...
Как я уже говорила, несколько раз с фронта приходил муж Жени, приносил буханку хлеба, какую-то еще еду, это был праздник...
Женя была очень плоха. В роддоме ей занесли с уколам какую-то инфекцию, на ягодице у нее образовался огромный нарыв, она с трудом сидела. Когда начали вывозить людей из блокадного города, как-то удалось внести Женю в списки эвакуироваемых (кстати, тоже непросто было попасть, желающих уехать было много).
Маша проводила Женю, отправила на "большую землю", и осталась совсем одна...
Однажды она потеряла карточки. К счастью, уже был конец не то декады, не то месяца, и она как-то перебилась, кажется, как раз в очередной раз пришел навестить Женин муж и подкормил Машу.
Но вскоре карточки снова пропали.
Маша точно помнила, что положила их в карман пальто, а пальто висело в коридоре коммунальной квартиры. Положила вечером, утром карточек не стало. Вывод напрашивался один - их украла соседка.
Маша пошла к соседке и стала просить вернуть карточки. Соседка, разумеется, встала в позу оскорбленной добродетели, и наотрез отказывалась признавать факт воровства...
Рыдая, Маша пошла в милицию, и там плачущей девчонке поверили. Милиционер пришел в квартиру, схватил за грудки воровку-соседку, тряхнул, как мог, и жестко велел отдать карточки, а то хуже будет. И надо же! - сработало! - соседка карточки отдала....
Не всю, но хотя бы частично, степень помутнения рассудка от голода можно вообразить хотя бы по тому, что в ответ на это Маша кинулась воровке-соседке на шею, рыдая от счастья и благодаря ее за такое милосердие!!! "Спасибо, миленькая моя, спасибо, дорогая!"
О ужас.
Потому что потеря карточек грозила неминуемой смертью....
После этого Маша припомнила, что соседка в прошлый раз угощала ее конфетами, вероятно купленными по ее же украденным карточкам (она уже не сомневалась, что и в первый раз карточки вытащила соседка, потому что "потерять" карточки было сложно, их берегли, хранили у сердца). "И вы представляете, она меня же угощала моими же, выходит, конфетами, а я ее еще и благодарила!" - возмущалась свекровь сорок три года спустя...
Сейчас я и не помню, что еще рассказывали свекровь с сестрой...
Работали ли Маша где-то? Не знаю. Но выжила, и через какое-то время ее тоже эвакуировали.
Эвакуированных увозили на восток, все было непросто: в документах у тебя был прописан пункт назначения и изволь ехать именно туда, иначе билеты не продадут, однако Маша как-то хитро сбежала с "этапа", правдами и неправдами, умоляя добрых дяденек, подсаживалась на поезда, и вернулась в Архангельскую область, в родной городок...Там же нашла она и Женю, ей тоже помогли добрые люди вернуться домой, к маме под теплое крылышко..
Помню еще такую деталь: на 19 (кажется) линии находится хлебозавод, и во время блокады он располагался там же...Сейчас, когда выпекают партию, далеко-далеко от него плывет дивный аромат свежеиспеченного хлеба...И сразу хочется вцепиться зубами в горячую хрустящую корочку!
А во время блокады люди, проходившие мимо завода, от этого запаха падали в обмороки...
...Жениного мужа убили на войне. Потом она вышла замуж за другого человека, фронтовика, у которого в блокадном городе погибла жена....Прожили они вместе много-много лет, и умерли с интервалом в 2 или 3 месяца..Детей у Жени больше никогда не было.
Что любопытно: Женя умерла в возрасте 73 лет, переживя блокадную , самую страшную, зиму, да еще и родив там ребенка! А зубы у нее до самой смерти были ровные, белые, крепкие - просто Голливуд...
И Женя и Маша до конца жизни не могли оставить на тарелке еду, и все недоеденные корочки хлеба старались припрятать и использовать...Выкинуть хлеб рука не поднималась.
Они никогда не были толстыми, до старости обе были стройными..(впрочем, это к блокаде вряд ли имеет отношение).
И 9 мая для них всегда был самым светлым праздником.
Меня и сейчас интересуют любые рассказы, услышанные от очевидцев, бабушек, дедушек, знакомых.
Мои родители не были во время блокады в Ленинграде, только дед, отец мамы, погиб и похоронен на Пискаревском кладбище, в братской могиле за 1942 год... Родители мамы сбежали из Петрограда еще в начале тридцатых, от страха, поскольку семья подверглась репрессиям, (это по одной версии, по другой - в двадцатые годы, от голода), но именно благодаря их отъезду из города в конечном итоге удалось сохранить жизнь и себе и детям..Правда, понимание пришло гораздо позднее.
Родители отца жили в ста километрах от Ленинграда, ужасы блокады у них были заменены судьбой на ужасы оккупации и угона в Германию на работы.
О блокаде в детстве я знала лишь из фильмов (это основной источник знаний), из рассказов на уроках истории (сухо, скудно, скучно), позднее - из книг..Помню, как впервые прочитала "Блокадную книгу" Гранина и Адамовича. Впечатление было сильное. Страшно. Жутко. Невозможно себе представить... Потом оказалось, что самое страшное им опубликовать не позволили.
Рассказы очевидцев все-таки иногда случались: мама и бабушка моей школьной подруги Нины пережили блокаду, причем, живя в том же доме, что и во время моего детства - на ул. Чапыгина,5. У некоторых одноклассников в комнатах коммуналок (почти все ведь жили в коммуналках, редко у кого была отдельная квартира, лишь к концу семидесятых стали массово разъезжаться в свои отдельные квартиры) на полу были темно-обожженные следы от печек-буржуек, стоявших везде во время блокады. У одной девочки пол в комнате был не ровный, а очень покатый, она объясняла, что это тем, что во время войны в дом попала бомба. Это красивый дом на ул. Льва Толстого, он выходит одной стеной на площадь, такой стилизованной "башней с зубцами"...
Мне было даже как-то обидно, что из моих близких никто не пережил блокаду, никто не рассказывал мне историй про то, как было голодно-холодно, или, например, как случайно нашли в ящике с игрушками несколько фасолин и варили из них суп, о том, как выглядел наш город в те жуткие дни..Я ощущала себя неполноценной ленинградкой из-за этого...О войне и мама и папа рассказывать не любили, хотя я часто просила об этом...Думаю, вспоминать войну им было неприятно, и вероятно, мозг как-то блокировал те детские воспоминания, как иногда блокирует память о чем-то ужасном, что хочется поскорее забыть...
Сейчас я бы расспросила и маму и папу о многом, но увы...Когда они были живы, то темы разговоров вращались вокруг совсем другого, а теперь поздно.
Лишь когда я вышла замуж в первый раз, моя первая свекровь оказалась блокадницей. Об этом тоже как-то было не очень принято в их семье рассказывать, и я довольно долго не знала о самом этом факте..Но однажды свекровь со своей родной сестрой разговорились на эту тему, и вдруг полился рассказ..Они вспоминали все новые и новые подробности, мы задавали вопросы, они на них отвечали, тут же припоминали еще что-то, тут же плакали, кидались обниматься, потом утирали слезы, радовались, что все это позади, и снова и снова рассказывали о тех страшных месяцах...
Прошло уже много лет, я как-то раз пыталась уже записать то, что сберегла память, но увы, тот рассказ не сохранился, свекрови и ее сестры давно нет в живых, переспросить некого. Эх, все нужно делать вовремя....Попробую вспомнить хотя бы отрывки их рассказов..
====
Свекровь в начале войны была шестнадцатилетней девушкой Машей, приехавшей в Лениград погостить у родной сестры Жени. Женя была постарше, наверное ей было лет 20 или чуть больше. Женя была замужем и ждала ребенка. И тут началась война....
Голод для Жени начался раньше, чем для всех остальных - у нее был сильный токсикоз, и она практически не могла есть...Почему-то на меня особое впечатление произвела такая подробность: Женя работала на заводе "в конторе", как тогда выражались, и возле ее стола поставили тазик с опилками, на случай дурноты..
Когда токсикоз кончился, есть было уже почти нечего...Мужа Жени призвали, и девчонки остались вдвоем. Женя работала на заводе, Маша была иждивенкой. Вернуться домой Маша не успела, пришлось оставаться в Ленинграде.
Сначала верили в то, что война - это ненадолго, что Гитлеру быстро набьют усатую морду, и все закончится..Но по мере поступления сводок с фронта уверенность исчезала, и вскоре стало ясно, что все затягивается на неопределенный срок....
Жили они на Васильевском острове, в коммунальной квартире. Несколько раз с фронта приходил муж Жени и приносил им хлеб и консервы, во многом благодаря этому девочки и остались живы.
Как они описывали начало блокады, я не помню. Видимо, не это отложилось в памяти, потому что основные воспоминания касались именно зимы и голода. Да и мои воспоминания - набор отрывочных эпизодов, связанных лишь общей темой.
===
Когда сгорели Бадаевские склады, многие люди ходили на место пожара, набирали землю, потом варили ее дома в воде, отстаивали, и вода получалась сладкой - на складах сгорело много сахара, который впитался в землю.
Когда встретили первых лежащих на земле мертвецов - было страшно даже пройти мимо. Маша помнит, что первый увиденный ею мертвец лежал на углу Большого проспекта ВО и 21 линии..Но очень скоро привыкли, и спокойно перешагивали через лежащих на земле. В городе переловили всех кошек и собак, съели. Старались поймать любых птиц, крыс, все, что можно сварить и съесть. В ход шло все. Часто пишут про столярный клей, о том, как его варили и ели. И как-то ни разу не читала я нигде о простом последствии поедания столярного клея - он страшно крепил, у людей получался запор...Но о таких последствиях мало думали, хотелось что-то даже не есть, а хотя бы просто жевать, обмануть организм..Жевали дерево, бумагу, кору... Женя приносила с кожевенного завода, где она работала, кожу, провонявшую нафталином. Этот запах невозможно было вывести. Кожу долго отмачивали в десяти водах, потом прокручивали в мясорубке, потом долго вываривали, и пытались есть...По виду напоминало гречневую кашу, но по запаху и вкусу, разумеется, нет. Это была гадость, но это можно было жевать, и какой-то белок все-таки попадал в организм...
Женя то ли в январе, то ли в феврале 42 года родила ребенка в роддоме на 12 линии (если не изменяет мне память), недалеко от красного кирпичного здания районной администрации. Она смутно помнит, что было в роддоме, ей помнится звук "квакающих лягушек", лишь позднее она поняла, что это были крики новорожденных.. Жене сказали, что ее ребенок умер. Проверить это не предоставляется возможным, никто ничего не мог, и не хотел делать, люди стали равнодушными, тупыми, все мысли были только и исключительно о еде. Маша пришла с саночками забирать Женю из роддома. Женя плохо соображала, у нее была высокая температура, непонятно, почему ее выпихнули из роддома?
На саночках Маша привезла Женю домой. и снова они стали жить вдвоем.
Сидя в тепле и сытости сейчас невозможно даже вообразить все те лишения, что составляли обычную жизнь девчонок. Мало того, что давали крохотные пайки хлеба, и хлеб тот был сырой, плохой, пополам с опилками, черный, страшный...Мало того, что без карточек ты и этот страшный хлеб не мог бы купить...Но за ним нужно было еще идти в магазин, и стоять на морозе в очереди. Женя умоляла Машу не оставлять ее одну дома, и Маша на санках возила Женю с собой в магазин в очередь. У Жени от слабости часто случались обмороки, но стоило Маше выйти из очереди, чтобы поднять упавшую лицом на землю сестру, как ей приходилось возвращаться в самый конец очереди - назад ни за что не пускали. Много говорилось о героизме и трудовом подвиге ленинградцев, но в социалистическое время нигде вы не нашли бы опубликованными рассказы о подобном: и о том, как девочку не пускали назад в очередь, и ей приходилось порой по три-четыре раза заново отстаивать за этим кусочком хлеба, и о том, что могли просто отобрать хлеб..Так и случилось однажды с Машей: когда она протянула руку к куску хлеба, который ей отрезала продавщица, стоявший рядом незнакомый парень оказался проворнее, и схватил Машин хлеб...Он не убегал, он просто стоял тут же и ел ее кусок. Маша с плачем кинулась на парня, пытаясь отобрать кусок, и ей это удалось - выхватив из его ослабевших рук хлеб, она тоже тут же принялась его есть..Тогда парень вновь схватил несчастный кусок и потащил в свой рот..Так и съели они этот хлеб, тут же, в магазине, отбирая друг у друга...
Мужчины первыми теряли силы, ослабевали и умирали, что естественно - жировая прослойка у женщин от природы мощнее и помогала выжить...Именно поэтому подавляющее большинство блокадников - женщины.
О каннибализме.
Было. Тоже, когда впервые увидели труп с отрезанными частями (сложно использовать выражение "мягкими частями", поскольку мышечная масса терялась стремительно, и люди очень быстро доходили до состояния обтянутого кожей скелета, но скажем так: отрезали то, что можно было отрезать), тоже было и страшно, и мерзко...Но увы, все притупилось...Всем было все равно. Поэтому вид искромсанных тел тоже никого и не шокировал...
Как я уже говорила, несколько раз с фронта приходил муж Жени, приносил буханку хлеба, какую-то еще еду, это был праздник...
Женя была очень плоха. В роддоме ей занесли с уколам какую-то инфекцию, на ягодице у нее образовался огромный нарыв, она с трудом сидела. Когда начали вывозить людей из блокадного города, как-то удалось внести Женю в списки эвакуироваемых (кстати, тоже непросто было попасть, желающих уехать было много).
Маша проводила Женю, отправила на "большую землю", и осталась совсем одна...
Однажды она потеряла карточки. К счастью, уже был конец не то декады, не то месяца, и она как-то перебилась, кажется, как раз в очередной раз пришел навестить Женин муж и подкормил Машу.
Но вскоре карточки снова пропали.
Маша точно помнила, что положила их в карман пальто, а пальто висело в коридоре коммунальной квартиры. Положила вечером, утром карточек не стало. Вывод напрашивался один - их украла соседка.
Маша пошла к соседке и стала просить вернуть карточки. Соседка, разумеется, встала в позу оскорбленной добродетели, и наотрез отказывалась признавать факт воровства...
Рыдая, Маша пошла в милицию, и там плачущей девчонке поверили. Милиционер пришел в квартиру, схватил за грудки воровку-соседку, тряхнул, как мог, и жестко велел отдать карточки, а то хуже будет. И надо же! - сработало! - соседка карточки отдала....
Не всю, но хотя бы частично, степень помутнения рассудка от голода можно вообразить хотя бы по тому, что в ответ на это Маша кинулась воровке-соседке на шею, рыдая от счастья и благодаря ее за такое милосердие!!! "Спасибо, миленькая моя, спасибо, дорогая!"
О ужас.
Потому что потеря карточек грозила неминуемой смертью....
После этого Маша припомнила, что соседка в прошлый раз угощала ее конфетами, вероятно купленными по ее же украденным карточкам (она уже не сомневалась, что и в первый раз карточки вытащила соседка, потому что "потерять" карточки было сложно, их берегли, хранили у сердца). "И вы представляете, она меня же угощала моими же, выходит, конфетами, а я ее еще и благодарила!" - возмущалась свекровь сорок три года спустя...
Сейчас я и не помню, что еще рассказывали свекровь с сестрой...
Работали ли Маша где-то? Не знаю. Но выжила, и через какое-то время ее тоже эвакуировали.
Эвакуированных увозили на восток, все было непросто: в документах у тебя был прописан пункт назначения и изволь ехать именно туда, иначе билеты не продадут, однако Маша как-то хитро сбежала с "этапа", правдами и неправдами, умоляя добрых дяденек, подсаживалась на поезда, и вернулась в Архангельскую область, в родной городок...Там же нашла она и Женю, ей тоже помогли добрые люди вернуться домой, к маме под теплое крылышко..
Помню еще такую деталь: на 19 (кажется) линии находится хлебозавод, и во время блокады он располагался там же...Сейчас, когда выпекают партию, далеко-далеко от него плывет дивный аромат свежеиспеченного хлеба...И сразу хочется вцепиться зубами в горячую хрустящую корочку!
А во время блокады люди, проходившие мимо завода, от этого запаха падали в обмороки...
...Жениного мужа убили на войне. Потом она вышла замуж за другого человека, фронтовика, у которого в блокадном городе погибла жена....Прожили они вместе много-много лет, и умерли с интервалом в 2 или 3 месяца..Детей у Жени больше никогда не было.
Что любопытно: Женя умерла в возрасте 73 лет, переживя блокадную , самую страшную, зиму, да еще и родив там ребенка! А зубы у нее до самой смерти были ровные, белые, крепкие - просто Голливуд...
И Женя и Маша до конца жизни не могли оставить на тарелке еду, и все недоеденные корочки хлеба старались припрятать и использовать...Выкинуть хлеб рука не поднималась.
Они никогда не были толстыми, до старости обе были стройными..(впрочем, это к блокаде вряд ли имеет отношение).
И 9 мая для них всегда был самым светлым праздником.
Меня и сейчас интересуют любые рассказы, услышанные от очевидцев, бабушек, дедушек, знакомых.