«Затмение», или «Белая пустыня» Микеланджело Антониони. Часть вторая
Продолжаем. На этот раз меня решили выручить несколько хороших друзей, с которыми одной теплой и незабываемой летней ночью мы обсуждали уже нелегкую и вечно актуальную тему искусства, о чем вы, может быть, даже читали, если оно попадалось вам на глаза - и вы не испугались при этом внушительных размеров, а также вероятной занудности такого, может быть, странного и ненужного совсем обсуждения. Так или иначе, я старался быть максимально добросовестным при письменном изложении этой беседы - так что было бы очень здорово, если бы вы ее все-таки прочли. Пока что же выкладываю здесь другую, которую записал по свежим следам - как результат нашего совместного просмотра «Затмения», получившегося довольно неоднозначным, но, в любом случае - увлекательнее многих.
Генри (оживленно): Ну что, как ощущения-то в целом?
Дэвис (неуверенно): Смешанные.
Беннер (холодно): Согласен.
Киноман (равнодушно): А у меня все довольно однозначно.
Беннер: Само собой.
Айрис (рассудительно): Думаю, что для человека, любящего кино, это нормально.
Генри: Безусловно. Но мы-то здесь собрались все-таки не для киноманских споров.
Беннер: Без них явно не обойдется.
Генри: Пожалуй - но в том-то и весь интерес, чтобы дать разные точки зрения и прийти в итоге к какому-то соглашению, которое мне нравится называть «общечеловеческим».
Беннер: И когда это мы к нему приходили?
Генри: Приходили мы редко, Чарльз, но все-таки попытки бывали и очень интересными, согласись? Тем более, что в данном случае нас настойчиво просил об этом Астахов, которому, похоже, действительно влом писать очередной пост, так как большого смысла он в этом не видит.
Беннер: Отлично его понимаю.
Айрис (мягко): Я думаю, Генри имеет в виду, что наш диалог прозвучит куда живее очередного длинного текста в формате монолога - а поэтому и записать его все-таки стоит.
Генри: Вот именно. Тем более мы все читали его предыдущие посты - и сможем, надеюсь, порассуждать немного и о развитии тех особенностей и приемов в фильмах Антониони, о которых Астахов уже упоминал - и просил тоже сказать что-нибудь.
Киноман: Я только за.
Дэвис (с готовностью): И я не против.
Беннер (примирительно): Хорошо.
Генри: Я так понял, что фильм в целом всем, скорее, понравился, но у кого-то есть к нему существенные претензии.
Беннер: И немало.
Генри (улыбаясь): Хорошо. Тогда у меня к тебе первый вопрос, Беннер - да и ко всем остальным тоже. «Затмение» - это четвертая часть так называемой «пенталогии некоммуникабельности», которую кто-то считает тетралогией, а кто-то даже и трилогией. Но я думаю, что все здесь согласятся насчет общности темы «Крика» и «Приключения» с последующими тремя фильмами.
Киноман: Разумеется.
Дэвис: А мне показалось, что «Крик» какой-то другой - как будто бы не совсем в духе этого режиссера.
Киноман: Как и писал Астахов, это кино - переходное, если сравнивать, с одной стороны, с «Подругами», а, с другой стороны - с «Приключением». Или, лучше сказать - с фильмами типично пятидесятническими и с фильмами уже явно из 60-ых.
Дэвис: А «Подруги» - это тоже фильм Антониони?
Киноман: Да. Просто менее интересный и как раз еще совсем не свойственный ему.
Беннер: «Подруги», по-моему, ничем не отличаются от массы похожих на него фильмов тех времен. А «Крик», конечно, куда слабее, чем все, что было после - но тематически его можно отнести к этой четверке.
Генри: Ты согласна, Айрис?
Айрис: Да.
Генри: Окей, тогда собственно вопрос: как вам вообще показалось «Затмение» после «Приключения» и «Ночи»? Чувствуется ли здесь развитие основной темы режиссера, появились ли какие-то новые фишки, новый взгляд - имело ли вообще смысл снимать такое кино?
Киноман: Конечно, имело. «Затмение» и «Blow Up» - это две вершины творчества Антониони.
Генри: Но ты же, надеюсь, понимаешь, что бездоказательно мы такое заявление не примем?
Киноман: Догадываюсь. Но рассуждать об этом придется долго - и, возможно, не очень интересно для кого-то.
Генри: Да, это понятно. И все-таки мы должны попробовать.
Дэвис: Можно я начну?
Генри: Конечно, давай.
Дэвис: Честно говоря, мне это кино показалось проще после всего того, что вы о нем говорили. То есть, я ожидал, что оно будет еще более виртуозным с точки зрения всяких приемов и с точки зрения обыкновенного зрителя, если сравнивать этот фильм с «Приключением» и «Ночью».
Генри: А в итоге?
Дэвис (медленно выговаривая слова): А в итоге оно вроде бы и понятное, и не кажется таким уж страшным, но при этом простота его - она какая-то «непростая». Не знаю, как лучше объяснить.
Генри: А что именно тебя смущает?
Дэвис: Наверное, я ожидал увидеть какие-то сложные трюки с камерой, со сменой кадров или ракурсов - но в этом смысле здесь все как раз более-менее нормально. При этом тот факт, что в фильме как будто бы ничего не происходит, выглядит, с одной стороны, очень просто - но, с другой, это и воспринимать почему-то сложнее и немного скучнее, может быть. Я, наверное, избалован в этом плане, но мне хочется чуть больше действия и меньше, м-м… повторов тех состояний персонажей, которые и показывает нам весь фильм режиссер.
Беннер: Да, потому что кино-то, и впрямь, довольно тягомотное. Не говоря уже о том, что Антониони явно повторяется после предыдущих фильмов - и если бы не финал и еще несколько вещей, о которых стоит сказать отдельно, то и вообще было бы не ясно, зачем это все нужно.
Генри: И чем же «Затмение» так тягомотно для тебя, Чарльз?
Беннер: Именно самоповторами, о которых я уже упомянул - хотя надо признать, что всей этой бесконечной интеллектуальной болтовни здесь куда меньше, что позволяет все-таки уже больше сакцентироваться на чистой созерцательности.
Генри (улыбаясь): А, по-твоему, лучше, чтобы герои совсем не говорили?
Беннер: Нет, но не обязательно же растягивать выяснения отношений на два с половиной часа, как в «Приключении». Сколько этого уже и так было в кино! Ничего принципиально нового режиссер здесь явно не сказал. Да и в «Ночи», несмотря на первую часть с прогулкой, слишком уж много всей этой «сладкой жизни» и вытекающего из нее светского трепа.
Киноман: А финал, значит, вам тоже не понравился?
Беннер: Нет, финал - как раз самое живое и нужное, что есть в этом фильме, не считая, опять же, отдельных наблюдений, которые делает Антониони во время прогулки Жанны Моро.
Генри: Но если вернуться к «Затмению», то ты ведь сам признал, что разговоров здесь меньше, созерцательности (то есть, собственно «кино») больше - так что, если не считать того факта, что этот фильм оказался уже четвертым по счету на ту же самую тему, именно его, как мне кажется, стоило бы выбрать как тот единственный, который и достаточно посмотреть, чтобы составить себе наилучшее представление об Антониони того периода. То есть, можно сказать, что «Затмение» - это такой концентрированный Антониони, собравший в одном фильме все самое важное и лучшее, о чем ему хотелось бы сказать нам.
Киноман: Согласен, хотя и не вижу причины не смотреть те же «Приключение», «Ночь» и «Красную пустыню».
Генри: Это для тех, у кого не так много терпения, а главное - для тех, кто не пылает такой страстью к «старому» и «авторскому» кино, как некоторые из нас.
Беннер: Пожалуй, что так.
Дэвис: Тут вам виднее, конечно, но мне наиболее понятной и сильно впечатляющей при этом кажется именно «Ночь», о которой в том же духе и Астахов высказался, если я ничего не путаю.
Айрис: Присоединяюсь к Дэвису. Я думаю, что в «Ночи» Антониони добился наилучшего сочетания в изображении как окружающего мира (вне человека), так и самих людей - и тот конфликт, который там показан, действительно, способен затронуть за живое больше всего. Я имею в виду - наибольшее количество людей, которым, как сказал Генри, в особенностях такого кино не очень-то захочется и разбираться. А вот внутренняя борьба и трагедия из-за угасающей любви двух супругов, да еще и с таким финалом - здесь у кино есть шанс пробиться и дать почувствовать себя на месте этих людей, особенно в эпизоде чтения письма. Мне он вообще кажется пока самым сильным у этого режиссера - хотя, может быть, это и слишком «литературно», если уж совсем придираться.
Генри: Услышать такое от писательницы особенно ценно. И, пожалуй, я не могу не признать определенной (и очень весомой) правоты всех, кто горой стоит за «Ночь» - а потому, справедливости ради, отдам свой голос за «Приключение», который, во-первых, был самым первым в этом ряду (то есть, уже как полноценно антониониевский фильм, в отличие от «Крика»), а, во-вторых, ничуть не скучный и не затянутый, на самом деле, если захотеть в него как следует всмотреться и вслушаться. Но отлично понимаю, что это мало кому захочется, так что мое мнение остается все-таки самым субъективным среди всех озвученных.
Беннер (устало): Я думаю, ты уже знаешь, что я скажу по этому поводу.
Генри: Что ты за «Фотоувеличение»?
Беннер: Нет, в целом.
Генри (сделав вид, что угадывает): Что не имеет значение, кому что проще и удобнее - главное, что является самым точным и гармоничным высказыванием с точки зрения искусства?
Беннер: Вот именно.
Киноман: Здесь я с вами соглашусь. То, что кто-то не хочет вникать или не способен оценить по достоинству заслуги режиссера - это уже проблема смотрящего. Тем более, «Затмение» - и правда, не такой уж сложный фильм, и все тут более-менее на поверхности.
Генри: И все-таки представь, что ты говоришь или рассказываешь это человеку, который всех этих очевидных вещей по какой-то причине не заметил или не придал им должного значения. На что бы ты, в первую очередь, обратил внимание - и что вообще, на твой взгляд любителя кино, внимания в этом фильме заслуживает?
Киноман (откашливаясь): Ты правильно заметил, что «Затмение» - это такой концентрированный режиссерский абсолют. Тут можно начать уже даже и с титров, в которых Антониони (как до этого и в «Ночи») задает настроение всему будущему фильму. Если помните, там какое-то время играет попсовая песенка - но вдруг она резко сменяется гудками и шумом, после чего тяжелыми клавишными ударами на нас падают фортепьянные звуки. Если сопоставить это со всем, что мы видим дальше, то можно сделать аналогичный вывод и по части отношений главных героев - или мужчины и женщины вообще, так как там присутствует еще и жених, а не только персонаж Делона. То есть, что отношения эти, по сути своей - такая же дешевая и типичная песенка, уже миллион раз спетая другими - и что в них при этом всегда есть элемент какой-то непонятности и невнятности, как есть он и в городском шуме, в суете, в людских разговорах - в образе жизни человека как таковом, если поставить рядом его внутренний мир и, опять же, сравнить их, увидеть, как они реально взаимодействуют и что из этого выходит. Далее, если взять хотя бы первую сцену, то и это тоже - мощнейшая доза кинематографа Антониони. Герои ничего толком не говорят (потому что был ночной спор, все уже сказано - да и выразить как следует невозможно), смотрят на предметы, трогают их, раздвигают постепенно шторы на окнах, при этом в комнате еще постоянно гуляют порывы воздуха от настольного вентилятора - в общем, атмосфера схватывается сразу, и суть конфликта становится очевидной мгновенно. Хотя, наверное, самый сильный и «говорящий» момент - это когда Виттория замечает вдруг, что Риккардо сидит в своем кресле совершенно неподвижно и с застывшим взглядом, и так продолжается довольно долго - как будто бы он вообще мертв. И в каком-то смысле так оно, видимо, и есть, потому что любви она явно больше не чувствует, а проблема их решена быть не может.
Айрис: Я не думаю, что она не чувствует любви (тем более там и по разговору это становится понятно потом), но главное, что в ходе скупого обсуждения мелькает довольно интересная деталь, когда она говорит, что уходит, а он думает, что на прогулку - и удивляется, почему она выходит в такое время. А, на самом деле, речь явно идет об уходе окончательном - и даже здесь, на таком уровне, они друг друга до конца понять не могут, но у героини просто нет сил объяснять это, либо она уже не видит в этом никакого смысла. И момент с застывшей позой жениха, действительно, очень выразительный и яркий в этом плане. Несмотря на то, что он выглядит немного нереалистично, я думаю, что это задумано как намеренное подчеркивание со стороны режиссера - чтобы максимально остро выразить субъективный взгляд героини на сложившуюся ситуацию.
Киноман: Такая «нереалистичность» как раз и заявляет о смещении акцентов в сторону чистого кино, когда визуальные образы перестают подчиняться повествованию и выступают на первый план, создавая уже не просто материальную структуру этого повествования - но и метафизическую.
Генри: Это вроде сцены с одержимой пациенткой из «Ночи» или эпизода, когда мужчины обступают Монику в «Приключении»?
Киноман: Да.
Генри: Просто помню, что Астахов приводил их в качестве примера того, что вы оба называете «чистым кино».
Дэвис: Мне вот это, кстати, не очень понятно.
Генри: Я, кажется, понимаю, но все равно пусть наш главный эксперт немного прояснит это для непосвященных.
Киноман: Опять же, мне кажется, что это довольно просто - и Астахов в своем отзыве на «Приключение» частично уже упоминал об этом. «Чистое кино» - это когда в фильме суть выражается не столько через строгое следование сюжету, сколько средствами именно кинематографа - то есть, чисто визуальными образами, через созерцательность, как ты и говорил. Если присмотреться, от той первой сцены «Затмения» и дальше идет просто набор эпизодов, связанных друг с другом больше не сюжетно, а эмоционально - то есть, согласно внутренней логике развития конфликта или, скорее, демонстрации тех состояний и взаимодействий между персонажами (и окружающей их обстановкой), которые Антониони и интересуют. И можно заметить, что в определенные моменты исчезают и мать Виттории, и ее подруга, и бывший возлюбленный, и даже работа Пьеро на бирже - а под конец так и вообще не остается никаких героев, потому что режиссер закономерно приходит к такому изображению мира, где они уже просто и не требуются. Поэтому кому-то оно и может казаться, наверное, скучным и как будто бы даже бессмысленным - но, на самом деле, в настоящем «кино» смысл только через такие вещи и выражается, и надо научиться распознавать их, находить с ними общий язык - и вообще быть готовым к такому.
Генри: Да, поучиться тут явно есть чему. Хотя нам, простым, бесхитростным и ленивым людям далеко не всегда удается заставить себя сосредоточиться. Слабы, каемся! Правда, какие-то вещи даже и в таком фильме понятны чисто интуитивно. Мне, например, очень запомнился контраст тишины и шума, пустых улиц и оживленного центра города, где располагалось здание биржи - о которой, мне кажется, нам стоит поговорить отдельно.
Киноман: Безусловно, так как биржа - одно из самых сильных мест фильма. Та вынужденная минута молчания, когда кругом звонят телефоны и все покорно стоят, а потом вдруг разом срываются - это, конечно, чрезвычайно яркая демонстрация абсурдности и даже жуткости той суеты, в которую погружены все эти люди, включая и героя Делона, даже называющего эти денежные игрища своей «страстью».
Беннер: Я думаю, там важно не столько это, сколько именно сосредоточенность Антониони на том, что и как происходит в этом месте, каково оно с разных сторон, с точки зрения действий разных людей - какова вообще атмосфера того, что мы называем «биржей». И я бы сказал, что режиссер здесь выжимает по максимуму из такого места, да и вообще именно в этом - его главная и сильная сторона, отличающая Антониони от других. Ему хочется, чтобы вещи, которые люди обычно не замечают, были замечены. Ему жаль, что такие вот места оказываются ненужными и вечно остающимися в стороне. Особенно на фоне всех этих повторяющихся из раза в раз историй, человеческих отношений и бесчисленных психологических нюансов, которые хорошо бы свести к минимуму, а лучше даже - совсем убрать из фильма, оставив только сцены с биржей, аэродромом и местом возле пешеходного перехода.
Генри: И все-таки довольно очевидно, что самого Антониони тонкости эти и отношения (или, скорее, их невозможность) интересуют ничуть не меньше таких мест, и более того - в сопоставлении одного с другим он, вероятно, и видит свою задачу как художника.
Беннер: Плохо, если так. В таком случае, я буду придерживаться о нем более низкого мнения, чем придерживался до того. Хотя по самим фильмам и так, в принципе, все понятно уже.
Айрис (настойчиво): Мне сцены на бирже кажутся любопытными, но, в целом - все-таки явно затянутыми. Ты говоришь, что режиссер хочет выжать из нее максимум и показать со всех сторон - а мне это повторение одного и того же (без особых и существенных различий) видится больше как раз неумением продемонстрировать этот максимум исчерпывающе и лаконично.
Дэвис (как бы извиняясь): Честно говоря, в какой-то момент я тоже перестал понимать, зачем еще и еще показывать эти кричащие толпы, звонки, беготню, когда и так уже вроде все понятно. Так что я бы, скорее, тоже назвал эти эпизоды затянутыми и повторяющими друг друга. Вот в отношении остальных сцен - например, с главными героями и тем, как они пытаются сойтись - такого ощущения не возникало, и явный перекос заметен был только там.
Киноман: Я, конечно, извиняюсь, но мне это, опять-таки, напоминает лишь нежелание как следует сосредоточиться и всмотреться, насладившись всей палитрой оттенков, которые только в кино и можно таким вот образом передать.
Генри: Может быть, ты и прав - хотя я и сам почувствовал некоторое пресыщение под конец. В любом случае, тут мне особенно важным кажется то, о чем упомянул Беннер. Мне, пожалуй, одинаково близко и то, что касается отношений, и то, что касается мест, но с последними дело обстоит явно хуже - в том плане, что в кино, действительно, мало кто уделяет внимание подобным вещам. По этому поводу я опять вспомнил недавнего «Колумбуса», но о нем хорошо бы отдельно поговорить. Тем более, что в «Затмении» тоже разные любопытные «места» показаны - и показаны явно не случайно. Вспомните хотя бы часть фильма после полета, когда Моника гуляет по полю и смотрит в небо - после чего обнаруживает небольшую забегаловку, где люди просто сидят, говорят что-то, потягивают пиво и слушают расслабляющую музыку на фоне летнего простора. Или то самое место встречи у пешеходного перехода, рядом с которым стоят какие-то блоки, на здании висят леса, вокруг заборчик и окаймляющие его кудрявые деревца, которые время от времени раскачивает ветер, а мимо проезжают то лошадь с кучером, то коляска с ребенком, то еще какие-то люди проходят. Я думаю, что Антониони, и правда, хочет, чтобы мы обратили внимание на эти случайные как бы детали, человеческие взгляды - и собственно «места», которые очевидностью и в то же время абсолютной загадочностью своего существования очень даже заслуживают нашего внимания - может быть, порой даже и больше, чем сами люди и их отношения, в свете которых все эти вещи начинают выглядеть посторонними и странными. Потому что и эти блоки, и причудливая инопланетная башня вначале и раскачивающиеся в ночи металлические шесты - все это, хотя и привлекает внимание героини, но вызывает больше ощущение именно отчужденности, неспособности проникнуть в суть этих явлений и мест так же, как она не может наладить контакт и с окружающими ее людьми. Да и сами места показаны здесь как бы между делом, так что и не совсем понятно даже, что здесь является основным, или все в равной степени эпизодично, не важно и не складывается - на чем Антониони, мне кажется, все-таки настаивает и смотрит на ситуацию довольно пессимистично в плане надежды и успеха в разрешении всего этого тотального непонимания. Но, в любом случае, он хочет, чтобы люди всматривались, «видели» - как видит и его героиня, которая постоянно ищет, ощупывает, вглядывается в людей и предметы - хотя здесь ей это и никак не помогает. Тем не менее, она созерцает мир, она не утратила эту способность - и режиссер, я думаю, призывает нас к тому же. Тут, конечно, возникает сразу и вопрос, а что собственно мы увидим или можем увидеть благодаря этому и будет ли или должна ли эта картина быть такой же неутешительной, отстраненной и мрачноватой, как у самого Антониони - но это уже стоит обсуждать отдельно, по-моему.
Беннер: Как раз все эти заморочки Моники Витти только раздражают. В ней вообще есть что-то отталкивающее. Лицо у нее какое-то рыбье и вечно с одним и тем же выражением. Антониони что здесь, что в «Приключении», явно перегибает палку. Все-то она всем недовольна у него, все ее чем-то не устраивают - так что и история отношений с Делоном могла бы разрешиться куда быстрее и проще.
Айрис (немного иронично): Не понимаю, всерьез ли ты такие претензии высказываешь, или в тебе просто раздражение говорит. Насчет лица спорить не буду, потому что здесь все индивидуально - тем более, что с мужской точки зрения у женщины всегда обнаруживаются какие-то страшные недостатки, из-за которых прямо-таки хоть крест на этой женщине ставь.
Генри: Ну, знаешь, не все мы так строго судим. Как и другие люди, Моника, конечно, не идеальна - но, на мой взгляд, очень даже красива.
Айрис: Я ее особенно красивой не считаю, но это, в данном случае, не важно. Я все-таки хотела подробнее остановиться на «заморочках», которые до такой степени не устраивают Чарли. По-моему, довольно ясно, что человеческие отношения чаще всего складываются именно таким образом - то есть, в общем-то, и не складываются толком, оставаясь на поверхности, когда люди довольствуются лишь иллюзией близости, понимания или общения. Я понимаю, что в фильме это выглядит, возможно, слишком подчеркнуто и даже преувеличенно, но по сути оно все равно остается неизменным. И я думаю, что Чарли как никому другому известно, что для людей, реагирующих на происходящее более тонко и воспринимающих вещи более глубоко и даже болезненно-лично, жизнь становится куда как сложнее - так что поневоле возникают и неудовлетворенность, и даже некоторая требовательность. Но разве героиня фильма так уж многого хочет? Она хочет просто нормальных человеческих отношений, искренней любви и привязанности со стороны своих избранников, которые оказываются, к сожалению, довольно апатичными и как будто бы безразличными ко всему, кроме каких-то самых насущных и эгоистичных интересов, вроде проблем с работой на бирже или нереализованности собственных надежд в творческом плане, как у героя в «Приключении». Я их в этом не виню, а просто говорю, что при таком раскладе, при таком отношении друг к другу никаких настоящих чувств возникнуть и не может. Вернее, они не могут закрепиться, не могут прорасти вглубь - и сроднить, таким образом, тех, кто так отчаянно ищет душевной близости. Генри очень верно заметил, что Моника Витти выступает здесь как наблюдатель, как человек, который небезразличен к миру и происходящим вещам - так что она, например, следует за человеком, о котором узнала, что он потерял пятьдесят миллионов - и ей интересно, что он чувствует и как будет вести себя в такой ситуации. А отношения с героем Делона зарождаются у нее неизбежно, но как-то случайно (он даже поцеловать ее хочет только тогда, когда будет выполнено некое искусственное условие - будет перейдена дорога, без чего как будто бы и вообще невозможно и не получается сделать это), между делом или даже от отчаяния, ведь любить она все-таки стремится и хочет найти кого-то, пытается. Тем не менее, мне кажется очевидным, что здесь попытка обречена на поражение. Конечно, внешне все выглядит так, что вот он ее целует, пытается приласкать - а она никак не хочет даваться, отстраняется, смотрит с настороженным недоумением - как смотрела и героиня в «Приключении». Потому что этот человек для нее становится внезапно чужим, она просто чувствует, что происходит не то, что нет здесь подлинного чувства. Может быть, требовательность тут и есть - но как же без нее обойтись, когда речь идет о таком важном вопросе? К тому же, героиня явно искренна в своих стремлениях и честно признается, что хотела бы или не любить того совсем, или любить больше. А так получается что-то промежуточное, неполное - и этим человек удовлетвориться, на самом деле, не может. Не только женщина - любой человек, для которого любовь - это не только слово и удобная формальность, как это часто бывает сейчас, когда двоим просто удобно и комфортно вместе существовать. Поэтому меня не удивляет, что в последней сцене, где мы их видим, оба героя изо всех сил дурачатся и стараются согреться в объятиях друг друга, но оба уже знают, что это не поможет, что это не то - что будущего у них нет.
Генри: Да, думаю, что все эти вещи невозможно совсем упускать из виду. Для Антониони они - явно не просто придирки героини и намеренное занудство, а большая и серьезная проблема. Ты что-то хотел добавить, Дэвис?
Дэвис (немного смутившись): Да нет, просто вспомнилось кое-что, не важно…
Генри: А все-таки?
Дэвис: Что «девушки бывают разные - черные, белые, красные - но всем одинаково хочется на что-нибудь заморочиться». Мне кажется, что здесь это особенно уместно звучит.
Генри (смеясь): А ведь и правда! И мы, таким образом, плавно перешли к теме цвета, которую в обоих своих постах Астахов так же затрагивал.
Дэвис: Да, вот это как раз мне особенно запомнилось. Я думаю, вряд ли режиссер случайно так менял прическу своей актрисе в каждом новом фильме, а хотел именно соответствовать общей цветовой гамме.
Беннер: Да, наверное, это не случайно - но, тем не менее, уверен, что Астахов и сам прекрасно понимал, что высасывает из пальца всю эту особую значительность цвета, контраста черного и белого - а так же всех этих рассуждений по поводу «некоммуникабельности», отчужденности и прочих нюансов отношений, которые, на самом деле, ничего принципиально не решают. Важно какое впечатление фильм производит в целом, чисто интуитивно - и это как раз, по-моему, твоя позиция, Генри, так как тут я говорю именно что о вполне нормальном «человеческом» восприятии.
Генри: Да, но ты тут несколько лукавишь, Беннер. Тебе явно просто уже до смерти приелись все эти отношения и разговоры в кино, и хочется давно уже чего-то другого, принципиально нового - а поэтому ты предвзят больше, чем думаешь. И мне тоже кажется, что определенная игра на оттенках черного и белого в «Затмении» все-таки идет. Не спорю, Антониони мог специально и не зацикливаться на этом - но интуитивно, как художник, он явно понимал, что изображение играет не меньшую роль, чем лица или слова.
Киноман: И трудно не признать, что изображение местами намеренно высветлено, так что белый здесь играет особенную роль, как, впрочем, и черный, если вспомнить некоторые ночные сцены - например, сцену, когда Пьеро приезжает к Виттории и ходит вдоль ее дома.
Дэвис: И еще, помню, есть эпизод, где героиня-блондинка ходит в белом платье - а герой-брюнет носит при этом темный костюм. И тут, мне кажется, контраст тоже неслучаен, и это производит заметный эстетический эффект. Вообще, после фильмов этого режиссера, я вдруг понял, что черно-белое кино - оно все далеко не на один цвет (то есть, не на два) и можно очень по-разному подать картинку, имея даже ограниченные средства в цветах.
Генри: Тем более, что в цвете тогда уже активно снимали, и многие режиссеры предпочитали ч/б именно с точки зрения нужной им художественной выразительности, где цвет просто усложнил и изменил бы задачу, придав всему другой оттенок - в широком смысле слова.
Киноман: Там еще, конечно, речь шла и о стоимости пленки, и о том, на что у режиссера вообще найдутся средства.
Генри: Это да. Хотя я не в курсе, как с этим обстояло конкретно у Антониони. В любом случае, мне нравится, как сказал Дэвис, что такое кино - не на один цвет. И если и нужно еще что-то сказать, то, наверное, о финале.
Беннер: Уж явно. Потому что, как уже говорил, именно это - и есть в моем понимании настоящий Антониони и то самое «чистое кино». Можно сказать, что это его фирменный прием - но развитый до предела и поданный уже без компромиссов.
Генри: Но все-таки что это по смыслу означает?
Киноман: Я думаю, такой прием как раз блестяще подытоживает все то, что было начато еще контрастными звуками в титрах - и продолжалось потом через эпизодичную демонстрацию отношений, мест и попыток соотнести все это между собой. То есть, не только излюбленный прием Антониони достигает здесь своего предела - но и вся эта чужеродность, случайность, неокончательность и непонятность, о которых мы уже говорили до этого. Вот он показывает место, где герои должны были встретиться. Коляска, дорога, деревья, шея человека, глаз человека, сам человек, автобус, дырявый бочонок, плавающая в нем щепка, песок на асфальте, размываемый водой, снова люди, затмение, вечер, автобус, свет фонарей - и конец. Уже знакомое место показано нам именно что со всех сторон, показано просто течение времени, срез случайных событий - и, что когда исчезают персонажи и их отношения, то ничего, кроме этих незначительных событий, в общем-то, и не остается. Просто голая, безразличная демонстрация объектов и фактов.
Айрис: Я не особенно поняла, что все это означает - но можно, наверное, трактовать концовку и так. Ясно только, что все это «чистое кино» предназначено не совсем для меня и не совсем для моих представлений об искусстве.
Дэвис: Подписываюсь под каждым словом.
Беннер: Я, конечно, несмотря ни на что, признаю, что Антониони - самобытный и талантливый режиссер, но меня смущает другое. Возможно, это уже немного в сторону и как обоснованную претензию по делу засчитывать нельзя, но на меня производит тягостное впечатление как раз тот факт, который Генри предлагал обсудить отдельно. А именно - те выводы, тот художественный и человеческий итог, к которому окончательно приходит режиссер. Я не помню, что было дополнительно к этому сказано в «Красной пустыне», но и так уже более, чем понятен взгляд Антониони на человеческие отношения и восприятие людьми окружающего мира. И он именно что неутешителен и как-то узок - как будто бы режиссер взялся показывать нам только эту сторону отношений, за пределами которой ничего и нет - так что и подлинного катарсиса, реального выхода из этой ситуации не видишь. Эстетическое впечатление, безусловно, остается - но оно все-таки какое-то серое и холодноватое, не чувствуешь здесь надежды и личной веры автора в то, что подобные проблемы или проблема вообще как-то разрешимы. Может быть, эстетически это, опять же, и оправданно, и большего Антониони сказать и не хотел - но в таком случае кино просто перестало удовлетворять меня по-настоящему серьезным, глубоким и многогранным подходом к решению таких важных вопросов. Астахов все сравнивал Антониони с Бергманом - и вот не помню, чтобы после лучших фильмов Бергмана у меня оставалось такое впечатление.
Генри: Да, наш итальянский друг пессимистичен по факту несколько больше, чем нужно, но, возможно, это только условная тональность его кино, которую он специально ему придает - а, возможно, кино просто и не может дать удовлетворительных и внятных ответов на те вопросы, на которые с куда большим успехом отвечали раньше литература, философия и богословие. В общем, упрек, наверное, справедливый - но в рамках обсуждения конкретного фильма и даже всего творчества конкретного режиссера мы на него вряд ли ответить сможем. Тут уже надо открывать отдельный философский диспут - и пригласить, пожалуй, побольше знающих людей для этого. А, что касается общечеловеческого итога, на который я все-таки рассчитывал, то мне кажется он состоит, в данном случае, в безусловной удачности и интересности опыта просмотра таких фильмов, как «Затмение», «Приключение» или «Ночь». И думаю, все здесь согласятся, что это - совсем иной уровень кино, чем тот, к которому мы сейчас привыкли, и, несмотря на все недостатки или условности, оно способно провоцировать нас на дискуссии вроде этой - которую, согласитесь, по какому-нибудь «Джокеру» или «Паразитам» мы вряд ли бы вообще затеяли.
Киноман: Это вопрос спорный, но что кино Антониони является одним из предельных достижений в данной области искусства - это факт.
Генри: И, раз уж никто против этого особенно не возражает, предлагаю нашу дискуссию сворачивать. Хорошо или не очень хорошо, но Астахова, я думаю, мы все-таки выручили. А сейчас надо, наверное, посоветовать перейти всем к следующему посту, где он, как и всегда, разместит скриншоты. Я прав?
Астахов: Прав. И спасибо вам за такой исчерпывающе детальный разговор!