Мысли по поводу. «Твин Пикс: Огонь иди со мной» + вырезанные сцены
Продолжение «Твин Пикса» оказалось ожидаемо слабее оригинального сериала, так что даже не имеет смысла говорить о том, что этот фильм просто не нужно было снимать. Достаточно уже и одной причины: таинственная смерть Лоры Палмер была главным и определяющим, мистическим и даже эстетическим фактором успешного развития интриги и драматической составляющей истории. Даже если убрать отсюда непосредственно детективную часть, ореол таинственности и значительности этого события всё равно не потерял бы своей силы. Хотя бы уже потому, что в сердцах жителей городка, равно как и в сердцах зрителей сериала, постоянно жило какое-то неуютное и пугающее чувство, всякий раз всплывающее при одном только упоминании о Лоре. Чувство, словно в мире есть такие вещи и силы, о существовании которых мы не подозреваем, но неосознанно ощущаем их злую волю и их влияние на нас. И есть в них что-то настолько жуткое, что не поддаётся никакому объяснению и что даже наши грешные души не в силах вынести и принять, так что скорее готовы закрыть глаза и уши, зарыться в себя поглубже и попытаться не обращать внимания. Хотя, в конечном итоге, только невольное единение и взаимопонимание с окружающими перед лицом общего кошмара способны спасти нас и снова вывести к свету.
Это спасительное чувство почти не ощущается во втором фильме, который рисует знакомую нам предысторию в ещё более нелицеприятных и шокирующих подробностях. Даже солнечный свет, кажется, померк здесь окончательно, так что и самая картинка выглядит серой и выцветшей, лишившейся радости жизни. Знакомые же персонажи представляются лишь собственной тенью, с неузнаваемыми лицами и отдалённо знакомыми, но какими-то сдавленными и тихими голосами. Конечно, всё недовольство вроде бы легко можно объяснить плохим качеством фильма, к примеру, и более низким уровнем звука. Но, даже если в этом и есть своя правда, мрачный настрой этой картины невозможно спутать со светлой, обнадёживающей и всё-таки доброжелательной атмосферой сериала, которая светилась как бы изнутри, выраженная то ли в незаметных деталях и тонкостях отношений между жителями городка, то ли в яркой эстетике кадра. Ни того, ни другого в приквеле просто нет, и былая оригинальность вспыхивает лишь на короткие мгновения. Единственная и узнаваемая линчевская черта здесь - это неожиданно светлый финал, где Лора, на наших глазах пережившая все те ужасы, о которых раньше мы могли только догадываться, всё-таки получает прощение и надежду на вознесение в обитель света. Момент прекрасный, но слишком уж одинокий на фоне подавляющей ординарности и невнятности большинства других эпизодов.
На фоне таких неутешительных выводов кажется почти невероятным, что те сцены, которые Линч вынужден был вырезать из фильма ради приемлемого для показа хронометража, оказались чрезвычайно интересными и снятыми совершенно в другой манере. После просмотра решение об исключении их из получившейся картины кажется одновременно очевидным и непостижимым. Очевидным - так как все они не имеют прямого отношения к сюжету фильма и никакого особенного влияния на его развитие. Непостижимым - потому что даже при их второстепенности сцены эти смотрятся на удивление свежо и с неослабевающим удовольствием, напоминая о прежнем линчевском уровне. Причём хороши они буквально все до единой, или же просто не получается вспомнить хотя бы одну такую, которая опровергла бы это мнение. Думаю, здесь есть маленький и довольно очевидный нюанс, с учётом которого вся особенная прелесть вырезанных и расширенных эпизодов становится легко объяснимой. После тягостного и мрачного впечатления, которое производит основная сюжетная канва, все самые незначительные сцены, оставшиеся за кадром, приобретают по контрасту почти спасительное значение. Они кажутся глотком свежего воздуха и совершенно лишены того груза обязательств перед зрителем, который лежит на готовом фильме, призванном развлекать нас и производить какое-то определённое целостное впечатление.
К ним испытываешь особенную симпатию и потому, что они как бы остались не у дел, на обочине дороги, где их бесчеловечно бросили, хоть они и заслуживали куда более справедливой доли. По воле прокатчиков и продюсеров они были вынуждены затеряться где-то между кадров и навеки похоронить там себя. Теперь же, неожиданно вынырнувшие из небытия и объединённые в одну сплошную линию плёнки, куски эти очутились в каком-то отгороженном от остального мира картины пространстве, не связанном с ней, а только напоминающем и дополняющем её по мере необходимости. И все они одинаково ценны именно тем, что позволяют заглянуть в это самое закадровое пространство, которое всегда притягивает потенциальной безграничностью возможностей как раз по причине невозможности своего существования. Однако все эти сцены имеют несколько иной смысл, нежели несостоявшиеся начала или непродолженные концы, так как они всё-таки связаны с основным сюжетом и без труда вставляются в промежутки между основными сценами. Тем не менее, прелесть их не менее значительна и уникальна.
Поскольку у меня нет возможности описать каждый эпизод, возьмусь только за те, что больше всего запомнились и показались наиболее удачными. Один из таких эпизодов - драка агента Дезмонда и шерифа городка, где была убита Тереза Бэнкс. Вся его привлекательная особенность заключена всего лишь в простой идее показать рядовую драку целиком и во всех подробностях. Хотя сама по себе она и не производит сильного впечатления, наблюдать за процессом оказывается крайне увлекательно. Его неспешность, натуральная неброскость и неэффектность и служат главным показателем жизненного правдоподобия, которому соответствует даже очевидный с самого начала исход этого боя. К тому же, таким образом устраняется заметный пробел в основном сюжете, согласно которому шериф слишком уж просто позволил агенту Дезмонду увезти тело Терезы Бэнкс.
Другой эпизод - сцена ужина в доме Палмеров. Лиланд объясняет усевшемуся за столом семейству, что ему и Бену Хорну предстоит встречать знакомых нам по сериалу норвежцев, поэтому все обязательно должны заучить несложные слова приветствия и знакомства на их языке. Поначалу Сара и Лора воспринимают это как глупую прихоть Лиланда, от которого все уже привыкли ждать фокусов, вроде желания внезапно спеть или станцевать. Но он с весёлой решимостью предлагает попробовать сначала жене, а потом и дочери повторить за ним заученные слова. Естественные сомнение и неловкость читаются поначалу на лицах обеих - но постепенно и Сара, и Лора проникаются смыслом затеянного маленького веселья, потому что у них всё-таки начинает получаться. Кончается тем, что всё семейство дружно берётся за руки и, раскачиваясь, начинает скороговоркой и нараспев повторять первые слова приветствия. За чем неизбежно следует продолжительный и безудержный, почти истерический смех всех троих от ощущения явной абсурдности происходящего. Эта забавная абсурдность как раз и кажется наиболее натуральной, узнаваемой и очень верной психологически. Пожалуй, эта сцена - одна из самых ярких по контрасту с ужасом всех прочих событий фильма, а оттого - и одна из самых живых, радостных и светлых.
Третий памятный эпизод - дополненная сцена в кафе Нормы, где Лора и Шелли перетаскивают еду для «Обедов на колёсах». Это наиболее затянутый и продолжительный кусок из обыденной жизни городка, вследствие чего он представляется особенно таинственным и почти мистически прекрасным. Такое ощущение складывается из-за слишком пристальных общих планов, в которых время течёт настолько медленно и естественно, что кажется уже сверхъестественным. Эти кадры выглядят, с одной стороны, чем-то, вроде рабочей версии, которую по понятным причинам порезали на этапе монтажа. Слишком уж долго Норма просто так стоит у стойки, слишком уж долго она сидит и плачет за столиком, слишком уж странно и просто выглядит вся обстановка в кафе. С другой стороны, именно очевидная бессмысленность, внешне подчёркиваемая отсутствием в кафе посетителей, наполняет пустоту настоящим смыслом. Настоящим потому, что он настолько избавлен от привлекательной и поверхностной событийности, что приобретает привлекательность именно самое её отсутствие. Привлекательность нелогичную и непонятную, но куда более сильную и магическую, будто бы даже способную разгадать тайну бытия в её первозданном, очищенном виде.
Четвёртый эпизод, в котором также фигурирует Норма, тоже несёт с собой очарование простоты, но уже заключённой в повседневности человеческих отношений. Поздно вечером, в тёмном лесу Эд и Норма сидят в машине и в очередной раз раздумывают о том, почему же в их жизни случилась такая безнадёжная несправедливость. Раздумывают по большей части не вслух, а молча, потому что уже давно привыкли понимать друг друга без слов. Или же говорят пустяки и много раз повторённые фразы. Однако незамысловатый кадр, включающий в себя только Эда и Норму, лежащую на его плече, оказывает необыкновенное воздействие, излучая уют и теплоту от ощутимого сознания жестокости судьбы и одновременно - уникальной красоты и важности такого мгновения в их несостоявшейся жизни, в котором двое влюблённых затеряны и соединены вместе в окружающей их темноте.
И, наконец, последний эпизод - тоже довольно продолжительная сцена в доме у Хейвордов. Лора, в слезах давно не отпускающего её отчаяния и страха, приходит к Донне за помощью как к единственному и настоящему другу. Та нежно обнимает её у дверей и приглашает в дом. Они садятся на противоположные края дивана и начинают говорить. Разговор этот, натужный и неприятный, по-прежнему не обещает налаживания отношений между подругами. Холодная и непроницаемая отчуждённость Лоры, теряющей связь с реальным миром, непреодолимым барьером стоит между ними и не даёт им никак сблизиться. Однако сцена обретает свой истинный смысл при появлении отца Донны, который с забавной непосредственностью показывает репетируемый и неудавшийся фокус, а затем - и её матери, подъезжающей в своей коляске с подносом свежеиспечённых маффинов. И, несмотря на мучительную невозможность Лоры по-настоящему быть рядом с этими людьми, которых она всей душой любит, тепло семейного уюта незримо разливается по комнате. Мрачная же отчуждённость Лоры вдруг разрушается таинственным посланием про ангела, обнаружившемся в руках Дока Хейворда как бы случайно и из неоткуда. Слёзы умиления и благодарности вырываются наружу и имеют тем большую пророческую важность, что нам уже известен финал этой ужасной истории. И необходимая доля пролившегося света и обещание будущего блаженства возвращает, казалось, насовсем утраченную гармонию, в которой уже слишком долго преобладало почти одно только зло.
Таким вот парадоксальным образом полуторачасовая нарезка из отдельных, несвязанных между собой кусков неудавшегося фильма оказывается на голову выше и увлекательнее самого фильма. Вероятно, полная версия «Твин Пикс: Огонь иди со мной» не имеет и половины того очарования, которым вырезанные эпизоды обладают по отдельности. Тем более радостным и удачным представляется случай, позволивший отделить одно от другого для более полного наслаждения.
Это спасительное чувство почти не ощущается во втором фильме, который рисует знакомую нам предысторию в ещё более нелицеприятных и шокирующих подробностях. Даже солнечный свет, кажется, померк здесь окончательно, так что и самая картинка выглядит серой и выцветшей, лишившейся радости жизни. Знакомые же персонажи представляются лишь собственной тенью, с неузнаваемыми лицами и отдалённо знакомыми, но какими-то сдавленными и тихими голосами. Конечно, всё недовольство вроде бы легко можно объяснить плохим качеством фильма, к примеру, и более низким уровнем звука. Но, даже если в этом и есть своя правда, мрачный настрой этой картины невозможно спутать со светлой, обнадёживающей и всё-таки доброжелательной атмосферой сериала, которая светилась как бы изнутри, выраженная то ли в незаметных деталях и тонкостях отношений между жителями городка, то ли в яркой эстетике кадра. Ни того, ни другого в приквеле просто нет, и былая оригинальность вспыхивает лишь на короткие мгновения. Единственная и узнаваемая линчевская черта здесь - это неожиданно светлый финал, где Лора, на наших глазах пережившая все те ужасы, о которых раньше мы могли только догадываться, всё-таки получает прощение и надежду на вознесение в обитель света. Момент прекрасный, но слишком уж одинокий на фоне подавляющей ординарности и невнятности большинства других эпизодов.
На фоне таких неутешительных выводов кажется почти невероятным, что те сцены, которые Линч вынужден был вырезать из фильма ради приемлемого для показа хронометража, оказались чрезвычайно интересными и снятыми совершенно в другой манере. После просмотра решение об исключении их из получившейся картины кажется одновременно очевидным и непостижимым. Очевидным - так как все они не имеют прямого отношения к сюжету фильма и никакого особенного влияния на его развитие. Непостижимым - потому что даже при их второстепенности сцены эти смотрятся на удивление свежо и с неослабевающим удовольствием, напоминая о прежнем линчевском уровне. Причём хороши они буквально все до единой, или же просто не получается вспомнить хотя бы одну такую, которая опровергла бы это мнение. Думаю, здесь есть маленький и довольно очевидный нюанс, с учётом которого вся особенная прелесть вырезанных и расширенных эпизодов становится легко объяснимой. После тягостного и мрачного впечатления, которое производит основная сюжетная канва, все самые незначительные сцены, оставшиеся за кадром, приобретают по контрасту почти спасительное значение. Они кажутся глотком свежего воздуха и совершенно лишены того груза обязательств перед зрителем, который лежит на готовом фильме, призванном развлекать нас и производить какое-то определённое целостное впечатление.
К ним испытываешь особенную симпатию и потому, что они как бы остались не у дел, на обочине дороги, где их бесчеловечно бросили, хоть они и заслуживали куда более справедливой доли. По воле прокатчиков и продюсеров они были вынуждены затеряться где-то между кадров и навеки похоронить там себя. Теперь же, неожиданно вынырнувшие из небытия и объединённые в одну сплошную линию плёнки, куски эти очутились в каком-то отгороженном от остального мира картины пространстве, не связанном с ней, а только напоминающем и дополняющем её по мере необходимости. И все они одинаково ценны именно тем, что позволяют заглянуть в это самое закадровое пространство, которое всегда притягивает потенциальной безграничностью возможностей как раз по причине невозможности своего существования. Однако все эти сцены имеют несколько иной смысл, нежели несостоявшиеся начала или непродолженные концы, так как они всё-таки связаны с основным сюжетом и без труда вставляются в промежутки между основными сценами. Тем не менее, прелесть их не менее значительна и уникальна.
Поскольку у меня нет возможности описать каждый эпизод, возьмусь только за те, что больше всего запомнились и показались наиболее удачными. Один из таких эпизодов - драка агента Дезмонда и шерифа городка, где была убита Тереза Бэнкс. Вся его привлекательная особенность заключена всего лишь в простой идее показать рядовую драку целиком и во всех подробностях. Хотя сама по себе она и не производит сильного впечатления, наблюдать за процессом оказывается крайне увлекательно. Его неспешность, натуральная неброскость и неэффектность и служат главным показателем жизненного правдоподобия, которому соответствует даже очевидный с самого начала исход этого боя. К тому же, таким образом устраняется заметный пробел в основном сюжете, согласно которому шериф слишком уж просто позволил агенту Дезмонду увезти тело Терезы Бэнкс.
Другой эпизод - сцена ужина в доме Палмеров. Лиланд объясняет усевшемуся за столом семейству, что ему и Бену Хорну предстоит встречать знакомых нам по сериалу норвежцев, поэтому все обязательно должны заучить несложные слова приветствия и знакомства на их языке. Поначалу Сара и Лора воспринимают это как глупую прихоть Лиланда, от которого все уже привыкли ждать фокусов, вроде желания внезапно спеть или станцевать. Но он с весёлой решимостью предлагает попробовать сначала жене, а потом и дочери повторить за ним заученные слова. Естественные сомнение и неловкость читаются поначалу на лицах обеих - но постепенно и Сара, и Лора проникаются смыслом затеянного маленького веселья, потому что у них всё-таки начинает получаться. Кончается тем, что всё семейство дружно берётся за руки и, раскачиваясь, начинает скороговоркой и нараспев повторять первые слова приветствия. За чем неизбежно следует продолжительный и безудержный, почти истерический смех всех троих от ощущения явной абсурдности происходящего. Эта забавная абсурдность как раз и кажется наиболее натуральной, узнаваемой и очень верной психологически. Пожалуй, эта сцена - одна из самых ярких по контрасту с ужасом всех прочих событий фильма, а оттого - и одна из самых живых, радостных и светлых.
Третий памятный эпизод - дополненная сцена в кафе Нормы, где Лора и Шелли перетаскивают еду для «Обедов на колёсах». Это наиболее затянутый и продолжительный кусок из обыденной жизни городка, вследствие чего он представляется особенно таинственным и почти мистически прекрасным. Такое ощущение складывается из-за слишком пристальных общих планов, в которых время течёт настолько медленно и естественно, что кажется уже сверхъестественным. Эти кадры выглядят, с одной стороны, чем-то, вроде рабочей версии, которую по понятным причинам порезали на этапе монтажа. Слишком уж долго Норма просто так стоит у стойки, слишком уж долго она сидит и плачет за столиком, слишком уж странно и просто выглядит вся обстановка в кафе. С другой стороны, именно очевидная бессмысленность, внешне подчёркиваемая отсутствием в кафе посетителей, наполняет пустоту настоящим смыслом. Настоящим потому, что он настолько избавлен от привлекательной и поверхностной событийности, что приобретает привлекательность именно самое её отсутствие. Привлекательность нелогичную и непонятную, но куда более сильную и магическую, будто бы даже способную разгадать тайну бытия в её первозданном, очищенном виде.
Четвёртый эпизод, в котором также фигурирует Норма, тоже несёт с собой очарование простоты, но уже заключённой в повседневности человеческих отношений. Поздно вечером, в тёмном лесу Эд и Норма сидят в машине и в очередной раз раздумывают о том, почему же в их жизни случилась такая безнадёжная несправедливость. Раздумывают по большей части не вслух, а молча, потому что уже давно привыкли понимать друг друга без слов. Или же говорят пустяки и много раз повторённые фразы. Однако незамысловатый кадр, включающий в себя только Эда и Норму, лежащую на его плече, оказывает необыкновенное воздействие, излучая уют и теплоту от ощутимого сознания жестокости судьбы и одновременно - уникальной красоты и важности такого мгновения в их несостоявшейся жизни, в котором двое влюблённых затеряны и соединены вместе в окружающей их темноте.
И, наконец, последний эпизод - тоже довольно продолжительная сцена в доме у Хейвордов. Лора, в слезах давно не отпускающего её отчаяния и страха, приходит к Донне за помощью как к единственному и настоящему другу. Та нежно обнимает её у дверей и приглашает в дом. Они садятся на противоположные края дивана и начинают говорить. Разговор этот, натужный и неприятный, по-прежнему не обещает налаживания отношений между подругами. Холодная и непроницаемая отчуждённость Лоры, теряющей связь с реальным миром, непреодолимым барьером стоит между ними и не даёт им никак сблизиться. Однако сцена обретает свой истинный смысл при появлении отца Донны, который с забавной непосредственностью показывает репетируемый и неудавшийся фокус, а затем - и её матери, подъезжающей в своей коляске с подносом свежеиспечённых маффинов. И, несмотря на мучительную невозможность Лоры по-настоящему быть рядом с этими людьми, которых она всей душой любит, тепло семейного уюта незримо разливается по комнате. Мрачная же отчуждённость Лоры вдруг разрушается таинственным посланием про ангела, обнаружившемся в руках Дока Хейворда как бы случайно и из неоткуда. Слёзы умиления и благодарности вырываются наружу и имеют тем большую пророческую важность, что нам уже известен финал этой ужасной истории. И необходимая доля пролившегося света и обещание будущего блаженства возвращает, казалось, насовсем утраченную гармонию, в которой уже слишком долго преобладало почти одно только зло.
Таким вот парадоксальным образом полуторачасовая нарезка из отдельных, несвязанных между собой кусков неудавшегося фильма оказывается на голову выше и увлекательнее самого фильма. Вероятно, полная версия «Твин Пикс: Огонь иди со мной» не имеет и половины того очарования, которым вырезанные эпизоды обладают по отдельности. Тем более радостным и удачным представляется случай, позволивший отделить одно от другого для более полного наслаждения.