"Стервозность как высшая и последняя стадия..."
Один из моих любимейших отрывков из "Москва-Петушки": ...Короче, "Ревю де Пари" вернул мне мое эссе под тем предлогом, что оно написано по-русски, что французский один заголовок. Что ж вы думаете? - я отчаялся? Я выкурил на антресолях еще тринадцать трубок - создал новое эссе, тоже посвященное любви. На этот раз оно все, от начала до конца, было написано по-французски, русским был только заголовок: "Стервозность как высшая и последняя стадия блядовитости". И отослал в "Ревю де Пари".
- И вам его опять вернули? - спросил черноусый, в знак участия к рассказчику и как бы сквозь сон...
- Разумеется, вернули. Язык мой признали блестящим, а основную идею - ложной. К русским условиям, - сказали, - возможно, это и применимо, но к французским - нет; стервозность, - сказали, - у нас еще не высшая ступень и далеко не последняя; у вас, у русских, ваша блядовитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую - через кровосмесительство - трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной блядовитости и совершенно перманентно!..
Короче, они совсем заебали мне мозги. Так что я плюнул, сжег свои рукописи вместе с мансардой и антресолями и через Верден попер к Ла-Маншу. Я пел, думал и шел - к Альбиону. Я шел и думал: "почему я все-таки не остался жить на квартире у Луиджи Лонго?" я шел и пел: "королева Британии тяжко больна, дни и ночи ее сочтены..." а в окрестностях Лондона...
- Позвольте, - прервал меня черноусый, - меня поражает ваш размах, нет, я верю вам, как родному, меня поражает та легкость, с какой вы преодолевали все государственные границы...
Дрезна - 85-й километр
- Да что же тут такого поразительного! И какие еще границы?! Граница нужна для того, чтобы не перепутать нации. У нас, например, стоит пограничник и твердо знает, что граница эта - не фикция и не эмблема, потому что по одну сторону границы говорят на русском и больше пьют, а по другую - меньше пьют и говорят на нерусском...
А там? Какие там могут быть границы, если все одинаково пьют и говорят не по-русски! Там, может быть, и рады бы куда-нибудь поставить пограничника, да просто некуда поставить. Вот и шляются там пограничники без всякого дела, тоскуют и просят прикурить... Так что там на этот счет совершенно свободно... Хочешь ты, например, остановиться в Эболи - пожалуйста, останавливайся в Эболи. Хочешь идти в Каноссу - никто тебе не мешает, иди в Каноссу. Хочешь перейти Рубикон - переходи.
Венедикт Ерофеев. Поэма "Москва - Петушки"
На кабельных работах в Шереметьево, осенью 69 года.
впервые была опубликована в 1973 году в Израиле
в 1977 году в Париже
в СССР опубликована только в 1988-1989 годах (почти за год до смерти автора)
Кстати, пока были во Франции, по ихнему телеку в новостях был сюжет про какого-то заграничного пастера в Киеве; в сюжете киевляне говорили по-русски, а их переводили за кадром. Сын выразил восторг и удивление: "Ой, они на русском говорят, я всё понимаю, зачем их переводят?!.."
Затем показывали сюжет то ли из Германии, то ли из Испании; ситуация повторялось, людей переводили с их языка на французский. От сына последовало удивление и разочарование: "Зачем их переводят, всё равно и так, и так - непонятно?!.."
А ещё нам попались в Кап Д'Агде пару уже довольно взрослых женщин, которые изучали русский язык, они даже с ходу сказали пару служебных фраз...
А во дворе гостиницы была забавная французская девочка примерно сенькиного возраста, которая недоумевала о невозможности нормального общения с нами: "Мама, их родной язык - не наш французский, не окситанский, и не иностранный английский, который я учу в школе! Как вообще такое возможно?!.." (Тем не менее, детям удалось поиграть несколько раз вместе.)
- И вам его опять вернули? - спросил черноусый, в знак участия к рассказчику и как бы сквозь сон...
- Разумеется, вернули. Язык мой признали блестящим, а основную идею - ложной. К русским условиям, - сказали, - возможно, это и применимо, но к французским - нет; стервозность, - сказали, - у нас еще не высшая ступень и далеко не последняя; у вас, у русских, ваша блядовитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую - через кровосмесительство - трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной блядовитости и совершенно перманентно!..
Короче, они совсем заебали мне мозги. Так что я плюнул, сжег свои рукописи вместе с мансардой и антресолями и через Верден попер к Ла-Маншу. Я пел, думал и шел - к Альбиону. Я шел и думал: "почему я все-таки не остался жить на квартире у Луиджи Лонго?" я шел и пел: "королева Британии тяжко больна, дни и ночи ее сочтены..." а в окрестностях Лондона...
- Позвольте, - прервал меня черноусый, - меня поражает ваш размах, нет, я верю вам, как родному, меня поражает та легкость, с какой вы преодолевали все государственные границы...
Дрезна - 85-й километр
- Да что же тут такого поразительного! И какие еще границы?! Граница нужна для того, чтобы не перепутать нации. У нас, например, стоит пограничник и твердо знает, что граница эта - не фикция и не эмблема, потому что по одну сторону границы говорят на русском и больше пьют, а по другую - меньше пьют и говорят на нерусском...
А там? Какие там могут быть границы, если все одинаково пьют и говорят не по-русски! Там, может быть, и рады бы куда-нибудь поставить пограничника, да просто некуда поставить. Вот и шляются там пограничники без всякого дела, тоскуют и просят прикурить... Так что там на этот счет совершенно свободно... Хочешь ты, например, остановиться в Эболи - пожалуйста, останавливайся в Эболи. Хочешь идти в Каноссу - никто тебе не мешает, иди в Каноссу. Хочешь перейти Рубикон - переходи.
Венедикт Ерофеев. Поэма "Москва - Петушки"
На кабельных работах в Шереметьево, осенью 69 года.
впервые была опубликована в 1973 году в Израиле
в 1977 году в Париже
в СССР опубликована только в 1988-1989 годах (почти за год до смерти автора)
Кстати, пока были во Франции, по ихнему телеку в новостях был сюжет про какого-то заграничного пастера в Киеве; в сюжете киевляне говорили по-русски, а их переводили за кадром. Сын выразил восторг и удивление: "Ой, они на русском говорят, я всё понимаю, зачем их переводят?!.."
Затем показывали сюжет то ли из Германии, то ли из Испании; ситуация повторялось, людей переводили с их языка на французский. От сына последовало удивление и разочарование: "Зачем их переводят, всё равно и так, и так - непонятно?!.."
А ещё нам попались в Кап Д'Агде пару уже довольно взрослых женщин, которые изучали русский язык, они даже с ходу сказали пару служебных фраз...
А во дворе гостиницы была забавная французская девочка примерно сенькиного возраста, которая недоумевала о невозможности нормального общения с нами: "Мама, их родной язык - не наш французский, не окситанский, и не иностранный английский, который я учу в школе! Как вообще такое возможно?!.." (Тем не менее, детям удалось поиграть несколько раз вместе.)