Пасхальный наброс о любви дарагих рассиян ко злу

May 01, 2016 15:48

Пообещала Молоту поднять эту тему - се, поднимаю.
Когда я была еще девушкой относительно юной и общалась в толкиен-соо рунета, я задавалась вопросом, почему именно русский фэндом породил феномен темнушничества. Люди, уже тогда съехавшие за бугор и состоящие параллельно в англоязычной тусовке, говорили, что там мелькорофанства и сауронофилии не наблюдается. А у нас цвело буйным цветом. Причем в разных вариациях: Ниэнна пишет рыдательные фанфики про хорошего, никем не понятого Мелькора, Еськов строгает политтриллер про прогрессивный Мордор против рероградно-расистского Лориэна, еще всякое по мелочи вроде творений Новакович, совершенно истершихся из памяти. Перумов в открытое темнушничество в своей саге вроде бы не впал, но оторвался на побочных продуктах и в пожизневых интервью несколько раз говорил, что Толкиен под Мордром разумел СССР, не зря же у харадрим красные флаги. Ну и всякие там милые фрагменты типа покиданных в ущелье силами добра женщин и детей орков (это уже в Чёрном Копье, да). А также публицистика/пвседопопхистори Могултая.
Лазарчуковский высер про урус-хаев стоит немного особняком, потому что Лазарчук никогда не был в Толкиен-фэндоме.
Вроде бы западный фэндом ничего такого не породил, или я путаю? Или уже породил?
(Кстати, буду благодарна, если кто-то расскажет про ГП-темнушничество и ЗВ-темнушничество у нас и на Западе.)

Я сейчас не буду обсуждать литературное качество этого всего, этому было во время оно отдано много сил, да и не в нем дело. Я заострю внимание на другом аспекте: все, что написал хоть что-то заметное в жанре «Толкиен-темнушничества», являются уроженцами/постоянно проживают на, тыкскыть, великорусских территориях. Единственное исключение, которое я могу вспомнить - Антрекот, но она, во-первых, считает своей родиной СССР, а во-вторых, не самостоятельная творческая единица темнушного фэндома, а примкнувший к Могултаю Шипилов.
Об идеологических аспектах темнушничества я в свое время много думала, а вот о трогательном совпадении с великороссийством - только после крымнаша. Вот, скажем, два года назад Иллет кинулась организовывать антифашистский концерт - и ее антифашистский пафос был направлен вовсе не на тех, кто избивал украинцев в Керчи и в Донецке. Иллет - одна из соавторов «Черной книги Арды» и единоличный автор многих пафосных песен про доброго Мелькора и его учеников.
В какой-то момент отчаяния, читая комменты у Валетова, я даже обобщила до крайности: русским нравится зло. Вот так вот все просто и страшно. Вот мы ищем каких-то сложных мотиваций, а оно вот так вот просто: ну есть же дети, которым нравится мучить котят? Ну так вот тут это сложилось в народообразующий фактор.

Но эту мысль я вскорости отвергла, потому что, во-первых, она представляет собой слишком большое обобщение, а значит, уже в основе своей неверна, а во-вторых, она еще и богословски ущербна. Зло - это ничто. А ничто не может служить объектом чьей-либо приязни.
Ну и вообще, разве только темнушники ударились в крымнаш? Светлушников тоже понесло по кочкам только в путь.
Но тем не менее, я заметила некий паттерн в темнушных творениях толкен-фэндома и дискуссиях вокруг.

1. То, что говорится в текстах Толкиена о силах зла - «черный пиар» сил добра, а тексты Толкиена - книга, написанная победителями.
2. Поэтому любое сообщение о злодеяниях «темной стороны» (то есть, своих) нужно рассматривать под этим углом. В большинстве случаев - отмахиваться от него как от «светлого черного пиара».
3. Если от него нельзя отмахнуться, если момент слишком сюжетообразующий (например, то, как Моргот сжег Ард-Гален вместе со всеми, кто там был, и тем переломил ход войны в свою пользу) - нужно использовать трактовку «довели доброго человека, себя потерял». А потом долго раскаивался и ангстился.
4. Любые неблаговидные деяния «светлой» стороны трактуются в самом неблагоприятном свете, с выжиманием педали в пол. Например, фраза «к западу от Мглистых гор не осталось ни человека, ни орка» трактуется как однозначный геноцид «светлыми» «темных», а не как «не осталось способных держать оружие» и не как «все убежали/попрятались». Или: слова Гэндальфаа «я пугнул его (Голлума) огнем» трактуются однозначно как «Гэндальф Голлума пытал».
5. Но таких мест у Толкиена, где можно как-то натянуть сову на глобус, все-таки до горя мало. Поэтому в ход идет банальное придумывание преступлений «светлых». Причем придуманные преступления, как правило, люто-бешено картинны. Эталон - распятие учеников Мелькора на скале с последующим заклевыванием орлами.

До смешного доходит: на старой еще борде бай.ру был разговор с Могултаем, где он доказывал, что Моргот не мучил своих пленников, и даже Хурина подверг только моральным страданиям. Хотя есть текст, где описаны вполне себе физические, эму этот текст привели. Тогда он ответил, что это черновик и в конечный вариант «Повести о детях Хурина» не вошло.
Но не суть важно, паттерн един, кто бы к нему ни прибегал. Вплоть до того, что совершенно чуждый темнушной толкиен-тусовке Лазарчук в своих «Урус-хаях» воспроизводит этот паттерн в точности. С толкиен-матчастью лажает только так, а вот темнушный паттерн воспроизводит, как по часам.

А теперь найдите десять отличий с дискурсом кремлетроллей. Ладно, не десять - одно найдите.

То есть, уже в начале 2000-х все это было. Только ждало своего часа, чтобы выстрелить. Ну и дождалось.

Честно говоря, в то время меня оно больше удивляло. Для того, чтобы прибегнуть к этим паттернам адвоката дьявола, нужно по каким-то причинам начать сочувствовать толкиеновским темным. Ну то есть: вот ты читаешь Властелина Колец. Все мы начинали с этого, так? Первым делом мы узнаем о представителях Темной стороны что? Назгулы. Мерри падает в обморок, едва оказавшись с одним из них, такая от них исходит аура ужаса и ненависти. Затем хоббиты находят свои постели изрубленными: назгулы собирались убить их во сне. Классные пацаны эти назгулы, с такими сразу хочется водить компанию. Затем они пытаются убить Фродо и наносят ему мучительную рану. Затем Хранителей атакуют в Мории - первое столкновение с врагом. Отличные ребята, которые первым делом кидаются тебя убивать. Балрог опять же. Потом - веселая компания сарумановых урук-хаев, которые очень сильно огорчаются, что им нельзя пытать и убить пленников прямо сейчас. Тот же повод для огорчения у орков, схвативших Фродо. И, наконец, Пеленнорская битва - точней, ее преддверие, начало осады Гондора:

«А на них градом посыпались совсем другие, небольшие ядра. Они раскатывались по улицам и переулкам за воротами - и, увидев, что это за ядра, суровые воины вскрикивали и плакали, не стыдясь. Ибо враги швыряли в город отрубленные головы погибших в Осгилиате, в боях за Раммас-Экор, на Пеленнорских пажитях.
Страшен был их вид - сплюснутые, расшибленные, иссеченные, с гнусным клеймом Недреманного Ока на лбу, и все же в них угадывались знакомые, дорогие черты, сведенные смертной мукой. Вглядывались, вспоминали и узнавали тех, кто еще недавно горделиво шагал в строю, распахивал поля, приезжал на праздник из зеленых горных долин».
Отличные ребята эти сауроновцы, сразу хочется с ними побрататься.

Что, ну вот что должно быть в голове у человека, чтобы он сказал себе: «Погодите, это вовсе не злодеи, а невинно оклеветанные герои»? Как должна работать его мысль?
Сначала я грешила на перестройку. На поколении «старших братьев и сестер» (первая половина 70-х) поток перестроечных откровений, когда вдруг выяснилось, что «один лишь дедушка Ленин хороший был вождь, а все другие остальные враги и мудаки». К Толкиену применили тот же подход, что и к собственной истории, тем более, «Сильмариллион» благодатная почва для таких изысканий, эльфы на заре своей юности чудили дай божЕ.
Логично? Логично. Но один факт остается тут неразъясненным - перестроечные откровения прошли по всему СССР, но своей Ниэнны и своего Еськова не появилось нигде, кроме России. Украинцы, беларусы, прибалты, грузины и армяне, узбеки и таджики не увидели себя в урук-хаях, не захотели отмывать одежды Сарумана и записываться в Черные Менестрели.
Тогда я не придавала этому значения. Сейчас поняла - зря.
Многие уже тогда если мозгом не понимали, то задницей чувствовали, что Россия - Мордор. Не потому что Толкиен так решил (у него был перед глазами более актуальный пример Мордора, он отрывки «Властелина» слал сыну на фронт, и воевал сын отнюдь не с СССР), а потому что их душа лежала именно к тем персонажам, кому для душевной потехи охота кого-то убить-замучить. Многих уже тогда привлекали подлость как основной модус операнди и страх как основной модус регенди. Просто стеснялись, ждали команды «Можно».
Ну, в 2008 году скомандовали. Хотя намекали всю дорогу, с самого начала.
Давайте вот теперь рассмотрим Лазарчука и его, прости Господи, творение. Как истинный художник, Лазарчук чувствует веяния времени и откликается на них. Он не из Толкиен-тусовки, он мимо проходил. Тем ценей его свидетельство.

Итак, рассказ «Мы, урус-хаи». Сюжет простой: после взрыва Ородруина случился магический аналог ядерной зимы, и бывшие подданные Мордора умирают от голода и холода. Виноваты, конечно, гельвы (эльфы), а также их прислужники, гонорные из Монастырита и рохатые. Царь Уман (Саруман) посылает сотника Мураша на отвлекающий рейд. Основной целью является захват эльфийких припасов для голодающих Мордории, но это не дело Мураша, его дело отвлечь на себя и свой отряд смертников внимание.
Мураш понимает, что придется делать подлости, поэтому он и его воины заранее отрекаются от богов. Но подлости приходится делать еще до боевого столкновения: в результате несчастного случая при спуске с гор боец ломает ногу, его убивают:

Вдвоём нести по ровному - не дотащить живого: долго, замёрзнет. Значит, четверых отряжать. А наверх втащить - и шестерых мало.
Четверть сотни уйдёт, врага не повидав…
- Жалей меня, Мураш, - ясно сказал Леп. - Или давай, я себя сам пожалею…
Мураш молча сел рядом с ним, взял за руку. Твёрдая была рука…
- Да, - сказал он. - Прости, Леп.
- И ты меня прости… Моё жало только возьми. Потом себе оставь. Получится - жёнке вернёшь. Не получится - и то ладно.

Примечательно то, что для сюжета этот момент совершенно не нужен. Он вписан именно затем, чтобы герои «приняли тяжелое решение», а автор подрочил посочувствовал.

Ну и дальше начинается то, ради чего все и писалось.

В минуту, не больше, верховых не осталось, кони скакали куда попало, все обезваженные, пустосёдлые. Из дороб и дрог лезли мужики и парни, кто с мечом, кто с дубьём...
Их убивали враз.
Только вот потом самое тяжкое настало - из-за чего и от богов отреклись...
Но кто сумел спрятаться - тех не искали. Кто убегал - давали убежать.
Уходили уже верхами, прихватив и шесть коников подменных. Взяли еды и питья. Остальное - пустили под огонь.
Долго слышно было, как ревут недорубленные быки.
(…)
Восемь дней прошло, ой, погуляли. Огнём, полымем да углями дымными отмечен был путь; да кровью. Три новосельских деревни дотла спалили, земледелов гонорных всех перерезали, тою землёю им рты набив; и хуторов малых числом пять; хуторян же на дубах развешали.

То есть, урус-хаи Лазарчука делают то же, что и орки Толкиена - убивают и мучают. Но у них есть «законное оправдание» - придуманные Лазарчуком эльфийские зверства. Причем Лазарчук описывает, что называется, постканон, ему не нужно применяться к толкиеновскому тексту, оправдывая поступки героев. Ему ничего не стоило бы описать своих урус-хаев хорошими людьми.

Если бы он мог описать хороших людей, конечно.

В этом-то вся и соль: его урус-хаи делают подлости не потому что они толкиеновские урук-хаи, в которых Лазарчук разглядел русских - а потому что Лазарчук ВСЕГДА пишет о людях, делающих подлости. «Священный месяц Ринь», его громкий дебют - об этом. «Мост Ватерлоо» - об этом. «Все способные держать оружие» - об этом. Транквилиум - об этом. Его герои все время делают подлости - о, конечно же, по самым серьезным причинам и с самыми благими намерениями!
(Исключение составляют книги, которые он писал в соавторстве - в частности, с Михаилом Успенским. Прекрасным человеком, не предавшимся карнавалу подлости и умершим в самом его начале, возможно, от невыносимости этого ёбаного стыда.)
И если взять любого руссо-фантасто, отметившегося темнушничеством, то мы увидим в его книгах все то же самое. Перумов - пишет о том, как люди делают подлости. Еськов, «Евангелие от Афрания» - об этом же. Иллет, «Мстящие бесстрастно» - о секте наемных убийц, которые… правильно, делают подлости. Ниэнна вот ничем, кроме ЧКА, народ не порадовала, но что-то мне подсказывает, что паттерн был бы соблюден*.

Что за заколдованное место такое, а?
Но если подумать - то ведь с поехавшими на крымнаше руссо-фонтасто все то же самое. Толерантность ко злу почти на уровне упоения злом. А то и без всякого «почти».
Задаваться вопросом о том, как вот это вот выросло, нет смысла - ответ на поверхности. «Вот это вот» выросло на фантастике 80-х, большая часть которой была ужасающим дерьмом, читайте об этом в эссе Переслегина. А группа талантливых, крепких «птенцов гнезда Стругацких»… что ж, Лазарчук один из них. Второй - Рыбаков, первым начавший строчить верноподданническую хрень про Ордусь и «На чужом пиру». Третий - Столяров, нафф сэд. И четвертый из этого поколения, оказавший влияние на юных пишущих - прости господи, Лукьяненко. Правда, он выползок из «Школы Ефремова», как и Вершинин. То есть, как раз из той тусовки, о которой писал Переслегин. Где острая этическая недостаточность была чуть ли не условием попадания в сборник.
Ладно, сделаем еще шаг назад. Наши кумиры Стругацкие. Тема бессилия человека против зла проходит у них даже не красной нитью, а толстеньким красным альпинистским канатиком. Ну, хоть до активного сотрудничества со злом не дописались, и на этом спасибо.
(Хотя Б. Стругацкий в одиночку дописался, чоуштам.)
А теперь глянем вглубь и вширь одновременно. Великая русская литература. Тем, как эта литература сосредоточена на нравственности, принято даже гордиться, да? Так вот, внимание вопрос:
В каком из выдающихся произведений великой русской литературы главным героем является хороший человек? Не мессианский тип, а вот просто хороший человек, без поправки на ветер, человек, которого можно признать хорошим даже с наших сегодняшних позиций?
Что, сразу возникли трудности, да? У меня они тоже возникли. Ну хорошо, «Капитанская дочка». Петя Гринев. Ставим галочку. Дальше? Лермонтов? Даже вопрос не стоит. Гоголь? «Тарас Бульба», где единственным приличным человеком выглядит, как ни крути, предатель? Или, прости Господи, Акакий Акакиевич? «Горе от ума» - а почему, собственно, Чацкий хороший? Точнее, почему его принято считать хорошим? «Война и мир» - тот же вопрос о Безухове. Вообще Толстой… мнда… Федормихалыч, на выручку! Разумихин классный пацан, но опс, он не главный герой, главный у нас - ницшеанец-самоучка Раскольников. Князь Мышкин? То-то роман о нем называется «Идиот». Тургенев? Эм-м-м… Рудин? Прекраснодушное говно этот ваш Рудин. Базаров? Ы-ы-ы-ы… Лесков… Некрасов… Салтыков-Щедрин… Горький? Шолохов? Anyone? Среди богатства человеческих типов, описанных великой и нравственной русской литературой, есть ну вот просто нормальный хороший человек? Кроме Петруши Гринева?
Итак, вот мой предварительный вердикт:

РУССКАЯ КУЛЬТУРА ТОЛЕРАНТНА КО ЗЛУ, ПОТОМУ ЧТО ПЛОХО ПОНИМАЕТ ДОБРО.

И на этой оптимистической ноте я говорю: продолжение следует и иду работать тимуровцем.

* (Кстати, о заигрывании с чертовщиной уже не толкиеновской - признавайтесь, народ, кому хочется взять и уебать «положительных» персонажей Булгакова?)
Previous post Next post
Up