И, чтоб два раза не ходить - последний пост о субъектности
Паки и паки скажу, что ни дать человеку субъектность, ни отобрать ее нельзя, а можно только научить ее проживать и реагировать - или же научить ее игнорировать и пренебрегать ею.
В прошлый раз я закончила тем, что вижу своим долгом как писателя заполнять культурное пространство свидетельствами проживания женской субъектности.
И мудрая Емелюшка тут же указала мне на первую из ловушек, подстерегающую на этом пути:
Ага. Пишешь героиню от первого лица. Потом получаешь истерики "благодарных читателей" в стиле "зачем там фандопущение, бабские пиздострадания можно и без него написать" (...)
Причем, что характерно, стоит в книге появиться женщине - субьекту, все, книга становится "женской" несмотря на то, что вторым ГГ там мужчина - и тоже активно действующий. Стоит на обложке засветиться женскому имени - и "отправьте бабу на кухню", и что второй автор - вполне себе мужчина уже тоже никого не колебет.
Да, люди, привыкшие к отсутствию в информационном пространстве женской субъектности, реагируют на нее жопоболью и игнорированием. Таким образом женское высказывание уходит либо в каменную стенку, либо в пустоту. Но здесь все просто: давить, не останавливаться, и рано или поздно стенка будет пробита, а пустота заполнена.
Другая ловушка уже тоньше и паскудней. Обретая проживание субъектности, женщина начинает проговаривать свой опыт - и это нередко опыт фрустраций, отречений, отказов, угнетения - если не прямого (побои, унижения), то косвенного, опыт "непрожитой" жизни, созерцания того, как мимо тебя проносятся возможности, и эти возможности оседлывают другие, потому что у тебя семья, дети, и вообще тебе не положено, потому что ТЫЖЕЖЕНЩИНА. Эту субъектность очень грустно проживать и еще грустнее получать свидетельства ее проживания, потому что они усугубляют ощущение, что в мире вообще все плохо и беспросветно. О чем, собснно, и пишет Луче Чучхе:
http://luche.diary.ru/p192297573.htm
Этот нарратив быстро надоедает. Хочется чего-нибудь такого, где победительная тетка пафосно превозмогает - а это в страшном дефиците. Ведь проживание своей субъектности - это проживание подлинного опыта, а опыта победительного превозмогания у нас кот наплакал. Фальшивые же елочные игрушки видны издалека, Логос не обманешь.
Есть и вот еще какой момент. Наш подлинный опыт - это опыт бытия на вторых ролях. В центре нашего мира был поставлен мужчна - сначала наш отец, потом отец наших детей... И наш нарратив нередко скатывается в рассказ об этом мужчине. Либо он пляшет вокруг хорошего мужчины, либо он ангстится по поводу плохого. Субъектность наша как бы и существует... и как бы вынуждена постоянно цепляться за мужчину как за свое оправдание.
Что по этому поводу делать, я... не знаю. В принципе - и это субъектность, тут не должно быть "негодных" тем и самоцензуры. Когда-то сам факт, что женщина может высказываться о мужчине, о своих чувствах к нему, уже сам по себе был прорывом, прогрессом - Сафо, Луиза Лабе, Оно-но Комати, Ахматова, Ёсано Акико были революционерками. Мужской бомон кричал, топал ногами, шипел про безнравственность и "не позвалям". Но потом обнаружил, что это им лестно и дозволил.
То есть, лично я считаю, что мужчина как объект чувствования и рефлекции ничеть не хуже любого другого - природы, котика, ребенка, литературы, науки, религии. Мужчина как тема, почему нет.
Проблема в том, что в женском нарративе мужчина часто делается и темой, и ремой. То есть, высказываясь о нем, мы высказываемся в рамках его системы ценностей, и пользуемся ею, чтобы оценивать себя. Скарлетт прекрасный персонаж, один из моих любимых, но, божечки, как хочется взять и уебать ее даже не за то, что она полжизни плясала вокруг негодного мужика, но и за то, что, отплясавшись, она не придумала ничего умнее, чем кинуться к мужику "годному" и сделать центром своей жизни уже его: "Она вернет Ретта. Она знает, что вернет. Нет такого человека, которого она не могла бы завоевать, если бы хотела".
Так вот, с этим уже нужно что-то делать. Конкретно - следить за собой, за своим нарративом, за тем, чтобы объект твоего чуствования/высказывания не превращался в субъект, глазами которого ты сама на себя уже смотршь как на объект.
Третья проблема женского нарратива - ограниченность тем. Выходя в круг общечеловеческих тем, мы сталкиваемся с тысячами, миллионами мужчин, которые за века нагромоздили там овер 9000 тонн своего нарратива и не жвждут конкуренции со стороны женщин. Да что может баба серьезного сказать о военном деле? О Боге? О нас, мужиках, в конце концов? Нужна недюжинная отвага, чтобы войти в этот круг тем и отстаивать там свои позиции. Велик соблазн, который предоставляют эти ваши энторнеты: прикрыться мужским именем. Грешна, я поддавалась ему не раз. Велик и другой соблазн: забиться в круг тем привычных и сидеть там, носа не высовывать.
Есть и еще один аспект этой проблемы: высказываться о том, что мужчина прежить никак не может. Дадада, все эти месячные, эти роды, эти климаксы, эти окситоциновые тупки и прогестероновые истерики, все это проживание и озвучивание женской телесности. Женщины особенно яростно отказывают себе в субъектном проживании своей телесности, потому что от кнтстатации того, что жензина - плоть, один шаг до заявления, чтоона - не более чем плоть, и от этой оценки женщин мужчинами так трудно было оторваться, что мы панически боимся своей плотскости в любом виде. Даже те из нас, кто не боится высказываться о "высоких материях" вроде науки, искусства или, прости Господи, политики, создают своеобразный гинекей, куда и запихивают субъектное проживание своей телесности. Это неправильно и вредно, как мне кажется, и когда стиписнительные лицемеры вроде Веллера, который одной рукой пишет откровенную порнуху, а другой требует запретить рекламу прокладок, начинают вослед еще одному стиписнительному лицемеру, Наполеону, вопиять "Есть же вещи, о которых не говорят вслух!" - нужно просто и без аффектации ответить: нет. Таких вещей нет. Мы - половина человечества, у нас есть тела, и мы хотим открыто говорить об их специфике.
Хау. Вождь Пудовая Гиря все сказала.
В прошлый раз я закончила тем, что вижу своим долгом как писателя заполнять культурное пространство свидетельствами проживания женской субъектности.
И мудрая Емелюшка тут же указала мне на первую из ловушек, подстерегающую на этом пути:
Ага. Пишешь героиню от первого лица. Потом получаешь истерики "благодарных читателей" в стиле "зачем там фандопущение, бабские пиздострадания можно и без него написать" (...)
Причем, что характерно, стоит в книге появиться женщине - субьекту, все, книга становится "женской" несмотря на то, что вторым ГГ там мужчина - и тоже активно действующий. Стоит на обложке засветиться женскому имени - и "отправьте бабу на кухню", и что второй автор - вполне себе мужчина уже тоже никого не колебет.
Да, люди, привыкшие к отсутствию в информационном пространстве женской субъектности, реагируют на нее жопоболью и игнорированием. Таким образом женское высказывание уходит либо в каменную стенку, либо в пустоту. Но здесь все просто: давить, не останавливаться, и рано или поздно стенка будет пробита, а пустота заполнена.
Другая ловушка уже тоньше и паскудней. Обретая проживание субъектности, женщина начинает проговаривать свой опыт - и это нередко опыт фрустраций, отречений, отказов, угнетения - если не прямого (побои, унижения), то косвенного, опыт "непрожитой" жизни, созерцания того, как мимо тебя проносятся возможности, и эти возможности оседлывают другие, потому что у тебя семья, дети, и вообще тебе не положено, потому что ТЫЖЕЖЕНЩИНА. Эту субъектность очень грустно проживать и еще грустнее получать свидетельства ее проживания, потому что они усугубляют ощущение, что в мире вообще все плохо и беспросветно. О чем, собснно, и пишет Луче Чучхе:
http://luche.diary.ru/p192297573.htm
Этот нарратив быстро надоедает. Хочется чего-нибудь такого, где победительная тетка пафосно превозмогает - а это в страшном дефиците. Ведь проживание своей субъектности - это проживание подлинного опыта, а опыта победительного превозмогания у нас кот наплакал. Фальшивые же елочные игрушки видны издалека, Логос не обманешь.
Есть и вот еще какой момент. Наш подлинный опыт - это опыт бытия на вторых ролях. В центре нашего мира был поставлен мужчна - сначала наш отец, потом отец наших детей... И наш нарратив нередко скатывается в рассказ об этом мужчине. Либо он пляшет вокруг хорошего мужчины, либо он ангстится по поводу плохого. Субъектность наша как бы и существует... и как бы вынуждена постоянно цепляться за мужчину как за свое оправдание.
Что по этому поводу делать, я... не знаю. В принципе - и это субъектность, тут не должно быть "негодных" тем и самоцензуры. Когда-то сам факт, что женщина может высказываться о мужчине, о своих чувствах к нему, уже сам по себе был прорывом, прогрессом - Сафо, Луиза Лабе, Оно-но Комати, Ахматова, Ёсано Акико были революционерками. Мужской бомон кричал, топал ногами, шипел про безнравственность и "не позвалям". Но потом обнаружил, что это им лестно и дозволил.
То есть, лично я считаю, что мужчина как объект чувствования и рефлекции ничеть не хуже любого другого - природы, котика, ребенка, литературы, науки, религии. Мужчина как тема, почему нет.
Проблема в том, что в женском нарративе мужчина часто делается и темой, и ремой. То есть, высказываясь о нем, мы высказываемся в рамках его системы ценностей, и пользуемся ею, чтобы оценивать себя. Скарлетт прекрасный персонаж, один из моих любимых, но, божечки, как хочется взять и уебать ее даже не за то, что она полжизни плясала вокруг негодного мужика, но и за то, что, отплясавшись, она не придумала ничего умнее, чем кинуться к мужику "годному" и сделать центром своей жизни уже его: "Она вернет Ретта. Она знает, что вернет. Нет такого человека, которого она не могла бы завоевать, если бы хотела".
Так вот, с этим уже нужно что-то делать. Конкретно - следить за собой, за своим нарративом, за тем, чтобы объект твоего чуствования/высказывания не превращался в субъект, глазами которого ты сама на себя уже смотршь как на объект.
Третья проблема женского нарратива - ограниченность тем. Выходя в круг общечеловеческих тем, мы сталкиваемся с тысячами, миллионами мужчин, которые за века нагромоздили там овер 9000 тонн своего нарратива и не жвждут конкуренции со стороны женщин. Да что может баба серьезного сказать о военном деле? О Боге? О нас, мужиках, в конце концов? Нужна недюжинная отвага, чтобы войти в этот круг тем и отстаивать там свои позиции. Велик соблазн, который предоставляют эти ваши энторнеты: прикрыться мужским именем. Грешна, я поддавалась ему не раз. Велик и другой соблазн: забиться в круг тем привычных и сидеть там, носа не высовывать.
Есть и еще один аспект этой проблемы: высказываться о том, что мужчина прежить никак не может. Дадада, все эти месячные, эти роды, эти климаксы, эти окситоциновые тупки и прогестероновые истерики, все это проживание и озвучивание женской телесности. Женщины особенно яростно отказывают себе в субъектном проживании своей телесности, потому что от кнтстатации того, что жензина - плоть, один шаг до заявления, чтоона - не более чем плоть, и от этой оценки женщин мужчинами так трудно было оторваться, что мы панически боимся своей плотскости в любом виде. Даже те из нас, кто не боится высказываться о "высоких материях" вроде науки, искусства или, прости Господи, политики, создают своеобразный гинекей, куда и запихивают субъектное проживание своей телесности. Это неправильно и вредно, как мне кажется, и когда стиписнительные лицемеры вроде Веллера, который одной рукой пишет откровенную порнуху, а другой требует запретить рекламу прокладок, начинают вослед еще одному стиписнительному лицемеру, Наполеону, вопиять "Есть же вещи, о которых не говорят вслух!" - нужно просто и без аффектации ответить: нет. Таких вещей нет. Мы - половина человечества, у нас есть тела, и мы хотим открыто говорить об их специфике.
Хау. Вождь Пудовая Гиря все сказала.