Библиотека пионера: Пантелеев, Слуцкис, Василенко
Именно такая книжка была у меня в детстве. Я вообще в детстве много читала, и многое забыла, но повесть Слуцкиса «Добрый дом» мне почему-то врезалась в память. Я хотела забрать книжку у мамы, но оказалось, что она отдала ее в библиотеку, то есть теперь она уже переработана в макулатуру и на ней напечатано что-нибудь про инопланетян-маньяков, которые осеменяют рязанских девственниц в полнолуние, или про шустрых зомбей, или какая-нибудь листовка про ЖХК или проклятых геев, да все равно что… Книги больше нет. Но я ее нашла. Я подозреваю, кстати, что Озон принимает старые книги в хорошем состоянии на продажу, да ну речь опять же не об этом.
Итак, 1963 год издания, 200 тысяч тиража - чуть круче, чем Повелители мечей в 1991. Чем же предлагалось утолять свой ментальный голод подросткам в СССР? Первым в сборнике идет Пантелеев, «паровоз», как сказали бы сейчас - с несколькими главами «Республики ШКИД», не вошедшими в основное издание, ну и разумеется «Честным словом». Вторым стоит Слуцкис, о котором хочется поговорить поподробнее.
Сюжет я помнила примерно так: детский дом в Латвии, там есть девочка Люда, и два мальчика - Йонас, сын расстрелянного лесными братьями председателя колхоза, и Виктор, сын того самого лесного брата, чей путь тернистый в определенный момент так же был категорически прерван. Виктор… ну, это Эдвард Каллен по-теперешнему - весь такой бледный с лица утонченный брюнет, который совсем не хочет вливаться в дружный советский коллектив, противостоит воспитателям, наводит в детдоме беспорядки, шхерится по лесам и очень здорово рисует. А Йонас, как уже можно догадаться, весь из себя такой положительный, что аж тошнит. Люда, что для меня на момент прочтения было очень узнаваемо, как-то мирно дружит с ними обоими. Но не они ее цель; она, как тот мамонтенок, ищет МАМУ. И находит. Мама, однако, не соответствует высоким требованиям советской пионерки к Идеальной Матери; она оказывается спекулянткой, норовит дочь по-мещански хорошо одеть, и та, пылая праведным комсомольским гневом, возвращается в детдом. А там уже и Виктор перековался, заценил идеалы коллективизма и влился в дружную семью…
Я к тому времени уже читала Стругацких и знала, что это такой тренд - «все в детдома!», «пусть родители живут насыщенной жизнью пашут на государство с утра до ночи». Но вот почему-то несмотря на то, что я видела, что это шитая белыми нитками агитка, низкокачественная и халтурная, эта повесть запомнилась мне. И еще, дело в том… у меня есть родственники в Латвии, и я, несмотря на глубокое внутреннее убеждение, что солнце не должно заходить над русскими землями, все-таки в данный момент признаю - правы были лесные братья, а не председатели колхозов. Вот да.
Ну, во-первых, детдом оказался в Литве ;). Отца Йонаса действительно расстреляли враги народа, но Виктор оказался обыкновенной сиротой, без всякой классовой подоплеки конфликта. Просто вот бездомный ребенок, каких много оказалось после войны, много чего повидавший и озлобившийся, ясно дело. Шикарные фразы:
«- За колхоз агитируешь? Коммунист?
- Член партии! Есть и буду! А вы бандиты, выродки проклятые!»
Даже мой прадед, глава комбеда, не позволял себе такого в разговорах в аналогичных ситуациях. Выжил, четверо детей… А этот герой двух детей сиротами оставил, молодец, че. Но чего я никогда не понимала… Все-таки главами комбедов были русские и посылали они в Сибирь кулаков - тоже русских. Семейные терки, никого не касается. Но вот в Латвии, да и в Литве все председатели колхозов играли немного другую скрипку. Они перешли на сторону оккупантов - русских, переняли их идеологию и, давайте прямо скажем, прикрываясь автоматами захватчиков, грабили своих братьев. Хотя процесс тот же самый, роли все-таки немного другие. С моей точки зрения, это нехорошо. Но гораздо хуже после этого всего еще и воспевать действия чужих, рассказывать, какие они хорошие, в общем, продавать свой голос - даже за Государственную премию, этого делать не стоит. (Предателей никто не уважает, да). И ведь никто у Слуцкиса не стоял с ножом у горла, я так подозреваю. Ильзе Индране, например, совершенно спокойно написала гораздо более достоверную книгу (а может и не одну, просто я не знаю) - и ничего, издавали ведь, и ставили в театрах. Что заставляет человека, дрожа от наслаждения, говорить правду в лицо королю? В чем природа этого кайфа?
Это все сильно пачкает карму, в общем.
Еще шедевр:
«- Ты хочешь стать коммунистом? Тогда будь справедлив.
- Я и так справедлив»
Это вообще в цитатник, я щетаю!
Ну и так далее, и тому подобное.
Линия девочки Люды тоже оказалась несколько иной. Во-первых, мать действительно поступила с ней сурово - пристегнула в качестве няньки-домработницы к двум другим своим детям, в школу не пускала, бедная девочка там, как Золушка, носилась с утра до вечера. (Без мотива противопоставления одних детей другим, мать ко всем была одинаково холодна; просто девочка упахивалась, как Папа Карло, по дому-то). А потом Люда открыла, что мать ее - спекулянтка. Весь диван отрезами ткани забит. Тут уж душа комсомолки не выдержала и запросилась обратно в детдом - чистый и уютный. Да, там дети тоже много работали, но они работали на себя. В конце этой линии присутствует фантастический эпизод, когда Люда пытается уехать, мать подает на нее в милицию за якобы кражу пятисот рублей. Люду снимают с поезда, но за нее заступается возмущенная общественность («Комсомолка? Я сам комсомолец. Разберемся»), и она все-таки возвращается в детдом. Почему мне так запала в душу линия Люды, мне стало ясно наконец - ну вот не было у меня детдома, в который можно было бы вернуться. А очень хотелось.
Но теперь на вещи сморишь немного по-другому… Мать Люды, конечно, не ангел. Но матери вообще редко бывают ангелами, единственный документально подтвержденный случай говорит нам, что голубем ангелом был отец ;). Но я вот представила себя на ее месте. Послевоенная (1952) Литва, у меня двое детей на руках, какие садики? Если я буду честной продавщицей, мне на зарплату останется только помереть с голоду. Вместе с детьми. Но как-то кручусь, да. А тут мне родное государство сваливает на голову дочку, которую я потеряла в войну. Ну, радость, да. Но мне государство может быть еще и денег дало, чтобы эту взрослую девочку кормить-одевать-форму в школу покупать? Нет. Но вот мозги моему ребенку родное государство уже промыло, и я не могу объяснить дочери, на какие деньги куплен хлеб и мясо, которые мы едим. Особенно мясо. (В Литве был собственный Павлик Морозов - Марина Мельникайте, вроде). Линия с кражей денег особенно фантастична. Во-первых, потому, что девочка вроде Люды действительно не взяла бы их. Вот Виктор бы взял, а она - нет. Во-вторых, даже если бы Люда украла эти деньги, мать бы никогда не заявила. И не из родственных чувств, а потому, что первое, что у нее спросили бы в ОБХСС чуткие товарищи - вы работаете продавщицей в отделе тканей на семьдесят рублей в месяц и живете на них с тремя детьми. Откуда у вас пятьсот рублей, гражданочка?
Но с другой стороны… Я внезапно подумала, что для детей, выросших в детдоме и забывших своих родителей, ситуация действительно выглядела так, как она описана. Ведь было и это - чистая, светлая вера в красивое коммунистическое будущее. Потом ее опошлили, потом этих светлых ребят сожрали, но вот это было. И именно так, хотя теперь нам, циничным потомкам, это кажется слишком романтизированным, слишком пережатым, слишком идеологизированным.
Но до некоторой степени это все-таки правда…
Третья повесть (Василенко. «Звездочка») настолько слаба, и идеология там торчит изо всех углов, что перечитать я не смогла.