Леопольд Эпштейн
Являясь частью большого зла,
Я был умеренным злом.
Зачем-то судьба меня берегла,
А сам - не лез напролом.
Я все экзамены сдал на «три»,
Однако, не завалил.
Осталась грязь у меня внутри
От клякс и красных чернил.
Мне к горлу не приставляли нож -
Я все обходил ножи,
Твердя себе, что яркая ложь
Лучше банальной лжи.
Я ставил ночь выше, чем день,
Частушку - выше, чем гимн.
Я встретил несколько чистых людей,
Но меня тянуло к другим.
При входе в неосвещённый подъезд
Надеждой - только одно:
Бог видит нас - какие мы есть -
И любит нас всё равно.
***
Мальчишкой превращаюсь в старика,
Не повзрослев как следует, старею.
Как свойственно неумному еврею,
Кривляюсь и валяю дурака.
Клоками - борода. Наверняка
Мне к лекарю пора и к брадобрею.
А жизнь - что лестница на галерею -
Слегка крута, но дивно коротка.
Ну что ж, не повзрослел, не повезло.
Но толстый лёд как тусклое стекло
Блестит на речке. И висит светило.
Снаружи - холодно, внутри - тепло.
Всё есть как есть. А было всё как было.
И лучше быть, наверно, не могло.
***
Вспомнился вдруг Васильевский остров,
Конечная остановка трамвая сорок,
Мартовский вечер, ледка короста,
Замёрзших веток прозрачный шорох.
Вспомнились надежды, плохая обувь,
Разговоры сомнительного замеса -
И время, у которого никаких особых
Примет не осталось, за исключеньем места.
Руки, засунутые в карманы,
Сила в желаниях затаённых -
И контуры будущего. Оно казалось
Таким понятным и одушевлённым.
Теперь это будущее не только уже случилось,
Но сменилось следующим. Хорошо ли, плохо -
Не могу понять и даже не силюсь,
От улыбки воздерживаясь и от вздоха.
А если чего и жаль, то прощанья возле
Общежития с тусклым фонарём при входе,
Тогда, когда ноги ещё не мёрзли
И не было пониманья, что всё проходит.
Я был умеренным злом.
Зачем-то судьба меня берегла,
А сам - не лез напролом.
Я все экзамены сдал на «три»,
Однако, не завалил.
Осталась грязь у меня внутри
От клякс и красных чернил.
Мне к горлу не приставляли нож -
Я все обходил ножи,
Твердя себе, что яркая ложь
Лучше банальной лжи.
Я ставил ночь выше, чем день,
Частушку - выше, чем гимн.
Я встретил несколько чистых людей,
Но меня тянуло к другим.
При входе в неосвещённый подъезд
Надеждой - только одно:
Бог видит нас - какие мы есть -
И любит нас всё равно.
***
Мальчишкой превращаюсь в старика,
Не повзрослев как следует, старею.
Как свойственно неумному еврею,
Кривляюсь и валяю дурака.
Клоками - борода. Наверняка
Мне к лекарю пора и к брадобрею.
А жизнь - что лестница на галерею -
Слегка крута, но дивно коротка.
Ну что ж, не повзрослел, не повезло.
Но толстый лёд как тусклое стекло
Блестит на речке. И висит светило.
Снаружи - холодно, внутри - тепло.
Всё есть как есть. А было всё как было.
И лучше быть, наверно, не могло.
***
Вспомнился вдруг Васильевский остров,
Конечная остановка трамвая сорок,
Мартовский вечер, ледка короста,
Замёрзших веток прозрачный шорох.
Вспомнились надежды, плохая обувь,
Разговоры сомнительного замеса -
И время, у которого никаких особых
Примет не осталось, за исключеньем места.
Руки, засунутые в карманы,
Сила в желаниях затаённых -
И контуры будущего. Оно казалось
Таким понятным и одушевлённым.
Теперь это будущее не только уже случилось,
Но сменилось следующим. Хорошо ли, плохо -
Не могу понять и даже не силюсь,
От улыбки воздерживаясь и от вздоха.
А если чего и жаль, то прощанья возле
Общежития с тусклым фонарём при входе,
Тогда, когда ноги ещё не мёрзли
И не было пониманья, что всё проходит.