(no subject)
Давайте, чтобы уж совсем начистоту: это была, кажется, лучшая выставка из всех, что я видела - ну не знаю, с сентября, за год, вообще в этом городе. В галерее выставили сразу девять красноярских художников: тридцать восемь живописных работ, больше пятидесяти этюдов, в этом геометричном, кристально - пристально - чисто-белом подвальном зале. Получился почти лабиринт, только без выхода, то есть нет тупиков, но все равно блуждаешь, блуждаешь бесконечно - и эти ложные ориентиры, сбивающие с толку и вводящие в ступор: куда смотреть, на что обратить внимание, чтобы выбраться, нужно ли отсюда вообще когда-нибудь уходить, это и есть развешанные по стенам картины, в рамах, багете, просто холсты, тридцать восемь событий, тридцать восемь стрелок, в конце концов закольцовываются, а в центре, рядом с безмолвными - видимыми или нет - художниками, фигура неуловимая, быстрая, руки влево, руки, руки - фигура Олега Суслова. Во всем этом есть безграничный порядок: в световых пятнах, в рассматривании этюдов, держа их прямо в руках, и привычное «не трогать» стирается, хоть и не сразу, в этих твоих руках чье-то время, чей-то - натурально - кусок. Перевернули одну, а там на обратной стороне этюда простым карандашом нарисованные в квадратах, подписанные - речной вокзал, музыкальная школа, а рядом лежит, уже маслом оживленный этот самый вокзал. И раньше было неясно, как из этого интимного эскиза, чердачного материала, рождается картина, так же и теперь неясно, как из нескольких простых линий сложился этот эскиз.
Все это поражает: напротив входной двери - картины художника, учился у Поздеева, тут все, хоть раз бывавшие в КИЦ делают ложный вывод об очевидности - но, может быть, совершенно нет разницы, чей это ученик, это уже не живопись, это другой язык, картина превращается в текст, в котором изначальные дефиниции становится возможным в прямом смысле «прочитать». Следуем дальше, единственная обнаженная натура - сразу видно, что женщины были изображены женщиной, и это потрясающе, потому что эти женщины сразу по-другому дышат. Красное яблоко и «любовь» - безмолвное обожание. Красный цветок на красном фоне - и вопрос, почему он занимает только часть стены, почему не весь мир этот красный цветок. Могу говорить, кажется, бесконечно, почти как «гид» и больше, чем владелец галереи: «на этой картине - а есть еще», «а на этой, а знаете, у меня там еще» - несет и несет из комнаты за дверью, выставляет, присаживается, картины тоже двигаются, живут. Потом оказывается, что была спрятана картина с сюжетом про ад - и вопль, до чего-то животного пробирает. Если взгляд падает с уровня глаз вниз - этюды - и это тоже: женщина, присевшая на камень, рядом сумка, зеленая трава - взять в руки, чтобы кто-то держал, отойти, приглядеться; корабли, бесконечное небо, словно детской рукой нарисованный дом. Огромные - это уже картины - натюрморты с бешеными фруктами, спокойные и умиротворенные пейзажи с водой, прямо напротив; городские пейзажи и церковь - картина меняет изображенный свет от утра до вечера, если смотреть из разных углов; жанровые футболисты, наложница, пирамиды - чтобы упорядочить, нужно придти второй раз, но в глазах до сих пор пятна, мазки, совершенства и несовершенства, не столько каждой картины в отдельности, так и не понимаешь, на что бы хотел смотреть «на кухне» каждый день, но всего этого созданного мира, где между картинами тоже какие-то отношения, где все так красиво, так по-разному, так.
Все это поражает: напротив входной двери - картины художника, учился у Поздеева, тут все, хоть раз бывавшие в КИЦ делают ложный вывод об очевидности - но, может быть, совершенно нет разницы, чей это ученик, это уже не живопись, это другой язык, картина превращается в текст, в котором изначальные дефиниции становится возможным в прямом смысле «прочитать». Следуем дальше, единственная обнаженная натура - сразу видно, что женщины были изображены женщиной, и это потрясающе, потому что эти женщины сразу по-другому дышат. Красное яблоко и «любовь» - безмолвное обожание. Красный цветок на красном фоне - и вопрос, почему он занимает только часть стены, почему не весь мир этот красный цветок. Могу говорить, кажется, бесконечно, почти как «гид» и больше, чем владелец галереи: «на этой картине - а есть еще», «а на этой, а знаете, у меня там еще» - несет и несет из комнаты за дверью, выставляет, присаживается, картины тоже двигаются, живут. Потом оказывается, что была спрятана картина с сюжетом про ад - и вопль, до чего-то животного пробирает. Если взгляд падает с уровня глаз вниз - этюды - и это тоже: женщина, присевшая на камень, рядом сумка, зеленая трава - взять в руки, чтобы кто-то держал, отойти, приглядеться; корабли, бесконечное небо, словно детской рукой нарисованный дом. Огромные - это уже картины - натюрморты с бешеными фруктами, спокойные и умиротворенные пейзажи с водой, прямо напротив; городские пейзажи и церковь - картина меняет изображенный свет от утра до вечера, если смотреть из разных углов; жанровые футболисты, наложница, пирамиды - чтобы упорядочить, нужно придти второй раз, но в глазах до сих пор пятна, мазки, совершенства и несовершенства, не столько каждой картины в отдельности, так и не понимаешь, на что бы хотел смотреть «на кухне» каждый день, но всего этого созданного мира, где между картинами тоже какие-то отношения, где все так красиво, так по-разному, так.