А мы вот сходили на концерт Мирзаяна, оной дате посвященный. И неплохо было! (Хотя, конечно, некоторые вещи у меня в голове звучат совсем по-другому...)
А я, впервые прочитав "Авраама и Исаака", в полный ступор впал... Но можно и другое вспомнить.
(дальше - цитирую по памяти)
Великий человек смотрел в окно. А для неё весь мир казался краем Его широкой греческой туники, Обильем складок походившей на Остановившееся море. Он же Смотрел в окно, и взгляд его сейчас был так далёк от этих мест, что губы Застыли, словно раковина, где Таится шум, и горизонт в бокале Был неподвижен. А её любовь Была лишь рыбой - может, и способной Пуститься вплавь вдогонку кораблю И, гибким телом расссекая волны, Быть может обогнать его; но он - Он мысленно уже ступил на сушу. И море обернулось морем слёз. Но, как обычно, именно в минуту Отчаянья и начинает дуть Попутный ветер - и великий муж Покинул Карфаген. Она стояла Перед костром, который разожгли У городский стены её солдаты, И видела, как в мареве костра, Дрожащем между пламенем и дымом, Беззвучно рассыпался Карфаген Задолго до пророчества Катона.
Что это? Грусть? Возможно, грусть. Напев, знакомый наизусть, Он повторяется. И пусть. Пусть повторится впредь. Пусть он звучит и в смертный час, как благодарность уст и глаз тому, что заставляет нас порою вдаль смотреть.
Оставим счеты. Вероятно, слабость. Я, предвкушая ваш сарказм и радость, в своей глуши благословляю разность: жужжанье ослепительной осы в простой ромашке вызывает робость. Я сознаю, что предо мною пропасть. И крутится сознание, как лопасть вокруг своей негнущейся оси.
Comments 39
Reply
Reply
1. Ой-ой, неужели хозяйка журнала это написала? И как теперь реагировать, спрашивается?
2. И вообше, на кой черт так подражать Бродскому?
3. Или это и есть Бродский, что ли?
После чего задал прямой вопрос и получил ответ:)
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Пограничной водой наливается куст,
и трава прикордонная жжется.
И боится солдат святотатственных чувств,
и поэт этих чувств бережется.
Над холодной водой автоматчик притих,
и душа не кричит во весь голос.
Лишь во славу бессилия этих двоих
завывает осенняя голость.
Да в тени междуцарствий елозят кусты
и в соседнюю рвутся державу.
И с полей мазовецких журавли темноты
непрерывно летят на Варшаву.
Reply
Но можно и другое вспомнить.
(дальше - цитирую по памяти)
Великий человек смотрел в окно.
А для неё весь мир казался краем
Его широкой греческой туники,
Обильем складок походившей на
Остановившееся море. Он же
Смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далёк от этих мест, что губы
Застыли, словно раковина, где
Таится шум, и горизонт в бокале
Был неподвижен. А её любовь
Была лишь рыбой - может, и способной
Пуститься вплавь вдогонку кораблю
И, гибким телом расссекая волны,
Быть может обогнать его; но он -
Он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слёз.
Но, как обычно, именно в минуту
Отчаянья и начинает дуть
Попутный ветер - и великий муж
Покинул Карфаген.
Она стояла
Перед костром, который разожгли
У городский стены её солдаты,
И видела, как в мареве костра,
Дрожащем между пламенем и дымом,
Беззвучно рассыпался Карфаген
Задолго до пророчества Катона.
Reply
Я его много помню - успела в ранней молодости много что перепечатать и переписать от руки.
Хотя, как выяснилось, не все помню точно.
Reply
Reply
Reply
Напев, знакомый наизусть,
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.
Reply
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Reply
Reply
Leave a comment