Баллада о блуждающей пуле
Помню, прошлой зимой кое-кто ;) порывался устроить мне досрочный Термидор и поговорить о мрачном в деталях... Тогда наши настроения не совпали. Возможно, сегодня не совпадут ровно в обратную сторону. И всё-таки я эту возможность предоставлю именно сейчас. Когда у меня есть наконец текст. Про ту неведомо откуда вылетевшую в коридоре ратуши ночью на 10 термидора пулю... или две пули... или... пригоршню дроби не желаете?..
Года два назад, когда заводился этот ЖЖ, я была уверена, что не буду пером безумного переводчика касаться двух вещей: стихов Сен-Жюста и того распроклятого отчёта военных врачей о перевязке раны Робеспьера. С первым я уже столкнулась прошлой осенью, теперь, видно, пришёл черёд второго.
Под катом - тематическая статья Альфонса Олара, вышедшая в первой серии его "Очерков и лекций по Французской революции". Это, собственно, та самая статья, содержщая знаменитую фразу "Нет ничего почётнее для историка, чем сказать: Я не знаю". Олар проделал то, что следовало сделать с этим медицинским отчётом - отправил его на экспертизу хирургу и опубликовал результат. Думаю, он в некотором смысле закрыл тему, ещё тогда, сто с лишним лет назад. По крайней мере это единственное мне известное чёткое и ясное объяснение того, что именно не так с этим отчётом (а с ним всё не так...).
Статья написана в 1892 году, с тех пор много воды утекло (в частности Матьез установил, что воззвание к секции Пик было подписано задолго до того, как сторонники Конвента вошли в ратушу и т.д.), но я выкладываю текст полностью, без купюр (за исключением сносок, только две из них я втащила прямо в текст, но со сносками в текстах, являемых в интернет во всеобщий доступ, у меня свои специальные отношения всегда) - из уважения к профессору Олару.
Какого рода текст, думаю, вы можете себе представить, так что внутрь - на свой страх и риск. Кому нужен непосредственно отчёт и разбор полётов по нему - вам сразу к части три...
Альфонс Олар
РОБЕСПЬЕР И ЖАНДАРМ МЕДА
Известно, что когда арестованного в ночь с 9 на 10 термидора Робеспьера принесли в Конвент, он был серьёзно ранен в голову; у него была раздроблена челюсть. Была это попытка самоубийства или убийства? Какое-то время считалось, что это самоубийство, сегодня так не считают, и все пишут (кажется, я и сам это писал) как о достоверном факте, что ранение Робеспьера - результат произведенного в него жандармом Меда выстрела из пистолета. И, однако, я должен признать, что, присмотревшись к документам попристальнее, я не знаю, что думать и чему верить, и на самом деле вопрос этот не решён однозначно, как сперва казалось. Я согласен, что этот вопрос не имеет большого исторического значения, и наше отношение к революции Термидора и к самому Робеспьеру не сильно изменится в зависимости от того, самоубийство это было или убийство. Однако интересно будет увидеть, с какими сложностями, когда речь идёт об известном событии и известной личности, сталкивается критика, когда она порождена здоровым скепсисом и хочет внести ясность в события, без всякого намерения возвеличить или очернить кого бы то ни было.
I
Напомним основные факты.
В ночь с 9 на 10 термидора войска Конвента под командованием Барраса и Леонара Бурдона направляются к ратуше двумя колоннами, по улице Сент-Оноре и по набережной. Декрет об объявлении вне закона зачитывается на улицах; обескураженные этим, сторонники Робеспьера разбегаются. Сам он, находясь в ратуше, колеблется, ораторствует, отказывается действовать и тщетно ищет законного обоснования для мятежа. Секции мало-помалу встают на сторону Конвента, и артиллеристы, пришедшие на площадь перед ратушей, чтобы защищать Робеспьера, расходятся один за другим, кто по приказу революционных Комитетов, кто по собственной воле. В полночь ливень опустошает площадь, и когда около двух часов ночи на неё входят верные Конвенту войска, они не обнаруживают почти никого.
Можно полагать, что весть о таком отступничестве всколыхнула и чрезвычайно обеспокоила повстанцев, собравшихся в ратуше, и их Исполнительный комитет предпринял последнюю попытку повлиять на Робеспьера. Его торопят действовать, призвать к восстанию. Леребур составил воззвание к той самой секции, где жил Робеспьер, к секции Пик, и подписал его; Легран, Луве и Пейян также поставили свои подписи. Перо передают Робеспьеру. Его брат, Сен-Жюст, все присутствующие уговаривают его подписаться. Он возражает: «От чьего имени?» Наконец, его уговорили, он пишет две первые буквы своего имени. Но перо выпадает из его пальцев, - то ли оттого, что он решительно отвергает противозаконное действие, то ли оттого, что внезапное вторжение победителей и выстрел из пистолета лишили его возможности продолжить. Этот документ сохранился и находится в коллекции Сент-Альбен, где заслуживающие доверия историки могли его видеть: он весь в крови.
Эта неоконченная подпись, эти пятна крови - доказывают ли они ясно и определённо, что в Робеспьера стреляли? Конечно, нет. Столь впечатляющее свидетельство лишь напоминает нам об ужасной драме, но не рассказывает подробностей. Всё, что известно - в тот момент, когда победители вошли в ратушу, прозвучал выстрел, и Робеспьера нашли в луже крови.
Из всех рассказов об этих событиях самым правдоподобным, по моему мнению, является выступление в Конвенте 16 термидора одного из делегатов от секции Гравильер. Вот что говорит этот очевидец, - я не помню, чтобы кто-нибудь из историков цитировал его слова:
«Все выходы из ратуши были перекрыты. За полной тишиной, которая сопровождала перемещения внутри ратуши, последовал вскоре крик всех добрых граждан: Да здравствует Национальный Конвент! Эти крики, прозвучавшие во всех помещениях, уведомили заговорщиков о том, что они остались наедине со своими преступлениями.
Народные представители во главе пятидесяти стрелков вошли в ратушу. В этот самый момент гражданин, шедший рядом с Леонаром Бурдоном, упал под тяжестью тела Робеспьера-младшего, который выбросился в окно. Имя этого гражданина - Клод Шабрю.
Мы прошли в большой зал, откуда сбежали заговорщики. Входя в канцелярию, Робеспьер-старший выстрелил из пистолета себе в рот и одновременно получил пулю от одного из жандармов… Тиран упал, обливаясь кровью. Один из санкюлотов подошёл к нему и хладнокровно произнёс: "Вот Верховное существо"».
Существует также рассказ служащих канцелярии Коммуны, напечатанный в «Journal de Perlet» 24 термидора II года. Рассказав о том, как воззвание Конвента было прочитано и прокомментировано мэром в здании ратуши, они добавляют:
«И тогда наступил короткий миг тишины, которую вскоре нарушил выстрел из пистолета, прозвучавший со стороны коридора между залом заседаний и комнатой муниципалитета. Мэр поднялся со своего кресла, побежал туда, откуда раздался выстрел; он тут же вернулся, бледный и дрожащий, и повсюду раздались крики: Робеспьер вышиб себе мозги!»
Из двух этих рассказов следует, что в момент взятия ратуши Робеспьер перешёл из зала заседаний в другую комнату, и что именно в проходе между этими двумя комнатами стреляли из пистолета - может, сам Робеспьер, может, Меда, а может, оба одновременно.
Смехотворные показания привратника Мишеля Бошара почти ничего не проясняют. Он рассказывает, что, входя в зал равенства, увидел лежащего на полу Леба: «И тут же, - говорит он, - Робеспьер-старший выстрелил в себя из пистолета, и пуля, не попав в него, пролетела на расстоянии трёх линий от меня. Меня едва не убили, поскольку Робеспьер упал на меня в коридоре, выходя из зала Равенства».
И, наконец, Дюлак, служащий Комитета общественного спасения, свидетельствует (правда, годом позже): «Я нашёл его лежащим у стола, он получил пулю, вошедшую примерно в полутора дюймах под нижней губой и вышедшей под левой скулой. Нужно, чтобы все отметили, ради истины, что именно я увидел его первым, и что неправда, будто жандарм, которого Леонар Бурдон представил в Конвенте, попал в него, как он хвалился, так же, как и в Кутона, которого он даже не задел: это необходимо разъяснить».
II
Как видно, по общему мнению современников, Робеспьер пытался покончить жизнь самоубийством. Барер сказал это с трибуны на утреннем заседании 10 термидора. Я допускаю, что Барер вынужден был лгать по своему официальному положению, но я не вижу, чтобы хоть кто-то противоречил ему. Сочинитель, который собрал касавшиеся дела слухи, Леонар Галуа, писал в «Истории Национального Конвента»: «Мнение всех бывших друзей Робеспьера, его сестёр и современников, было таков - он стрелял сам в себя из пистолета и пуля раздробила ему челюсть. Кроме того, его рана указывала на то, что он вложил пистолет дулом в рот. Если нужны какие-либо ещё доказательства, я обратил бы ваше внимание на то, что, лёжа на столе в Комитете общественного спасения, он непрестанно утирал кровь, тёкшую из раны, мешочком от пистолета». Последняя деталь столь же важна, сколь и неоспорима. Не был ли это мешочек от пистолета, который Робеспьер использовал, чтобы застрелиться?
События, воспоминания о которых донесли до нас современники, следовательно, таковы, надо это признать, что не исключают версию самоубийства.
А что же жандарм Меда? Какова была на самом деле его роль в этой истории? Этого мы никогда не узнаем наверняка, но мы можем сказать, как представляем себе его поведение и как представлял он его сам.
10 термидора Леонар Бурдон вошёл в Конвент под гром аплодисментов; с ним был жандарм, которого он привёл с собой на трибуну: «Этот храбрый жандарм, которого вы видите, - сказал он, - был со мной. Он убил двух заговорщиков (кого?...) Мы обнаружили Робеспьера-старшего, вооруженного ножом, который этот храбрый жандарм вырвал у него из рук. Жандарм поразил и Кутона, который также был вооружён ножом». Бурдон добавил, что позже Меда говорил: «Я не люблю крови; я хотел бы никогда не проливать никакой крови, кроме прусской; но я не жалею о той крови, которую пролил: это была кровь предателей».
Председатель облобызал жандарма, объявил его имя, и Конвент поручил Комитету общественного спасения представить его к повышению.
Заметьте, что Леонар Бурдон ничего не сказал о том, что выстрел, сделанный Меда, достиг Робеспьера. Некоторые так, несомненно, подумали, и заметно, что Меда этим гордился, особенно когда, раздосадованный тем, что его сделали всего лишь младшим лейтенантом, стал преувеличивать в своем воображении собственную роль.
А кто был этот Меда?
Звали его примерно так: Шарль-Андре Меда. (На самом деле его имя было Мерда, как свидетельствуют находящиеся в коллекции г-на Этьена Шаваре подписи членов его семейства. Один из его армейских товарищей, майор Виктор Дюпюи, сообщает в своих мемуарах, что «при Империи он обратился в Государственный Совет с просьбой о смене имени».) Он родился в Париже 10 января 1770 года. Следовательно, в тот момент ему было двадцать четыре года, а не девятнадцать лет, как пишут везде.
Вот сведения о его службе, которые мне предоставили в военном министерстве:
Вступил солдатом в Национальную гвардию в Париже 13 сентября 1789 года.
Поступил в 107-й пехотный полк … января 1792 года.
Стал жандармом 29-й дивизии в октябре 1792 года.
Произведён в младшие лейтенанты 5-го конно-егерского полка по приказу Конвента 27 термидора II года за свои действия при взятии ратуши 9 термидора (здесь небольшая ошибка в дате, как мы увидим позже, Конвент произвёл Меда в младшие лейтенанты 25 термидора).
Произведён в капитаны 25 жерминаля VI года и прикомандирован к 12-му конно-егерскому полку.
Капитан при главном штабе Рейнской армии с 1 фрюктидора VIII года.
Командир эскадрона при главном штабе с 27 жерминаля IX года.
Переведён в 7-й конно-егерский полк 19 вандемьера IX года.
Полковник 1-го конно-егерского полка с 14 мая 1807 года.
Умер 8 сентября 1812 года от ран, полученных 7 сентября в Бородинском сражении.
Места службы: II, III год - Северная армия; IV, V, VI год - армия Самбры и Мааса; VIII и IX годы - Рейнская армия; IX год - Итальянская армия; 1805, 1806, 1807 год - Великая армия; 1809 год - Германия; 1812 год - Россия.
Ранения: получил множественные сабельные ранения в сражении под Базелем 3 вантоза VIII года.
Награды: Кавалер ордена Почётного легиона с 25 прериаля XII года; офицер - с 10 мая 1807 года.
Говорят, будто к моменту гибели он был генералом: это неправда. Ему приписывают даже титул барона Империи, но вы напрасно будете искать его грамоту в списке, опубликованном господином Кампардоном. Таким образом, он, очевидно, не стал ни бароном, ни генералом, но достиг, похваляясь тем, что застрелил Робеспьера, полковничьего чина, что, видимо, вполне удовлетворяло его тщеславие.
При всём том он был человеком грамотным: у г-на Этьена Шараве есть несколько писем, написанных его рукой, и письма эти свидетельствуют об определённой образованнности. Но это был хвастун, каких свет не видывал. Когда в X году он составлял длинную петицию в военное министерство, он утверждал, что Комитет общественного спасения назначил его 9 термидора командующим вооружёнными силами, причём сделал это по предложению Карно. Эта изумительная ложь многое говорит об истинном характере предполагаемого убийцы Робеспьера.
Только пятнадцатью днями позже, на заседании 25 термидора, действия Меда получили официальное признание. И вправду, в тот день Конвент произвёл Шарля-Андре Меда, жандарма из эскадрона людей 14 июля, в младшие лейтенанты. «Во время действий в ратуше в ночь с 9 на 10 термидора он первым стрелял в предателей Кутона и Робеспьера». Известно, что Кутон не получил ни одного огнестрельного ранения: оказался ли Меда более ловок, стреляя в Робеспьера? Декрет Конвента об этом умалчивает.
Четырьмя годами позже, 27 жерминаля VI года, «Монитёр» в следующих выражениях описывает производство Меда в звание полковника:
«Директория только что приняла меры по вознаграждению и повышению гражданина Меда, офицера стрелков, известного республиканца, который 9 термидора II года арестовал Робеспьера».
И нет никаких доказательств того, что выстрел Меда, если он и вправду стрелял, достиг первосвященника Верховного существа. Что же до декрета Конвента, изданного в ночь с 9 на 10 термидора и даровавшего Меда пистолет, то он начинается словами:
«Национальный Конвент постановляет, что пистолет, найденный в ратуше… будет вручен храброму Меда».
Что доказывает этот декрет? Что Меда попросил вернуть ему его собственный табельный пистолет, который он потерял в схватке? Возможно. Что ему подарили в качестве награды пистолет самого Робеспьера, найденный в ратуше? Я вполне это допускаю. Но разве этот подарок доказывает, что Меда на самом деле ранил Робеспьера?
Тщетно Меда пытался, и неоднократно, получить письменное свидетельство о том, что он действительно совершил это убийство. То подтверждение, которое он вырвал у Тальена в V году и которое цитирует Луи Блан, указывает только, что Меда принимал участие в аресте Робеспьера.
Да и можно ли оказать больше доверия его собственному рассказу? Вот он.
Меда рассказывает, что подойдя к двери в канцелярию, он долго стучал, наконец ему открыли, он увидел в комнате около пятидесяти человек: «Я узнал среди них старшего Робеспьера; он сидел в кресле, опершись левым локтём о колено и положив голову на руку. Я подскочил к нему и, приставив острие сабли к его груди, сказал: "Сдавайся, предатель!". Он поднял голову и ответил мне: "Это ты предатель, и я прикажу расстрелять тебя!". Услышав эти слова, я схватил левой рукой один из моих пистолетов и, повернувшись вправо, выстрелил в него. Я хотел поразить его в грудь, но пуля попала ему в подбородок и раздробила ему нижнюю челюсть с левой стороны. Он упал со своего кресла».
III
Таков рассказ Меда. Этому отъявленному лгуну, этому шуту, тем не менее, поверили некоторые серьёзные и честные историки, и почти все считают, что Меда и правда попал в Робеспьера. Спешу добавить, что все при этом основываются не только на словах Меда, но также на отчёте медиков, которым было поручено осмотреть Робеспьера, отчёте, в котором видят доказательство того, что это было убийство, а не самоубийство.
Вот этот отчёт, озаглавленный «Отчёт военных медиков о перевязке ран Робеспьера-старшего и его переводе в Консьержери»:
«Мы, нижеподписавшиеся военный врач первого класса республиканской армии и главный хирург гренадеров, служащих Конвенту, будучи вызваны сегодня в пять утра представителями народа, состоящими в Комитете общей безопасности, чтобы перевязать рану злодея Робеспьера-старшего, нашли вышеназванного лежащим на столе в одной из комнат дворца Тюильри. Он был весь в крови, выглядел спокойно и не показывал, что испытывает сильные страдания. Пульс прослушивался слабый и частый. Вымыв раненому лицо, мы увидели прежде всего отёк во всё лицо, особенно заметный слева (со стороны раны); а также повреждение кожи и синяк под глазом с той же стороны. Пуля вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ. Поскольку пуля летела наискось, снаружи внутрь, слева направо, сверху вниз, и рана проникала в рот, пуля повредила кожу. соединительные ткани, треугольные мышцы, щёчную мышцу и т.д. Просунув в рот палец, мы обнаружили перелом с осколками в углу нижней челюсти и удалили клыки, первый моляр и несколько осколков кости из этого угла; однако проследить ход раневого канала нам не удалось, и мы не нашли ни выходного отверстия, ни пули. Мы даже считаем, судя по малому размеру раны, что пистолет был заряжен только дробью. В течение всего времени перевязки монстр не отрываясь смотрел на нас, не произнося не слова. Наложив повязку, мы уложили его на тот же стол в полном сознании.
Париж, декади, 10 термидора II года французской Республики, единой и неделимой.
Подписано: Верже-сын, военный врач первого класса; Марриг».
Разумеется, я был не в состоянии оспорить утверждения военного врача первого класса и главного хирурга, но они не показались мне внятными, я решил, что вижу в них противоречия, и, не прислушиваясь к тому, что говорят апологеты Робеспьера, которым хочется, чтобы это было попыткой убийства, и которые пишут, что невозможно выстрелить в себя левой рукой, я представил этот отчёт и вышеприведённые документы на рассмотрение компетентного лица, авторитетного хирурга, доктора Поля Реклю, который любезно согласился написать мне следующий ответ:
[Маленькое лирическое отступление. Это нам сейчас имя "Поль Реклю" вот так сходу ничего не говорит. Олар действительно обратился к хирургу известному, конечно, в 1892 году доктор Реклю не был ещё профессором, ему ещё три года до того, и тем более академиком ещё не был... В общем, поверьте, историк выбрал себе компетентного консультанта. сейчас я Вам его покажу. Вот он, наш доктор Реклю:
А теперь вернёмся к его письму Олару]
«Сударь,
Я прошу извинить меня за долгое молчание, и тем более извинить, что не могу дать Вам точного ответа: показания противоречивы, а судебно-медицинский отчёт ничего не содержит.
"Пуля, - сообщает отчёт, - вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ". Этот "дюйм" можно отмерить в любом направлении - назад, в сторону щеки, вверх, к верхней губе, вниз, к нижней.
К нижней губе?.. Есть искушение остановиться на этой версии, поскольку далее авторы отчёта сообщают, что рана задела "треугольные мышцы", мышцы нижней губы. Можно легко представить, как пуля пробила сперва клык, затем первый моляр, а затем угол челюсти. Но что тогда означает направление "сверху вниз и слева направо", как дословно написано далее?
Пуля, войдя через нижнюю губу и направляясь вниз, едва задела бы нижний край челюсти и в любом случае не задела бы зубы, растущие в верхней её части. А кроме того, челюстная кость расширяется назад и наружу: чтобы пуля могла её раздробить, она должна двигаться как раз наружу. Итак, несмотря на упоминание мышц нижней губы, гипотезу о том, что рана была на уровне нижней губы, придётся отклонить.
Была ли она на уровне верхней губы?.. Но треугольная мышца, которая, как указано в отчёте, задета, есть только у нижней губы. К тому же рана идёт наискось "снаружи внутрь и справа налево". Но пуля, войдя на уровне верхней губы, должна была бы двигаться справа налево и снаружи внутрь, чтобы повредить в нижней челюсти клык, первый моляр и угол челюстной кости.
Может, наконец, рана была в щеке?.. Но тогда пуля проникла бы в рот за клыком и первым моляром, и непонятно, как она могла двигаться одновременно вперёд, чтобы повредить эти клык и моляр, и назад, чтобы раздробить угол челюсти. Таким образом, самый точный, на первый взгляд, пункт судебно-медицинского отчёта, то есть указание на место, куда вошла пуля, и на траекторию её движения, состоит из сплошных противоречий и вещей невозможных.
Медики, удостоверились в том, что "угол челюсти" раздроблен, "просунув в рот палец". При отсутствии огромного открытого перелома и значительных разрывов слизистой и мышц, что не согласуется с "малым размером раны", на которых настаивают врачи, нельзя достать через рот угла челюсти, который скрыт большой мышцей и находится на расстоянии более трёх сантиметров от десневой борозды, так что можно предположить, что место раздробления и осколки кости были гораздо ближе, чем утверждают врачи.
Их невежество для меня неоспоримо: они "считают, судя по малому размерам раны, что пистолет был заряжен только дробью". Но тут одно из двух: или выстрел был произведён с близкого расстояния, и заряд, вылетев из ствола плотной массой, оставил бы на лице огромную дыру, или выстрел был произведён издалека, и тогда разлетевшиеся дробинки оставили бы не одно, а несколько отверстий, но были бы неспособны раздробить такую прочную кость, как нижнечелюстная.
Разумеется, из всех документов, что вы мне предоставили, "официальный отчёт" - самый важный, но он является слишком поверхностным, содержит огромное количество ошибок и далеко не полон, и из него безусловно следует только одно: наличие раны с левой стороны лица и раздробление нижней челюсти.
Что я могу сказать о версии самоубийства? Нам пришлось отвергнуть, как неудовлетворительные и противоречивые, слова из официального отчёта, на которые опираются историки, делающие вывод о попытке убийства, и единственное, что мы смогли подтвердить - рана была с левой стороны лица, нижняя челюсть оказалась раздроблена. Мы не видим ничего невозможного в том, что Робеспьер, который вначале сидел "положив голову на руку, опираясь локтем о колено", во время своего разговора с Меда взял левой рукой пистолет и приставил его дулом к щеке. Однако представляется, что хотя он и был в смятении, естественнее было бы - это почти машинальное движение - приставить пистолет выше, к виску. А кроме того, судебные медики, как бы ни были они невежественны и небрежны, отметили бы на щеке чёрные крупицы, проникшие в кожу. Такие крупицы были обычным делом в те времена, когда порох был ещё несовершенен, сгорал не полностью и медленно. Итак, по-прежнему считая версию самоубийства возможной, мы находим, что она слабо подтверждается документами, которые Вы мне предоставили.
Не стоит и говорить о том, что если какие-либо детали покажутся Вам неясными, я с огромным удовольствием попытаюсь дополнить их.
Поль Реклю».
Итак, из письма доктора Реклю следует, что медицинский отчёт составлен плохо, что он противоречив, что из него нельзя сделать никаких выводов, но что, тем не менее, гипотеза самоубийства имеет право на существование.
Мы убедились, что гипотеза самоубийства приемлема с исторической точки зрения. Сказать, что термидорианцы сговорились с целью скрыть своё преступление, недостаточно для опровержения этой гипотезы: у победителей в гражданской войне не принято скрывать зло, причиненное побеждённым. Термидорианцам было всё равно, как погубить «чудовище» - выстрелом из пистолета или на гильотине, и если они оставили свою жертву палачу, то это было сделано отнюдь не из гуманных соображений. Надо либо доказать, что все свидетельства в пользу версии самоубийства ложные, либо противопоставить им другое свидетельство помимо слов сего славного мужа, похвалявшегося убийством, имя которому Меда.
IV
Вам угодно услышать моё заключение? Я едва осмеливаюсь вынести его, ибо на самом деле я ничего не заключаю, и это не послужит к моей чести.
Хотя гипотеза самоубийства кажется мне правдоподобной, я не решаюсь на ней настаивать, за неимением надёжных оснований. Однако следует признать, что, учитывая нервный и желчный темперамент Робеспьера, самоубийство не должно было пугать его в физическом смысле; а с точки зрения моральной - разве для него, человека с античным характером, воспитанного на греческих и римских образцах, это не было благородным уходом из неудавшейся жизни? Не забудем и то, что его брат пытался покончить с собой, что его товарищ Леба совершил самоубийство и что все повстанцы в ратуше, кто имел возвышенную душу, не могли в тот час желать ничего, кроме прекрасной смерти в античном духе.
Вместе с тем гипотеза убийства также не нелепа, и, возможно, завтра обнаружится документ, который подтвердит её. Рискуя показаться парадоксальным, я скажу, что можно принять, основываясь на свидетельствах нескольких современников, и обе версии сразу. Возможно, что Робеспьер пытался застрелиться в тот самый момент, когда Меда выстрелил в него. Но из какого пистолета вылетела ранившая его пуля: из пистолета Меда или из пистолета Робеспьера? Этого я не знаю и открыто заявляю, что незнание этого исторического факта не помешает мне спать спокойно. Как я уже говорил в начале, всё, чего я хотел - это напомнить, воспользовавшись примером известного события и известной личности, как сложно критику отыскать истину в рассказах о гражданской войне, написанных пристрастно; и что для того, чтобы как следует прочитать исторический текст, следует вооружиться скептицизмом, дотошностью и терпением, и что нет ничего почётнее для историка, чем сказать: «Я не знаю». - И, кроме всего прочего, возможно, это и есть самый разумный и верный способ познания.
16 апреля 1892
А для всех прочих, кому до содержащегося под катом дела нет, я вынесу сюда, повторю ещё раз эту известную фразу французского историка. Я думаю, что статью надо было написать ради неё. И помнить об этом следует каждому, встревающему в любой мало-мальски исторический раскоп, постоянно, ибо это всегда актуально:
...для того, чтобы как следует прочитать исторический текст, следует вооружиться скептицизмом, дотошностью и терпением, и нет ничего почётнее для историка, чем сказать: «Я не знаю». - И, кроме всего прочего, возможно, это и есть самый разумный и верный способ познания.
Года два назад, когда заводился этот ЖЖ, я была уверена, что не буду пером безумного переводчика касаться двух вещей: стихов Сен-Жюста и того распроклятого отчёта военных врачей о перевязке раны Робеспьера. С первым я уже столкнулась прошлой осенью, теперь, видно, пришёл черёд второго.
Под катом - тематическая статья Альфонса Олара, вышедшая в первой серии его "Очерков и лекций по Французской революции". Это, собственно, та самая статья, содержщая знаменитую фразу "Нет ничего почётнее для историка, чем сказать: Я не знаю". Олар проделал то, что следовало сделать с этим медицинским отчётом - отправил его на экспертизу хирургу и опубликовал результат. Думаю, он в некотором смысле закрыл тему, ещё тогда, сто с лишним лет назад. По крайней мере это единственное мне известное чёткое и ясное объяснение того, что именно не так с этим отчётом (а с ним всё не так...).
Статья написана в 1892 году, с тех пор много воды утекло (в частности Матьез установил, что воззвание к секции Пик было подписано задолго до того, как сторонники Конвента вошли в ратушу и т.д.), но я выкладываю текст полностью, без купюр (за исключением сносок, только две из них я втащила прямо в текст, но со сносками в текстах, являемых в интернет во всеобщий доступ, у меня свои специальные отношения всегда) - из уважения к профессору Олару.
Какого рода текст, думаю, вы можете себе представить, так что внутрь - на свой страх и риск. Кому нужен непосредственно отчёт и разбор полётов по нему - вам сразу к части три...
Альфонс Олар
РОБЕСПЬЕР И ЖАНДАРМ МЕДА
Известно, что когда арестованного в ночь с 9 на 10 термидора Робеспьера принесли в Конвент, он был серьёзно ранен в голову; у него была раздроблена челюсть. Была это попытка самоубийства или убийства? Какое-то время считалось, что это самоубийство, сегодня так не считают, и все пишут (кажется, я и сам это писал) как о достоверном факте, что ранение Робеспьера - результат произведенного в него жандармом Меда выстрела из пистолета. И, однако, я должен признать, что, присмотревшись к документам попристальнее, я не знаю, что думать и чему верить, и на самом деле вопрос этот не решён однозначно, как сперва казалось. Я согласен, что этот вопрос не имеет большого исторического значения, и наше отношение к революции Термидора и к самому Робеспьеру не сильно изменится в зависимости от того, самоубийство это было или убийство. Однако интересно будет увидеть, с какими сложностями, когда речь идёт об известном событии и известной личности, сталкивается критика, когда она порождена здоровым скепсисом и хочет внести ясность в события, без всякого намерения возвеличить или очернить кого бы то ни было.
I
Напомним основные факты.
В ночь с 9 на 10 термидора войска Конвента под командованием Барраса и Леонара Бурдона направляются к ратуше двумя колоннами, по улице Сент-Оноре и по набережной. Декрет об объявлении вне закона зачитывается на улицах; обескураженные этим, сторонники Робеспьера разбегаются. Сам он, находясь в ратуше, колеблется, ораторствует, отказывается действовать и тщетно ищет законного обоснования для мятежа. Секции мало-помалу встают на сторону Конвента, и артиллеристы, пришедшие на площадь перед ратушей, чтобы защищать Робеспьера, расходятся один за другим, кто по приказу революционных Комитетов, кто по собственной воле. В полночь ливень опустошает площадь, и когда около двух часов ночи на неё входят верные Конвенту войска, они не обнаруживают почти никого.
Можно полагать, что весть о таком отступничестве всколыхнула и чрезвычайно обеспокоила повстанцев, собравшихся в ратуше, и их Исполнительный комитет предпринял последнюю попытку повлиять на Робеспьера. Его торопят действовать, призвать к восстанию. Леребур составил воззвание к той самой секции, где жил Робеспьер, к секции Пик, и подписал его; Легран, Луве и Пейян также поставили свои подписи. Перо передают Робеспьеру. Его брат, Сен-Жюст, все присутствующие уговаривают его подписаться. Он возражает: «От чьего имени?» Наконец, его уговорили, он пишет две первые буквы своего имени. Но перо выпадает из его пальцев, - то ли оттого, что он решительно отвергает противозаконное действие, то ли оттого, что внезапное вторжение победителей и выстрел из пистолета лишили его возможности продолжить. Этот документ сохранился и находится в коллекции Сент-Альбен, где заслуживающие доверия историки могли его видеть: он весь в крови.
Эта неоконченная подпись, эти пятна крови - доказывают ли они ясно и определённо, что в Робеспьера стреляли? Конечно, нет. Столь впечатляющее свидетельство лишь напоминает нам об ужасной драме, но не рассказывает подробностей. Всё, что известно - в тот момент, когда победители вошли в ратушу, прозвучал выстрел, и Робеспьера нашли в луже крови.
Из всех рассказов об этих событиях самым правдоподобным, по моему мнению, является выступление в Конвенте 16 термидора одного из делегатов от секции Гравильер. Вот что говорит этот очевидец, - я не помню, чтобы кто-нибудь из историков цитировал его слова:
«Все выходы из ратуши были перекрыты. За полной тишиной, которая сопровождала перемещения внутри ратуши, последовал вскоре крик всех добрых граждан: Да здравствует Национальный Конвент! Эти крики, прозвучавшие во всех помещениях, уведомили заговорщиков о том, что они остались наедине со своими преступлениями.
Народные представители во главе пятидесяти стрелков вошли в ратушу. В этот самый момент гражданин, шедший рядом с Леонаром Бурдоном, упал под тяжестью тела Робеспьера-младшего, который выбросился в окно. Имя этого гражданина - Клод Шабрю.
Мы прошли в большой зал, откуда сбежали заговорщики. Входя в канцелярию, Робеспьер-старший выстрелил из пистолета себе в рот и одновременно получил пулю от одного из жандармов… Тиран упал, обливаясь кровью. Один из санкюлотов подошёл к нему и хладнокровно произнёс: "Вот Верховное существо"».
Существует также рассказ служащих канцелярии Коммуны, напечатанный в «Journal de Perlet» 24 термидора II года. Рассказав о том, как воззвание Конвента было прочитано и прокомментировано мэром в здании ратуши, они добавляют:
«И тогда наступил короткий миг тишины, которую вскоре нарушил выстрел из пистолета, прозвучавший со стороны коридора между залом заседаний и комнатой муниципалитета. Мэр поднялся со своего кресла, побежал туда, откуда раздался выстрел; он тут же вернулся, бледный и дрожащий, и повсюду раздались крики: Робеспьер вышиб себе мозги!»
Из двух этих рассказов следует, что в момент взятия ратуши Робеспьер перешёл из зала заседаний в другую комнату, и что именно в проходе между этими двумя комнатами стреляли из пистолета - может, сам Робеспьер, может, Меда, а может, оба одновременно.
Смехотворные показания привратника Мишеля Бошара почти ничего не проясняют. Он рассказывает, что, входя в зал равенства, увидел лежащего на полу Леба: «И тут же, - говорит он, - Робеспьер-старший выстрелил в себя из пистолета, и пуля, не попав в него, пролетела на расстоянии трёх линий от меня. Меня едва не убили, поскольку Робеспьер упал на меня в коридоре, выходя из зала Равенства».
И, наконец, Дюлак, служащий Комитета общественного спасения, свидетельствует (правда, годом позже): «Я нашёл его лежащим у стола, он получил пулю, вошедшую примерно в полутора дюймах под нижней губой и вышедшей под левой скулой. Нужно, чтобы все отметили, ради истины, что именно я увидел его первым, и что неправда, будто жандарм, которого Леонар Бурдон представил в Конвенте, попал в него, как он хвалился, так же, как и в Кутона, которого он даже не задел: это необходимо разъяснить».
II
Как видно, по общему мнению современников, Робеспьер пытался покончить жизнь самоубийством. Барер сказал это с трибуны на утреннем заседании 10 термидора. Я допускаю, что Барер вынужден был лгать по своему официальному положению, но я не вижу, чтобы хоть кто-то противоречил ему. Сочинитель, который собрал касавшиеся дела слухи, Леонар Галуа, писал в «Истории Национального Конвента»: «Мнение всех бывших друзей Робеспьера, его сестёр и современников, было таков - он стрелял сам в себя из пистолета и пуля раздробила ему челюсть. Кроме того, его рана указывала на то, что он вложил пистолет дулом в рот. Если нужны какие-либо ещё доказательства, я обратил бы ваше внимание на то, что, лёжа на столе в Комитете общественного спасения, он непрестанно утирал кровь, тёкшую из раны, мешочком от пистолета». Последняя деталь столь же важна, сколь и неоспорима. Не был ли это мешочек от пистолета, который Робеспьер использовал, чтобы застрелиться?
События, воспоминания о которых донесли до нас современники, следовательно, таковы, надо это признать, что не исключают версию самоубийства.
А что же жандарм Меда? Какова была на самом деле его роль в этой истории? Этого мы никогда не узнаем наверняка, но мы можем сказать, как представляем себе его поведение и как представлял он его сам.
10 термидора Леонар Бурдон вошёл в Конвент под гром аплодисментов; с ним был жандарм, которого он привёл с собой на трибуну: «Этот храбрый жандарм, которого вы видите, - сказал он, - был со мной. Он убил двух заговорщиков (кого?...) Мы обнаружили Робеспьера-старшего, вооруженного ножом, который этот храбрый жандарм вырвал у него из рук. Жандарм поразил и Кутона, который также был вооружён ножом». Бурдон добавил, что позже Меда говорил: «Я не люблю крови; я хотел бы никогда не проливать никакой крови, кроме прусской; но я не жалею о той крови, которую пролил: это была кровь предателей».
Председатель облобызал жандарма, объявил его имя, и Конвент поручил Комитету общественного спасения представить его к повышению.
Заметьте, что Леонар Бурдон ничего не сказал о том, что выстрел, сделанный Меда, достиг Робеспьера. Некоторые так, несомненно, подумали, и заметно, что Меда этим гордился, особенно когда, раздосадованный тем, что его сделали всего лишь младшим лейтенантом, стал преувеличивать в своем воображении собственную роль.
А кто был этот Меда?
Звали его примерно так: Шарль-Андре Меда. (На самом деле его имя было Мерда, как свидетельствуют находящиеся в коллекции г-на Этьена Шаваре подписи членов его семейства. Один из его армейских товарищей, майор Виктор Дюпюи, сообщает в своих мемуарах, что «при Империи он обратился в Государственный Совет с просьбой о смене имени».) Он родился в Париже 10 января 1770 года. Следовательно, в тот момент ему было двадцать четыре года, а не девятнадцать лет, как пишут везде.
Вот сведения о его службе, которые мне предоставили в военном министерстве:
Вступил солдатом в Национальную гвардию в Париже 13 сентября 1789 года.
Поступил в 107-й пехотный полк … января 1792 года.
Стал жандармом 29-й дивизии в октябре 1792 года.
Произведён в младшие лейтенанты 5-го конно-егерского полка по приказу Конвента 27 термидора II года за свои действия при взятии ратуши 9 термидора (здесь небольшая ошибка в дате, как мы увидим позже, Конвент произвёл Меда в младшие лейтенанты 25 термидора).
Произведён в капитаны 25 жерминаля VI года и прикомандирован к 12-му конно-егерскому полку.
Капитан при главном штабе Рейнской армии с 1 фрюктидора VIII года.
Командир эскадрона при главном штабе с 27 жерминаля IX года.
Переведён в 7-й конно-егерский полк 19 вандемьера IX года.
Полковник 1-го конно-егерского полка с 14 мая 1807 года.
Умер 8 сентября 1812 года от ран, полученных 7 сентября в Бородинском сражении.
Места службы: II, III год - Северная армия; IV, V, VI год - армия Самбры и Мааса; VIII и IX годы - Рейнская армия; IX год - Итальянская армия; 1805, 1806, 1807 год - Великая армия; 1809 год - Германия; 1812 год - Россия.
Ранения: получил множественные сабельные ранения в сражении под Базелем 3 вантоза VIII года.
Награды: Кавалер ордена Почётного легиона с 25 прериаля XII года; офицер - с 10 мая 1807 года.
Говорят, будто к моменту гибели он был генералом: это неправда. Ему приписывают даже титул барона Империи, но вы напрасно будете искать его грамоту в списке, опубликованном господином Кампардоном. Таким образом, он, очевидно, не стал ни бароном, ни генералом, но достиг, похваляясь тем, что застрелил Робеспьера, полковничьего чина, что, видимо, вполне удовлетворяло его тщеславие.
При всём том он был человеком грамотным: у г-на Этьена Шараве есть несколько писем, написанных его рукой, и письма эти свидетельствуют об определённой образованнности. Но это был хвастун, каких свет не видывал. Когда в X году он составлял длинную петицию в военное министерство, он утверждал, что Комитет общественного спасения назначил его 9 термидора командующим вооружёнными силами, причём сделал это по предложению Карно. Эта изумительная ложь многое говорит об истинном характере предполагаемого убийцы Робеспьера.
Только пятнадцатью днями позже, на заседании 25 термидора, действия Меда получили официальное признание. И вправду, в тот день Конвент произвёл Шарля-Андре Меда, жандарма из эскадрона людей 14 июля, в младшие лейтенанты. «Во время действий в ратуше в ночь с 9 на 10 термидора он первым стрелял в предателей Кутона и Робеспьера». Известно, что Кутон не получил ни одного огнестрельного ранения: оказался ли Меда более ловок, стреляя в Робеспьера? Декрет Конвента об этом умалчивает.
Четырьмя годами позже, 27 жерминаля VI года, «Монитёр» в следующих выражениях описывает производство Меда в звание полковника:
«Директория только что приняла меры по вознаграждению и повышению гражданина Меда, офицера стрелков, известного республиканца, который 9 термидора II года арестовал Робеспьера».
И нет никаких доказательств того, что выстрел Меда, если он и вправду стрелял, достиг первосвященника Верховного существа. Что же до декрета Конвента, изданного в ночь с 9 на 10 термидора и даровавшего Меда пистолет, то он начинается словами:
«Национальный Конвент постановляет, что пистолет, найденный в ратуше… будет вручен храброму Меда».
Что доказывает этот декрет? Что Меда попросил вернуть ему его собственный табельный пистолет, который он потерял в схватке? Возможно. Что ему подарили в качестве награды пистолет самого Робеспьера, найденный в ратуше? Я вполне это допускаю. Но разве этот подарок доказывает, что Меда на самом деле ранил Робеспьера?
Тщетно Меда пытался, и неоднократно, получить письменное свидетельство о том, что он действительно совершил это убийство. То подтверждение, которое он вырвал у Тальена в V году и которое цитирует Луи Блан, указывает только, что Меда принимал участие в аресте Робеспьера.
Да и можно ли оказать больше доверия его собственному рассказу? Вот он.
Меда рассказывает, что подойдя к двери в канцелярию, он долго стучал, наконец ему открыли, он увидел в комнате около пятидесяти человек: «Я узнал среди них старшего Робеспьера; он сидел в кресле, опершись левым локтём о колено и положив голову на руку. Я подскочил к нему и, приставив острие сабли к его груди, сказал: "Сдавайся, предатель!". Он поднял голову и ответил мне: "Это ты предатель, и я прикажу расстрелять тебя!". Услышав эти слова, я схватил левой рукой один из моих пистолетов и, повернувшись вправо, выстрелил в него. Я хотел поразить его в грудь, но пуля попала ему в подбородок и раздробила ему нижнюю челюсть с левой стороны. Он упал со своего кресла».
III
Таков рассказ Меда. Этому отъявленному лгуну, этому шуту, тем не менее, поверили некоторые серьёзные и честные историки, и почти все считают, что Меда и правда попал в Робеспьера. Спешу добавить, что все при этом основываются не только на словах Меда, но также на отчёте медиков, которым было поручено осмотреть Робеспьера, отчёте, в котором видят доказательство того, что это было убийство, а не самоубийство.
Вот этот отчёт, озаглавленный «Отчёт военных медиков о перевязке ран Робеспьера-старшего и его переводе в Консьержери»:
«Мы, нижеподписавшиеся военный врач первого класса республиканской армии и главный хирург гренадеров, служащих Конвенту, будучи вызваны сегодня в пять утра представителями народа, состоящими в Комитете общей безопасности, чтобы перевязать рану злодея Робеспьера-старшего, нашли вышеназванного лежащим на столе в одной из комнат дворца Тюильри. Он был весь в крови, выглядел спокойно и не показывал, что испытывает сильные страдания. Пульс прослушивался слабый и частый. Вымыв раненому лицо, мы увидели прежде всего отёк во всё лицо, особенно заметный слева (со стороны раны); а также повреждение кожи и синяк под глазом с той же стороны. Пуля вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ. Поскольку пуля летела наискось, снаружи внутрь, слева направо, сверху вниз, и рана проникала в рот, пуля повредила кожу. соединительные ткани, треугольные мышцы, щёчную мышцу и т.д. Просунув в рот палец, мы обнаружили перелом с осколками в углу нижней челюсти и удалили клыки, первый моляр и несколько осколков кости из этого угла; однако проследить ход раневого канала нам не удалось, и мы не нашли ни выходного отверстия, ни пули. Мы даже считаем, судя по малому размеру раны, что пистолет был заряжен только дробью. В течение всего времени перевязки монстр не отрываясь смотрел на нас, не произнося не слова. Наложив повязку, мы уложили его на тот же стол в полном сознании.
Париж, декади, 10 термидора II года французской Республики, единой и неделимой.
Подписано: Верже-сын, военный врач первого класса; Марриг».
Разумеется, я был не в состоянии оспорить утверждения военного врача первого класса и главного хирурга, но они не показались мне внятными, я решил, что вижу в них противоречия, и, не прислушиваясь к тому, что говорят апологеты Робеспьера, которым хочется, чтобы это было попыткой убийства, и которые пишут, что невозможно выстрелить в себя левой рукой, я представил этот отчёт и вышеприведённые документы на рассмотрение компетентного лица, авторитетного хирурга, доктора Поля Реклю, который любезно согласился написать мне следующий ответ:
[Маленькое лирическое отступление. Это нам сейчас имя "Поль Реклю" вот так сходу ничего не говорит. Олар действительно обратился к хирургу известному, конечно, в 1892 году доктор Реклю не был ещё профессором, ему ещё три года до того, и тем более академиком ещё не был... В общем, поверьте, историк выбрал себе компетентного консультанта. сейчас я Вам его покажу. Вот он, наш доктор Реклю:
А теперь вернёмся к его письму Олару]
«Сударь,
Я прошу извинить меня за долгое молчание, и тем более извинить, что не могу дать Вам точного ответа: показания противоречивы, а судебно-медицинский отчёт ничего не содержит.
"Пуля, - сообщает отчёт, - вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ". Этот "дюйм" можно отмерить в любом направлении - назад, в сторону щеки, вверх, к верхней губе, вниз, к нижней.
К нижней губе?.. Есть искушение остановиться на этой версии, поскольку далее авторы отчёта сообщают, что рана задела "треугольные мышцы", мышцы нижней губы. Можно легко представить, как пуля пробила сперва клык, затем первый моляр, а затем угол челюсти. Но что тогда означает направление "сверху вниз и слева направо", как дословно написано далее?
Пуля, войдя через нижнюю губу и направляясь вниз, едва задела бы нижний край челюсти и в любом случае не задела бы зубы, растущие в верхней её части. А кроме того, челюстная кость расширяется назад и наружу: чтобы пуля могла её раздробить, она должна двигаться как раз наружу. Итак, несмотря на упоминание мышц нижней губы, гипотезу о том, что рана была на уровне нижней губы, придётся отклонить.
Была ли она на уровне верхней губы?.. Но треугольная мышца, которая, как указано в отчёте, задета, есть только у нижней губы. К тому же рана идёт наискось "снаружи внутрь и справа налево". Но пуля, войдя на уровне верхней губы, должна была бы двигаться справа налево и снаружи внутрь, чтобы повредить в нижней челюсти клык, первый моляр и угол челюстной кости.
Может, наконец, рана была в щеке?.. Но тогда пуля проникла бы в рот за клыком и первым моляром, и непонятно, как она могла двигаться одновременно вперёд, чтобы повредить эти клык и моляр, и назад, чтобы раздробить угол челюсти. Таким образом, самый точный, на первый взгляд, пункт судебно-медицинского отчёта, то есть указание на место, куда вошла пуля, и на траекторию её движения, состоит из сплошных противоречий и вещей невозможных.
Медики, удостоверились в том, что "угол челюсти" раздроблен, "просунув в рот палец". При отсутствии огромного открытого перелома и значительных разрывов слизистой и мышц, что не согласуется с "малым размером раны", на которых настаивают врачи, нельзя достать через рот угла челюсти, который скрыт большой мышцей и находится на расстоянии более трёх сантиметров от десневой борозды, так что можно предположить, что место раздробления и осколки кости были гораздо ближе, чем утверждают врачи.
Их невежество для меня неоспоримо: они "считают, судя по малому размерам раны, что пистолет был заряжен только дробью". Но тут одно из двух: или выстрел был произведён с близкого расстояния, и заряд, вылетев из ствола плотной массой, оставил бы на лице огромную дыру, или выстрел был произведён издалека, и тогда разлетевшиеся дробинки оставили бы не одно, а несколько отверстий, но были бы неспособны раздробить такую прочную кость, как нижнечелюстная.
Разумеется, из всех документов, что вы мне предоставили, "официальный отчёт" - самый важный, но он является слишком поверхностным, содержит огромное количество ошибок и далеко не полон, и из него безусловно следует только одно: наличие раны с левой стороны лица и раздробление нижней челюсти.
Что я могу сказать о версии самоубийства? Нам пришлось отвергнуть, как неудовлетворительные и противоречивые, слова из официального отчёта, на которые опираются историки, делающие вывод о попытке убийства, и единственное, что мы смогли подтвердить - рана была с левой стороны лица, нижняя челюсть оказалась раздроблена. Мы не видим ничего невозможного в том, что Робеспьер, который вначале сидел "положив голову на руку, опираясь локтем о колено", во время своего разговора с Меда взял левой рукой пистолет и приставил его дулом к щеке. Однако представляется, что хотя он и был в смятении, естественнее было бы - это почти машинальное движение - приставить пистолет выше, к виску. А кроме того, судебные медики, как бы ни были они невежественны и небрежны, отметили бы на щеке чёрные крупицы, проникшие в кожу. Такие крупицы были обычным делом в те времена, когда порох был ещё несовершенен, сгорал не полностью и медленно. Итак, по-прежнему считая версию самоубийства возможной, мы находим, что она слабо подтверждается документами, которые Вы мне предоставили.
Не стоит и говорить о том, что если какие-либо детали покажутся Вам неясными, я с огромным удовольствием попытаюсь дополнить их.
Поль Реклю».
Итак, из письма доктора Реклю следует, что медицинский отчёт составлен плохо, что он противоречив, что из него нельзя сделать никаких выводов, но что, тем не менее, гипотеза самоубийства имеет право на существование.
Мы убедились, что гипотеза самоубийства приемлема с исторической точки зрения. Сказать, что термидорианцы сговорились с целью скрыть своё преступление, недостаточно для опровержения этой гипотезы: у победителей в гражданской войне не принято скрывать зло, причиненное побеждённым. Термидорианцам было всё равно, как погубить «чудовище» - выстрелом из пистолета или на гильотине, и если они оставили свою жертву палачу, то это было сделано отнюдь не из гуманных соображений. Надо либо доказать, что все свидетельства в пользу версии самоубийства ложные, либо противопоставить им другое свидетельство помимо слов сего славного мужа, похвалявшегося убийством, имя которому Меда.
IV
Вам угодно услышать моё заключение? Я едва осмеливаюсь вынести его, ибо на самом деле я ничего не заключаю, и это не послужит к моей чести.
Хотя гипотеза самоубийства кажется мне правдоподобной, я не решаюсь на ней настаивать, за неимением надёжных оснований. Однако следует признать, что, учитывая нервный и желчный темперамент Робеспьера, самоубийство не должно было пугать его в физическом смысле; а с точки зрения моральной - разве для него, человека с античным характером, воспитанного на греческих и римских образцах, это не было благородным уходом из неудавшейся жизни? Не забудем и то, что его брат пытался покончить с собой, что его товарищ Леба совершил самоубийство и что все повстанцы в ратуше, кто имел возвышенную душу, не могли в тот час желать ничего, кроме прекрасной смерти в античном духе.
Вместе с тем гипотеза убийства также не нелепа, и, возможно, завтра обнаружится документ, который подтвердит её. Рискуя показаться парадоксальным, я скажу, что можно принять, основываясь на свидетельствах нескольких современников, и обе версии сразу. Возможно, что Робеспьер пытался застрелиться в тот самый момент, когда Меда выстрелил в него. Но из какого пистолета вылетела ранившая его пуля: из пистолета Меда или из пистолета Робеспьера? Этого я не знаю и открыто заявляю, что незнание этого исторического факта не помешает мне спать спокойно. Как я уже говорил в начале, всё, чего я хотел - это напомнить, воспользовавшись примером известного события и известной личности, как сложно критику отыскать истину в рассказах о гражданской войне, написанных пристрастно; и что для того, чтобы как следует прочитать исторический текст, следует вооружиться скептицизмом, дотошностью и терпением, и что нет ничего почётнее для историка, чем сказать: «Я не знаю». - И, кроме всего прочего, возможно, это и есть самый разумный и верный способ познания.
16 апреля 1892
А для всех прочих, кому до содержащегося под катом дела нет, я вынесу сюда, повторю ещё раз эту известную фразу французского историка. Я думаю, что статью надо было написать ради неё. И помнить об этом следует каждому, встревающему в любой мало-мальски исторический раскоп, постоянно, ибо это всегда актуально:
...для того, чтобы как следует прочитать исторический текст, следует вооружиться скептицизмом, дотошностью и терпением, и нет ничего почётнее для историка, чем сказать: «Я не знаю». - И, кроме всего прочего, возможно, это и есть самый разумный и верный способ познания.