31
Мама была взрослым, самостоятельным человеком. У нее были студенты, диссертация, портрет Блока, несколько очень толстых словарей, комната в общежитии и швейная машинка. Через некоторое время у нее должна была появиться я. Мама относилась к этому факту сугубо положительно. «Будет светловолосая, синеглазая девочка», - думала она. Хотя, не слишком часто. До моего появления оставалось еще целых шесть месяцев, а мама привыкла решать проблемы и радоваться радостям по мере их поступления. Сейчас у нее были заочники, вторая глава диссертации и командировка в Монголию. Все это занимало очень много времени, намного больше, чем у нее было. «Месяца через два будет поспокойнее, - думала мама в перерыве между лекциями и анализом моделей словообразования геологических терминов, - тогда я начну вязать. И, кстати, неплохо бы поговорить с Володей». Володей звали моего папу, который в этот момент летал где-то между… Впрочем, точно мама не знала, поскольку (мамины студенты, папины полеты, мамины конспекты, папины учебники по авиастроению и т.д. и т.п.) в последнее время оба были ужасно заняты.
В следующем месяце мама полетела в Москву. Ей нужно было поработать в Ленинке. Ленинку мама любила. Потому что именно там она встретила свое филологическое счастье, а именно бабку-библиотекаршу, которая ей благоволила. Такое случается в жизни не каждого филолога, обычно библиотекарши (так же как работники архивов) требовательны и суровы, но иногда какая-нибудь из них вдруг проникается к вам жалостью. Это значит, что теперь все нужные книги появляются быстрее, внезапно находятся те, что вы пытались получились на протяжении многих месяцев, и вообще ваша жизнь расцветает новыми красками. Именно в этом состоянии и находилась мама, когда шла по коридору Ленинки. Кроме того, в сумке у нее была «Иностранная литература» со «Степным волком», а на улице было тепло и солнечно. Поэтому, когда она увидела папу, то не очень удивилась. Чего нельзя было сказать о папе.
Папа был в Ленинке второй раз в жизни, по просьбе коллеги. Библиотеки ему не нравились, Москва тоже, и сегодня он не ждал от жизни ничего хорошего. Он очень хотел есть, но даже не знал, где в Ленинке столовая. Поэтому, когда он увидел маму, то совершенно справедливо счел, что ему повезло. Мама показала папе, где находится столовая, папа угостил маму обедом (колета и картофельное пюре, на котором красовались несколько волн сформированных ложкой), они успели поговорить обо всем на свете, и запланировать то, как проведут ближайшие два дня, они как раз дошли до компота, когда мама сказала: «У меня будет светловолосая, синеглазая девочка». Папа был увлечен вылавливание из компота остатков неопределенного сухофрукта и, видимо, поэтому счел прозвучавшее некоторым пожеланием на будущее. Поэтому он, справившись с сухофруктом, сказал: «Ну, с учетом того, что ты зеленоглазая…». В этот момент он посмотрел на маму, соотнес в голове некоторые сроки, и сказал: «Подожди…». «Ну не то чтобы я на чем-то настаивала…», - сказала мама, которую в эту минуту тоже очень заинтересовала видовая принадлежность сухофрукта, плавающего в ее стакане. «Да я же…», - попытался продолжить папа. «Нет, я просто…», - попыталась заключить мама. «Ты выйдешь за меня замуж?», - решительно сказал папа (возможно, потому, что сухофрукты в его компоте уже кончились). «Да, но…», - ответила мама. «Знаю, - прервал папа, - студенты и диссертация. Но мы можем попробовать втиснуться между». «Хорошо», - согласилась мама.
Папа смотрел на маму, улыбался и думал: «Теперь в доме будет два филолога. Кстати, интересно, о чем ее диссертация? И как у двух брюнетов может быть светловолосый ребенок?». Мама смотрела на папу, улыбалась и думала: «Ему идет борода, нужно сказать об этом. Куда я повешу моего Блока? И в чем, кстати, я собираюсь выходить замуж?».
Папа еще не знает, что буквально через полгода он будет лучше мамы представлять некоторые части ее диссертации, потому что по вечерам (плавно переходящими в ночи) будет помогать ей составлять картотеку. Он еще не представляет себе, насколько горячими будут споры его жены и его отца по поводу сравнительных достоинств некоторых литературных произведений (в то время как он будет спокойно лежать и читать любимого Шекли, к которому оба относятся с недоуменной настороженностью). И он даже не подозревает о том, что силы желания мамы хватит не только на то, чтобы родилась именно светловолосая, синеглазая девочка, но и на последующего светловолосого, синеглазого мальчика.
Мама еще не знает, что после ее замечания о бороде, папа никогда больше не станет бриться, что Блок будет висеть рядом с моей кроваткой, что замуж она выйдет в самом смешном платье на свете (из которого впоследствии будут сшиты занавески на дачу и мой летний сарафан).
Они оба еще не знают, насколько будут счастливы и не подозревают о сроке, им отпущенном. И, что самое поразительное, они оба совершенно ничего не знают обо мне. Даже то, что именно этот компот из сухофруктов, давно переживших все, что можно пережить, и ставших тенью, пылью и чистой сущностью самих себя, компот, который делают во всех советских столовых, станет тем единственным напитком, что я буду любить всегда.
В следующем месяце мама полетела в Москву. Ей нужно было поработать в Ленинке. Ленинку мама любила. Потому что именно там она встретила свое филологическое счастье, а именно бабку-библиотекаршу, которая ей благоволила. Такое случается в жизни не каждого филолога, обычно библиотекарши (так же как работники архивов) требовательны и суровы, но иногда какая-нибудь из них вдруг проникается к вам жалостью. Это значит, что теперь все нужные книги появляются быстрее, внезапно находятся те, что вы пытались получились на протяжении многих месяцев, и вообще ваша жизнь расцветает новыми красками. Именно в этом состоянии и находилась мама, когда шла по коридору Ленинки. Кроме того, в сумке у нее была «Иностранная литература» со «Степным волком», а на улице было тепло и солнечно. Поэтому, когда она увидела папу, то не очень удивилась. Чего нельзя было сказать о папе.
Папа был в Ленинке второй раз в жизни, по просьбе коллеги. Библиотеки ему не нравились, Москва тоже, и сегодня он не ждал от жизни ничего хорошего. Он очень хотел есть, но даже не знал, где в Ленинке столовая. Поэтому, когда он увидел маму, то совершенно справедливо счел, что ему повезло. Мама показала папе, где находится столовая, папа угостил маму обедом (колета и картофельное пюре, на котором красовались несколько волн сформированных ложкой), они успели поговорить обо всем на свете, и запланировать то, как проведут ближайшие два дня, они как раз дошли до компота, когда мама сказала: «У меня будет светловолосая, синеглазая девочка». Папа был увлечен вылавливание из компота остатков неопределенного сухофрукта и, видимо, поэтому счел прозвучавшее некоторым пожеланием на будущее. Поэтому он, справившись с сухофруктом, сказал: «Ну, с учетом того, что ты зеленоглазая…». В этот момент он посмотрел на маму, соотнес в голове некоторые сроки, и сказал: «Подожди…». «Ну не то чтобы я на чем-то настаивала…», - сказала мама, которую в эту минуту тоже очень заинтересовала видовая принадлежность сухофрукта, плавающего в ее стакане. «Да я же…», - попытался продолжить папа. «Нет, я просто…», - попыталась заключить мама. «Ты выйдешь за меня замуж?», - решительно сказал папа (возможно, потому, что сухофрукты в его компоте уже кончились). «Да, но…», - ответила мама. «Знаю, - прервал папа, - студенты и диссертация. Но мы можем попробовать втиснуться между». «Хорошо», - согласилась мама.
Папа смотрел на маму, улыбался и думал: «Теперь в доме будет два филолога. Кстати, интересно, о чем ее диссертация? И как у двух брюнетов может быть светловолосый ребенок?». Мама смотрела на папу, улыбалась и думала: «Ему идет борода, нужно сказать об этом. Куда я повешу моего Блока? И в чем, кстати, я собираюсь выходить замуж?».
Папа еще не знает, что буквально через полгода он будет лучше мамы представлять некоторые части ее диссертации, потому что по вечерам (плавно переходящими в ночи) будет помогать ей составлять картотеку. Он еще не представляет себе, насколько горячими будут споры его жены и его отца по поводу сравнительных достоинств некоторых литературных произведений (в то время как он будет спокойно лежать и читать любимого Шекли, к которому оба относятся с недоуменной настороженностью). И он даже не подозревает о том, что силы желания мамы хватит не только на то, чтобы родилась именно светловолосая, синеглазая девочка, но и на последующего светловолосого, синеглазого мальчика.
Мама еще не знает, что после ее замечания о бороде, папа никогда больше не станет бриться, что Блок будет висеть рядом с моей кроваткой, что замуж она выйдет в самом смешном платье на свете (из которого впоследствии будут сшиты занавески на дачу и мой летний сарафан).
Они оба еще не знают, насколько будут счастливы и не подозревают о сроке, им отпущенном. И, что самое поразительное, они оба совершенно ничего не знают обо мне. Даже то, что именно этот компот из сухофруктов, давно переживших все, что можно пережить, и ставших тенью, пылью и чистой сущностью самих себя, компот, который делают во всех советских столовых, станет тем единственным напитком, что я буду любить всегда.