Corsica II
Злейшим врагом оказалась пыль. Не боль в мышцах, хотя и это, конечно, присутствовало, а именно пыль, от которой не было нигде спасения. Я работал в очках, но она всё равно забивала глаза при малейшем дуновении ветра, тем более что она была везде: достаточно было поднять камень, как за ним взвивалось густое облако пыли. А если я снимал свои очки с диоптрией и надевал строительные - громоздкие пластмассовые, закрывающие пол-лица, - то не видел в них ни черта. К концу дня я выглядел, как трубочист, и когда сморкался, платок становился черным. За это время я вдохнул столько черноты в легкие, что мои шесть лет активного курения должны показаться чепухой по сравнению с этим. Я посмотрел в зеркало, когда пришел домой: в глазах был гной, и на следующее утро я с трудом разлепил ресницы.
Пять человек из группы жили у организатора (в первые дни я даже не знал точно, где это), а вторая половина, наша, в двух не знаю кому принадлежащих комнатах: мальчики снизу, девочки сверху. Это были, видимо, некие сдающиеся комнаты. Вся еда была у девочек, потому что только у них был холодильник, стол и столовые приборы. И горячая вода тоже была только у них. Хотя и у нас тоже был бойлер, рычажки которого мы крутили по нескольку раз в день в надежде добиться водички ну хоть чуточку потеплее.
Рабочий день начинался в девять. Нужно было встать в районе восьми, чтобы успеть попасть в душ и позавтракать. Душ в ледяной воде был, в общем, посильным делом при корсиканской жаре, но направить, после долгих прелюдий, струю воды на грудь, спину и голову всё же требовало большого мужества.
На завтрак были бриошь и апельсиновый сок (соки там почему-то в картонных флягах, я не видел такого больше нигде). Апельсиновый сок пили вместе с кофе, по французской традиции; бриошь резали ножом без черенка. Девушек звали Каролин и Сандра. Поскольку они были подружками, я поначалу плоховато их различал, и они были мне одинаково неинтересны. Каролин была немного южной внешности, да и фамилия у нее была испанская. Она была архитектором и из всех нас одна профессионально интересовалась происходящим. Сандра была девочкой из богатой семьи и любила рассказывать о путешествиях, которые ее семья совершала каждый год. В будущем они намеревались посетить и Москву, но думаю, мои страшилки должны были поколебать решимость Сандры. Говорила она очень манерно и с очень важным видом, при этом ее разговор был банальным донельзя.
К стройке нужно было идти через бывший военный комплекс, занимавший огромную территорию. Слева и справа находились армейские казармы, подальше - казармы жандармерии. Иностранный легион ушел отсюда в 1985 году, жандармы в середине девяностых. Все эти здания были заброшены, плац зарос травой.
Наша церковь оказалась строгим прямоугольным зданием, без каких-либо готических изысков. Кое-где стены подпирали контрфорсы. К прямоугольнику церкви был прилеплен с одной стороны квадрат пристройки, над которой уже не было крыши. Одна из стен пристройки была изрядно разрушена, и в первый день мы дорушили ее до конца, а дальше занимались тем, что выстраивали ее заново. Это занятие оказалось чертовски долгим.
Внутри церковь была пуста: кое-где на голых стенах угадывались остатки фресок строго нерелигиозного характера. Вот большой корабль прибывает в порт, и на носу машет рукой морячок, похожий на Гиньоля. А вот написано "Марсель" и "октябрь", а все остальное стерлось, так что неизвестно, что же случилось как-то по осени в этом городе. С тех пор как церковь перестала быть церковью, здесь располагался театр армии, а потом мастерская по перемалыванию гороха на муку и отжиму масла из оливок; об этом напоминали многочисленные станки, проржавевшие до сердцевины. Вдоль стен тянулись трубы с кранами, из-за ржавчины эта сеть казалась такой хрупкой и ломкой, что казалось, достаточно было одного взмаха мастерка, чтобы смести паутину.
Рушить - не строить. Мишель поставил меня на шухер, предупреждать прохожих о том, что здесь ломают стену (эй, не стойте слишком близко!), а сам довольно быстро разнес ее ударами кувалды. Эта сторона стройки выходила на проезжую часть, и здесь же стоял шлагбаум, пускавший дальше только местных жителей: чтобы проехать, нужно было засунуть в щель валидатора карточку. Здесь постоянно кто-то ходил: прохожие интересовались, что мы ломаем и кто мы такие, кто-то говорил, что мы неровно кладем камни, кто-то спрашивал, как пройти к морскому кладбищу. Море было рядом, ниже нас: достаточно было обойти церковь, чтобы увидеть порт с яхтами. Впрочем, времени любоваться лазурной гладью моря не было ни у кого.
Потом мы расчищали то, что было за стеной. Это означало освободить площадку от кустов с могучими корнями и песка и сбросить вниз весь мусор, который там лежал: камни, которые нужно было выкапывать киркой или мастерком, разбитый кафель, винтажные пивные бутылки не знаю каких времен. Занимаясь этим, мы потревожили мышиный домик: ошалевшие мыши разбежались во все стороны, кто-то поймал одну мышку за хвост и отнес куда-то, чтобы ее случайно не раздавили. Под камнями жили тучные блестящие скарабеи, как в фильмах об оживших мумиях в египетских гробницах. Я побаивался их черного панциря, потому что помнил по фильмам, как они пожирали за несколько секунд плохих парней.
На стройке жила черепашка. У нее был домик в кустах под широкими досками, которые когда-то были дверью, но это уже угадывалось с трудом. Черепашку вынули из ее убежища, чтобы показать нам: она уписалась от страха, и державший ее Пьер отвел руку от себя подальше, что еще больше испугало черепашку. Девочки носили ей салатные листья из ресторана.
Обедали рано, так что около двух мы уже снова работали. Сначала я записывал в дневник, чем нас кормили, но потом программа стала столь насыщенной, что к концу дня я не помнил, что ел на обед и даже на ужин. В любом случае, повторений почти не было.
Кто-то звонил мне во второй половине дня. Мобильник лежал в кармане джинсов; я долбал молотом по большим камням, чтобы получилось несколько маленьких камней, и ничего не слышал. Пропущенные вызовы я заметил, когда смотрел, который час. Руки у меня были в цементе, палило солнце, и я не мог ничего прочесть на экране, потому что отсвечивало. Я потратил Бог весть сколько времени на то, чтобы разобрать, что мне наговорили на автоответчик и чего от меня хотят. Я перезвонил: молодой человек Паскаль спрашивал мой номер страховки, чтобы перечислить мне деньги за последний фильм, в котором я снялся.
- А что не в порядке с тем номером, который я вам дал? - раздраженно спросил я, заткнув левое ухо пальцем, чтобы не слышать шума стройки.
- Видите ли... - последовала неловкая пауза. - Мы проверили, и этот номер присвоен страховой компании в Катманду.
Я обещал перезвонить, потому что номера наизусть не помнил. Я вернулся к стене, и на меня посмотрели, как на дезертира.
Зато в тот же день мы были на пляже. Мы только забежали переодеться и принять душ, что было кстати, потому что от цемента мои волосы превратились в колтун и стояли дыбом, как у античной статуи. В ледяной воде, впрочем, размочить их удалось лишь наполовину.
На пляже было здорово - как только ты преодолевал неприятное ощущение холода при входе в воду. Кто-то затеял нырять со скалы, но меня это мало интересовало. Искупавшись, я устроился сушиться, и пока девушки загорали, сделал с дюжину откровеннейших снимков (купальник Каролин с дельфинчиком на нижней части, полосатый купальник Сандры, необъятная задница мадам с ухажером рядом с нами) - скорее от скуки, нежели от любопытства. Люк улыбался с заговорщицким видом. Люк много курил и много говорил. Говорил он интересно, но из раза в раз повторял одни и те же фразы и шутки. Он говорил не затем, чтобы что-то сказать, а затем, чтобы понравиться. Впрочем, если он хотел быть душой компании, у меня не было к нему никаких претензий. У него с собой была куча потрепанных журналов по истории с крупными картинками, а сам он был фанатом военной истории и одевался в милитари-стиле. Еще у него был ремень с советской звездой на пряжке, и им он гордился особенно. Его папа был военным, на второй день мы выучили это твердо.
Вечером был бар, мы сидели на террасе за круглыми столиками, и я снова пил миртовую настойку. На беду, официантка оказалась тоже бельгийкой (не помню, означало ли это бесплатную выпивку - вроде нет), и это привело к опасной концентрации этой национальности на небольшом участке корсиканской земли. К теме безусловного превосходства бельгийцев подключилась Леа, давняя знакомая Люка, которая, собственно, и заманила его на стройку. Сама по себе она не была очень активна, но в присутствии такого мощного катализатора, как Люк, сразу становилась смелой и громкой. Выяснилось, что в Бельгии мощные студенческие братства со своими обычаями и ритуалами, в Брюсселе лучшие и самые дешевые бары, а полицейские дружелюбны и с ними не зазорно вместе выпить.
Начиная с вечера второго дня Люка сделалось слишком много.
Потом была прогулка по набережной. Мы спустились из Верхнего города в порт: идти нужно было долго, по дорожке, огибавшей бастионы крепостного вала. На одном парапете сидел кот и, наверное, смотрел на гавань. Или дремал. Было уже темно, и самого кота было плохо видно. В порту мы прошли вдоль пришвартованных яхт; налево и направо ресторанчики обслуживали клиентов (интереснее было сидеть справа, прямо на причале, так что под ногами плескалось море), официанты проносились перед нами с горой тарелок на руках.
На обратном пути за мной шли девушки, жившие этажом выше. Кто-то, шедший впереди меня, придержал ветку туи, я принял ветку и придержал ее в свою очередь, но нужно было посторониться, чтобы пропустить идущего сзади, поэтому я отпустил ветку на секунду раньше, чем следовало.
- Спасибо, Микаэль, - сказала Каролин, потирая щеку.
- Пожалуйста. Вообще-то я хотел придержать ветку, чтобы тебе не попало по лицу!
- Что-то не получилось, - сказала Каролин.
Меня мало занимало, что думают окружающие о моих манерах и моторике, но именно в этот момент я перестал путать двух соседок.
Начиная с вечера второго дня всё и закрутилось.
Пять человек из группы жили у организатора (в первые дни я даже не знал точно, где это), а вторая половина, наша, в двух не знаю кому принадлежащих комнатах: мальчики снизу, девочки сверху. Это были, видимо, некие сдающиеся комнаты. Вся еда была у девочек, потому что только у них был холодильник, стол и столовые приборы. И горячая вода тоже была только у них. Хотя и у нас тоже был бойлер, рычажки которого мы крутили по нескольку раз в день в надежде добиться водички ну хоть чуточку потеплее.
Рабочий день начинался в девять. Нужно было встать в районе восьми, чтобы успеть попасть в душ и позавтракать. Душ в ледяной воде был, в общем, посильным делом при корсиканской жаре, но направить, после долгих прелюдий, струю воды на грудь, спину и голову всё же требовало большого мужества.
На завтрак были бриошь и апельсиновый сок (соки там почему-то в картонных флягах, я не видел такого больше нигде). Апельсиновый сок пили вместе с кофе, по французской традиции; бриошь резали ножом без черенка. Девушек звали Каролин и Сандра. Поскольку они были подружками, я поначалу плоховато их различал, и они были мне одинаково неинтересны. Каролин была немного южной внешности, да и фамилия у нее была испанская. Она была архитектором и из всех нас одна профессионально интересовалась происходящим. Сандра была девочкой из богатой семьи и любила рассказывать о путешествиях, которые ее семья совершала каждый год. В будущем они намеревались посетить и Москву, но думаю, мои страшилки должны были поколебать решимость Сандры. Говорила она очень манерно и с очень важным видом, при этом ее разговор был банальным донельзя.
К стройке нужно было идти через бывший военный комплекс, занимавший огромную территорию. Слева и справа находились армейские казармы, подальше - казармы жандармерии. Иностранный легион ушел отсюда в 1985 году, жандармы в середине девяностых. Все эти здания были заброшены, плац зарос травой.
Наша церковь оказалась строгим прямоугольным зданием, без каких-либо готических изысков. Кое-где стены подпирали контрфорсы. К прямоугольнику церкви был прилеплен с одной стороны квадрат пристройки, над которой уже не было крыши. Одна из стен пристройки была изрядно разрушена, и в первый день мы дорушили ее до конца, а дальше занимались тем, что выстраивали ее заново. Это занятие оказалось чертовски долгим.
Внутри церковь была пуста: кое-где на голых стенах угадывались остатки фресок строго нерелигиозного характера. Вот большой корабль прибывает в порт, и на носу машет рукой морячок, похожий на Гиньоля. А вот написано "Марсель" и "октябрь", а все остальное стерлось, так что неизвестно, что же случилось как-то по осени в этом городе. С тех пор как церковь перестала быть церковью, здесь располагался театр армии, а потом мастерская по перемалыванию гороха на муку и отжиму масла из оливок; об этом напоминали многочисленные станки, проржавевшие до сердцевины. Вдоль стен тянулись трубы с кранами, из-за ржавчины эта сеть казалась такой хрупкой и ломкой, что казалось, достаточно было одного взмаха мастерка, чтобы смести паутину.
Рушить - не строить. Мишель поставил меня на шухер, предупреждать прохожих о том, что здесь ломают стену (эй, не стойте слишком близко!), а сам довольно быстро разнес ее ударами кувалды. Эта сторона стройки выходила на проезжую часть, и здесь же стоял шлагбаум, пускавший дальше только местных жителей: чтобы проехать, нужно было засунуть в щель валидатора карточку. Здесь постоянно кто-то ходил: прохожие интересовались, что мы ломаем и кто мы такие, кто-то говорил, что мы неровно кладем камни, кто-то спрашивал, как пройти к морскому кладбищу. Море было рядом, ниже нас: достаточно было обойти церковь, чтобы увидеть порт с яхтами. Впрочем, времени любоваться лазурной гладью моря не было ни у кого.
Потом мы расчищали то, что было за стеной. Это означало освободить площадку от кустов с могучими корнями и песка и сбросить вниз весь мусор, который там лежал: камни, которые нужно было выкапывать киркой или мастерком, разбитый кафель, винтажные пивные бутылки не знаю каких времен. Занимаясь этим, мы потревожили мышиный домик: ошалевшие мыши разбежались во все стороны, кто-то поймал одну мышку за хвост и отнес куда-то, чтобы ее случайно не раздавили. Под камнями жили тучные блестящие скарабеи, как в фильмах об оживших мумиях в египетских гробницах. Я побаивался их черного панциря, потому что помнил по фильмам, как они пожирали за несколько секунд плохих парней.
На стройке жила черепашка. У нее был домик в кустах под широкими досками, которые когда-то были дверью, но это уже угадывалось с трудом. Черепашку вынули из ее убежища, чтобы показать нам: она уписалась от страха, и державший ее Пьер отвел руку от себя подальше, что еще больше испугало черепашку. Девочки носили ей салатные листья из ресторана.
Обедали рано, так что около двух мы уже снова работали. Сначала я записывал в дневник, чем нас кормили, но потом программа стала столь насыщенной, что к концу дня я не помнил, что ел на обед и даже на ужин. В любом случае, повторений почти не было.
Кто-то звонил мне во второй половине дня. Мобильник лежал в кармане джинсов; я долбал молотом по большим камням, чтобы получилось несколько маленьких камней, и ничего не слышал. Пропущенные вызовы я заметил, когда смотрел, который час. Руки у меня были в цементе, палило солнце, и я не мог ничего прочесть на экране, потому что отсвечивало. Я потратил Бог весть сколько времени на то, чтобы разобрать, что мне наговорили на автоответчик и чего от меня хотят. Я перезвонил: молодой человек Паскаль спрашивал мой номер страховки, чтобы перечислить мне деньги за последний фильм, в котором я снялся.
- А что не в порядке с тем номером, который я вам дал? - раздраженно спросил я, заткнув левое ухо пальцем, чтобы не слышать шума стройки.
- Видите ли... - последовала неловкая пауза. - Мы проверили, и этот номер присвоен страховой компании в Катманду.
Я обещал перезвонить, потому что номера наизусть не помнил. Я вернулся к стене, и на меня посмотрели, как на дезертира.
Зато в тот же день мы были на пляже. Мы только забежали переодеться и принять душ, что было кстати, потому что от цемента мои волосы превратились в колтун и стояли дыбом, как у античной статуи. В ледяной воде, впрочем, размочить их удалось лишь наполовину.
На пляже было здорово - как только ты преодолевал неприятное ощущение холода при входе в воду. Кто-то затеял нырять со скалы, но меня это мало интересовало. Искупавшись, я устроился сушиться, и пока девушки загорали, сделал с дюжину откровеннейших снимков (купальник Каролин с дельфинчиком на нижней части, полосатый купальник Сандры, необъятная задница мадам с ухажером рядом с нами) - скорее от скуки, нежели от любопытства. Люк улыбался с заговорщицким видом. Люк много курил и много говорил. Говорил он интересно, но из раза в раз повторял одни и те же фразы и шутки. Он говорил не затем, чтобы что-то сказать, а затем, чтобы понравиться. Впрочем, если он хотел быть душой компании, у меня не было к нему никаких претензий. У него с собой была куча потрепанных журналов по истории с крупными картинками, а сам он был фанатом военной истории и одевался в милитари-стиле. Еще у него был ремень с советской звездой на пряжке, и им он гордился особенно. Его папа был военным, на второй день мы выучили это твердо.
Вечером был бар, мы сидели на террасе за круглыми столиками, и я снова пил миртовую настойку. На беду, официантка оказалась тоже бельгийкой (не помню, означало ли это бесплатную выпивку - вроде нет), и это привело к опасной концентрации этой национальности на небольшом участке корсиканской земли. К теме безусловного превосходства бельгийцев подключилась Леа, давняя знакомая Люка, которая, собственно, и заманила его на стройку. Сама по себе она не была очень активна, но в присутствии такого мощного катализатора, как Люк, сразу становилась смелой и громкой. Выяснилось, что в Бельгии мощные студенческие братства со своими обычаями и ритуалами, в Брюсселе лучшие и самые дешевые бары, а полицейские дружелюбны и с ними не зазорно вместе выпить.
Начиная с вечера второго дня Люка сделалось слишком много.
Потом была прогулка по набережной. Мы спустились из Верхнего города в порт: идти нужно было долго, по дорожке, огибавшей бастионы крепостного вала. На одном парапете сидел кот и, наверное, смотрел на гавань. Или дремал. Было уже темно, и самого кота было плохо видно. В порту мы прошли вдоль пришвартованных яхт; налево и направо ресторанчики обслуживали клиентов (интереснее было сидеть справа, прямо на причале, так что под ногами плескалось море), официанты проносились перед нами с горой тарелок на руках.
На обратном пути за мной шли девушки, жившие этажом выше. Кто-то, шедший впереди меня, придержал ветку туи, я принял ветку и придержал ее в свою очередь, но нужно было посторониться, чтобы пропустить идущего сзади, поэтому я отпустил ветку на секунду раньше, чем следовало.
- Спасибо, Микаэль, - сказала Каролин, потирая щеку.
- Пожалуйста. Вообще-то я хотел придержать ветку, чтобы тебе не попало по лицу!
- Что-то не получилось, - сказала Каролин.
Меня мало занимало, что думают окружающие о моих манерах и моторике, но именно в этот момент я перестал путать двух соседок.
Начиная с вечера второго дня всё и закрутилось.