Конкурсный текст: Метемпсихоз
Автор: tandem_bike
Она не боялась воды.
Она не боялась высоты.
Она до тошноты и озноба боялась высоты над водой. Скалы над океаном влияли, но слабо. Высокие мосты над водой - очень сильно.
Она лет в пятнадцать придумала объяснение: в одной из своих прошлых жизней она упала с высокого моста в воду, и ужас полета отпечатался в дальнейших трансформациях ее души. Ее душе было страшно жить.
Она выросла в набожной семье евангелистов, доктора и медсестры, девочкой пела в церковном хоре, ходила в воскресную школу, но с раннего детства четко знала, что Иисус Христос - отнюдь не бог и не сын бога, а человек, одно из воплощений Дармы. Слово дарма пришло ниоткуда, как и непонятный страх перед Высотами Над Водой. И страх перед жизнью.
Она не сразу вспомнила свои воплощения. Года в три заподозрила, что сравнительно недавно была диким зверем, может быть большой кошкой. Жаркое вонючее дыхание обнимало ее бредом во время детских болезней, она падала в душную сырую пещеру, видела перекрученные мясистые черно-зеленые растения у лаза, слушала глухой рык и басовитое мурлыканье. Было жить страшно, но уютно.
Она любила сырое мясо, охотно ела куриные кости и хрящи, наводя ужас на свою тихую мать. Странная маленькая девочка не касалась сладостей, но радостно обсасывала рыбьи головы. Папа и старшие братья были рыболовы. Жить было страшно, и не только рыбам.
Она и другое многое вспомнила, постепенно. Докторская дочка была неглупа, хоть по-кошачьи ленива, и годам к девяти сообразила, что странные воспоминания приходят к ней не просто так, а в дурные времена - в болезни, в обиде, в опасности, в беде... Пещерные звуки и запахи появлялись с повышенной температурой. Яркие картинки-фильмы возникали при острой боли, или когда было совсем страшно жить.
Она однажды упала с самодельных соседских качелей, деревянное сидение догнало ее и сбило с ног ужасным ударом в затылок. Теряя сознание, она увидела окровавленное железо меча, услышала хриплые вопли и лошадиный храп, и хруст своего черепа под копытом. С лошади криво сползало безголовое тело в металлом бренчащей одежде. Очнувшись в больнице, она пыталась зареванной испуганной маме рассказать, но та не слушала. В летнем лагере дети бесились вокруг вечернего костра, она оступилась и упала в огонь, у нее загорелись волосы и майка, к ней кинулись взрослые и потушили, она даже почти не обожглась, но начала заикаться и мочилась ночью в постель. Пост-травматический стресс, сказал семейный доктор, папин друг. Пройдет. Сны и недержание постепенно прошли, но заикание осталось. В тех снах она страшно, пронзительно, в агонии кричала и каталась по земле внутреннего дворика - на ней горело сари, лопалась обугленная кожа, трещали волосы в огне. Муж поджег ей сари и пропал, в окне кухонной пристройки мелькала свекровь, прислуга столпилась в ужасе в кучку в углу под манго-деревом, не подходили... Как страшно жить.
Она не всегда умирала в своих видениях. И не всегда умирала так мучительно. В бредовых кошачьих снах, острый невыносимо пахнущий язык причесывал ей волосы от ушей до хвоста, огромная лапища ласково прижимала коротышку к боку, там были соски и в них сладкая белая жидкость. Потом та же лапа не давала приблизиться к животу с заветным краником, отпихивала отбрасывала, и страшно хотелось пить и жить маленькой зверюшке, но не удалось, не дали. Медленно исходила та маленькая хвостатая жизнь. Ей было страшно жить, но страшнее умирать.
Она сосала горькие лианы, горячий черный носик закапывала в мокрую грязь, но не удержалась, умерла. В одной из других жизней, показанной ей послеразводной депрессией, она плавала у серых болотистых берегов под серым небом, свинцовая серая вода студила ей перепонки на лапах, ледяной ветер ворошил ее серые перья. В затяжном бронхите она попала на какое-то поле, где колючие желтоватые стебли почти заслонили от нее ярко-синее осеннее небо. У корней копошились вкусные кисленькие муравьи. В воздухе пласталась неподвижно крупная птица - ее надо было бояться, она боялась. И продолжала в своей последней жизни опасаться хищных птиц, прекрасно понимая, что никакого ей нынешней нет от них вреда. Но жить было все страшнее.
Она боялась хищных птиц, огня, собак, звяканья и скрежета металла, сухого песка под босыми ногами, открытых пространств, зеркал... Но более всего она боялась Высот Над Водой: мостов.
Она много и часто выпивала когда ей стало за пятьдесят, близнецы выросли и ушли, при детях она скрывала одну бутылку виски под раковиной, где моющие средства, другую в платяном шкафу. Теперь нарядный Гленливет открыто стоял около кухонного окна, в специальной держалке жили литровые красного и белого, в морозильнике была водка и джин, а на холодильнике сверху торчали безумно дорогой редкий коньяк Кельт и его дешевый братец, армянский Арарат. Все это часто возобновлялось, в винно-ликерном ее знали по имени, считали что у нее большая семья и активная социальная жизнь - потому что она была всегда безупречно одета причесана и накрашена, и красива новоанглийской патрицианской холодной красотой. Не выдававшей, как ей страшно жить.
Она не любила зеркал. Напившись однажды еще в университете, оплевав зеленой желчью унитаз, она с трудом распрямилась, и с отвращением сказала растрепанной блондинке в зеркало - Ну и свинья же ты, так перепить!, и за левым плечом отражения тут же возник бородатый и лысый душитель в белой квадратной шапочке, толстыми жесткими пальцами он сдавил шею, и взорвалась от боли голова и лопнули глаза, и свет ушел от нее. Жить стало еще страшнее.
Она наконец получила диагноз, не выдержав и рассказав - не все, не все, кое-что, психиатру. Направили ее от работы.
Она была секретаршей декана математического факультета, где редко кто ведет себя тривиально, и ее странности старались не замечать. Например, она всегда парковала свой старый серебристый мерс только под углом, так было с попытки угона, когда на нее наставили пистолет, и открылся ей еще один старый случай, когда ей стреляли в лицо, лицо ее было тогда черное, с щетинистыми усами - стреляли и попали. Кровь и глаз стекли по усам в рот. Как же после такого парковать иначе, грабитель-то прятался между машинами. Охранник оказался неподалеку и засвистел, этот с пистолетом убежал, но видение осталось навсегда, как и прочие. И другие были у нее странности, она съела пару рыбок из аквариума декана, не зная что он подсматривает, и он попросил ее сходить к врачу. Не попросил а очень настойчиво потребовал. Он не знал как ей страшно жить и с собой и с ними, прошлыми ее жизнями.
Она любила свою работу, и согласилась сходить «провериться», как настоял босс. Врач сказал - шизофрения возможна, но скорее это психоз неопределенного типа - Psychosis NOS. Диссоциативное состояние возможно при обоих. Удивительно, что Вы так долго скрывали, почти шестьдесят лет. Предложил лекарства, но сказал, что вряд ли поможет, запущенная старая болезнь. Пошутил - психоз на метемпсихозе!
Она не стала спрашивать что такое метемпсихоз, но заглянула в словарь. Оно самое.
Она-таки потеряла работу. Декан математики не простил рыбок. Или не простил ее отказа принимать таблетки с красивыми названиями Зайпрекса и Клозарил и Кзанакс. Но устроил ей прощальный вечер - оформил как уход на пенсию.
Она весьма прилично, цивилизованно напилась на своих проводах. Ресторан был особый, переделанный из старинного охотничьего поместья. Горная речка шумела водопадом около террасы, заглушая слова сожаления и прощания, искренние и формальные, от аутичных профессоров, их веселых громких жен, застенчивых аспирантов и постдоков. Эти-то ее очень любили, она заполняла им все их бумажки - на гражданство, на водительские права и ипотеки, подписывалась их гарантом для съемки жилья. К вечеру зажгли на террасе разноцветные факелы, водопад сиял и переливался синим зеленым и красным. У жены декана хороший вкус, какой прекрасный ресторан! Подавали венисон, суфле, устриц. Жить было не так страшно как обычно, в таком волшебном месте, после двух бутылок чудесного итальянского вина.
Она расцеловалась со всеми в темноте, и поехала домой. Серебряный мерс ласково вез выпившую но аккуратную хозяйку по крутым горным дорогам, тормозил на поворотах, не разгонялся на спусках. На высоком, головокружительно высоком мосту над темным ущельем, навстречу мерсу вылетел мотоцикл, в лоб ударил серебряного и закрутился с ним на узком мостике, сшибая ограждения... и она полетела.
Она долго, долго летела вниз, у нее была целая вечность на то, чтобы вспомнить, отчего всю жизнь она так боялась Высот Над Водой, и за это время прошел совсем ее страх. Жить было уже совсем не страшно, и с оглушительным взрывом в каньоне началась ее новая жизнь.