Конкурсный текст: «Из мира аднаво в другой»
Автор: msdoc0
Осень наступила неожиданно. Еще вчера было лето, тепло, солнышко, птички пели, и в воздухе стоял запах свежескошенного сена. А сегодня уже дождь за окном с решетками, мелкий и назойливый как муха и пахнет сыростью. Я еще сплю, но кожей ощущаю приход осени. И тело дрожит мелкой дрожью в предвкушении ее красоты.
... мне снится сон.
Это странно, потому, что когда я на лекарствах, мне сны не снятся.
- Саша, вставай. - Голос санитарки вырывает меня из полудрема.
Вот и новый день. Наверняка сейчас где-то шесть утра. Я еще лежу, не хочется вставать. Но знаю, что сейчас мне медсестричка тыкнет холодный градусник под мышку.
Так и есть.
- Галеев. Ану быстро вставай. - Вещает равнодушный голос Лидии Петровны. - На... Измерь температуру.
«Дай ей в морду!»
Я давно научился контролировать себя, и не показывать на лице то, что происходит внутри. Она не плохая женщина, но долгие годы работы в больнице убили в ней практически все эмоции.
Измерил. Пора слазить с кровати и идти топтаться возле бронированной, коричневой двери "острой", ожидая завтрака. «Острой» тут называют палату для буйных больных. И, не то что бы я хотел там топтаться, мне сейчас хочется только спать, но меня влечет неопределенная сила, а я не могу ей сопротивляться. Ну и еще, можно кое-что интересное увидеть за дверью, меня же выпускают отсюда редко. Я из тех больных, у которых очень резко меняется душевное состояние, а когда оно у меня плохое, я опасен.
Курить хочется, страх как.
Ну вот, открылась дверь. Нас зовут кушать. Сажусь на самое удобное мне место. Спиной к стене… так что бы видеть все окна и дверь. И все равно чувствую, что кто-то за мной наблюдает со спины. Нервничаю. И даю зуботычину соседу справа, он меня локтем задел.
Санитар подлетает сразу же.
- Ану блять, успокоились. А то обоим счас перепадет на пряники - говорит он беззлобно, но строго.
«Убей урода!»
Стискиваю под слом кулаки, но терплю.
- Ишь ты, падла, еще и бычится на меня - санитар все-таки заметил.
- Не пизди. - Огрызаюсь я, но он не реагирует и спокойно отходит к двери.
Пока ем, переругиваюсь с другими, но не особо активно, рот занят едой. Подходит Анечка, она сегодня в дневную смену, высыпает мне целую пригоршню таблеток в ложку и наблюдает, как я их проглочу. Но, за пятнадцать лет болезни и скитаний по психушкам, я знаю, как обмануть любую медсестру.
Я различаю каждую таблетку во рту, по вкусу размеру и характерным шероховатостям на них.
Пинаю под столом соседа напротив, тот ойкает. Она на секунду отвлекается, но мне этого достаточно. Нужная таблетка уже лежит у меня в руке. Ее серые, пытливые глазки опять сверлят меня. Я начинаю быстро есть. Теперь, когда она будет искать стаканчик с таблетками для следующего, надо засунуть ее в рубец на рубашке. Карманы могут проверить, а на пол кидать нельзя, заметят, переведут на уколы. Мне бы не хотелось обманывать Анечку, она хорошая, ласковая и умница.
Ну не люблю я эти синенькие таблетки.
Топаем в палату. Скоро будет врачебный обход.
Алексей Георгиевич, мужчина лет сорок с виду, темноволосый без единого седого волоска на голове, но виски белые как молоко. Поджарый, энергичный, постоянно улыбающийся.
Иногда хочется смыть ему эту улыбку… кровью…
Нет, он мне нравится, и все же…
Георгич ходит между рядами, шутит, расспрашивает, щупает. Я знаю, что если удачно отшутится или адекватно среагировать на его шутку, то можно заслужить досрочный перевод наверх, а это значит свободный выход на улицу во вторую половину дня.
Но только не для меня. Я опасен, как они говорят.
Наконец подходит моя очередь.
- Ну как, Сашка-какашка, твое настроение? Тоже какашка? - он присаживается рядом со мной на кровать.
- Да нет, Леша. Все хорошо. - Я, наверное, единственный, кому простительно с ним фамильярничать. Мы слишком давно знаем друг друга.
- «Голос» слышишь?
- Нет. - Вру я, глядя ему прямо в глаза. А вдруг наверх переведет.
- Отлично Галеев. Значит скоро на выписку. - Он встает и что-то быстро шепчет Анечке-медсестре.
«Вырви язык этой лживой свинье!»
Ни один мускул у меня на лице не дрогнул.
После обхода, нас на полчаса выпускают в закрытый дворик, погулять.
Сразу иду в свой любимый угол дворика. Снимаю пижамную куртку. И подставляю уже остывающему осеннему солнцу свою бледную грудь. Воздух прекрасен. Чистый, уже прохладный. Отчетливо чувствую запах прелых листьев. Но отвлекает и раздражает запах медикаментов и хлорки от санитаров. А еще немытых ног, мочи и запах нейролептиков, выделяемых с потом, который ни с чем не спутаешь, от больных. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.
После обеда в рубце рубашки на несколько таблеток больше, а в палате обычная обстановка. Кто-то из больных моет палату за сигарету. Другие клянчат у персонала эту сигарету на шару, или просто бесцельно слоняются туда-сюда, разговаривая и переругиваясь между собой. Я сижу у себя на койке и болтаю ногами. Андрей, на соседней койке, лежит, так как его положили после обеда, он так лежит с того момента как его привезли, где-то неделю назад. Гриша, местный шут, подходит и подымает ему руку, согнув ее пальцы в виде «фака», рука остается поднятой. Я знаю, что она так и остается поднятой, пока кто-то не опустит ее, у него кататония. Гриша дебил. И это не характеристика, это его диагноз. И все же, для профилактики запора, я даю Грише подсрачник. Он противно хихикает, но руку Андрея опускает.
Неожиданно палата оживает. Слышно маты и грубые окрики с коридора. Кто-то поступил. Хм… Чекатило. Это его настоящая фамилия и в тот же момент карма. Я помню, когда с ним встретился впервые, на принудке. Его закрыли за то, что он убил, а потом разрезал родную мать на кусочки, а мясо засолил в бочке из-под огурцов. Он мне никогда не нравился.
Его втаскивают санитары. За ними следует два мента. Усевшись на койке, Чекатило немного успокаивается, но продолжает всячески оскорблять работников правоохранительных органов. Чекатило что-то взбухал, но никого не трогал. Пока не пришла Анечка уколоть его. Сначала он просто приставал к ней словами, но когда он начал ее лапать, мне кровь прилила к лицу. К счастью санитары быстро его остудили, но при этом довольно сально подшучивали над Аней.
Все началось во время вечернего измерение температуры.
Аня раздала градусники и стояла возле Андрея, поддерживая ему градусник, спиной к Чекатило. Он начал мастурбировать под одеялом.
Меня и самого Анька возбуждала очень, но такого я себе не мог позволить, разве что наедине с собой. Ее симпатия ко мне была важней.
Потом эта сволочь откинула одеяло. Когда он уже почти закончил, Аня вынимала градусник у Андрея. Сдавленный стон Чекатило привлек ее внимание, и она повернулась к нему лицом. А он, сперму, которая была у него в ладони, кинул ей в лицо.
Несчастная Аня стояла растерянная и смотрела на похотливый оскал Чекатило. Санитары дико ржали, сгибаясь от хохота.
«Убей!!!»
Я не помню как оказался рядом с Чекатилом. Боковым зрением заметил только, что сшиб с ног Гришу, который льстиво вторил санитарам. Мой градусник упал и разбился у ног Ани. Видел, как горошинки ртути катятся под кровать… под ее тапок… под тумбочку…
Первый удар сломал челюсть Чекатило пополам и вывихнул ее. Я это знал, мне не надо было смотреть, это старый, выверенный удар. Второй пришелся по его руке, которой он инстинктивно закрылся, и срикошетив, сломал ключицу.
Больше я ничего не успел… Я лежал на полу, у ног Анечки, а на мне сидели два санитара. Все-таки они профессионалы своего дела.
Потом все как в тумане. В первые секунды кровавом, от адреналина, а через пять минут густом белом от транквилизатора из неотложки, который мне заботливые руки Ани ввели в вену.
Последнее, что помню, это благодарные глаза Ани и капельку спермы у нее в волосах, которую она видимо, не заметила когда вытиралась.
Проснулся я глубокой ночью, в окно через решетку, прямо мне в лицо светила полная луна. Я пропустил ужин, вечерний прием лекарств… и вообще пол своей жизни.
«Иди в туалет!»
На ватных ногах, пошатываясь и придерживаясь за стены, я пошел. Нащупываю в заначке, за бачком, сигарету и спички. Раскуриваю и делаю первую глубокую затяжку. Задерживаю дыхание. Ощущаю, как никотин всасывается в легких, попадает в кровь, разносится по артериям и венам и бьет по мозгам.
«Разбей окно!»
Я положил одну ладонь на внешнюю сторону стекла, а второй, без размаха, но сильно, ударил по стеклу. Получилось не громко, но эффективно. Все маленькое стекло оказалось разбитым и зажатым у меня в ладонях, осыпались только маленькие осколки. Осторожно вытолкнул все стекло в одну ладонь, порезав ее, но боли не почувствовал, наверное, еще транквилизатор не выветрился.
«Убей себя!»
Это было что-то новое. Раньше он такого не говорил. Но спорить я не стал. Я выбрал самый большой кусок стекла с острым краем. Я знал, что вены резать глупо, спасут. Расстегнув рубашку, я вырезал стеклом маленький крестик, чуть левее и ниже левого соска. И с размаху, с нажимом, ударил в него острым краем.
Боль была лишь мгновением. Присел на кафельный белоснежный пол и вынул стекло.
Сначала била струя фонтаном, потом она иссякла, и лишь пульсирующий ручеек выталкивал жизнь из тела. Сигарета упала в лужицу крови на полу. Шипит,… сопротивляется,… но не тухнет. Дым от сигареты стелется по луже, смешиваясь с паром от нее, А фильтр быстро впитывает кровь. Наконец она сдается, и последний раз пыхнув искоркой, затухает. Кафель вдруг стал слишком холодный и этот холод, как живой, начал заползать мне на тело. Я посмотрел на стекло в руке, на нем было одно большое пятно крови, очертаниями похожее на какое-то мистическое чудовище, из самых страшных моих кошмаров. Это чудовище открывает рот, облизывается языком…
«Теперь ты свободен»
Так вот кто со мной говорил все это время …
Холода я уже не чувствовал и страха тоже. Стало вдруг темно. Или это я просто закрыл глаза?
Помню, как визжала медсестра Танька. Она, видимо, заступила на смену, пока я спал. Всего два месяца как закончила медучилище и сразу к нам. Жалко ее. Ей из-за меня утром «на ковер» идти к главврачу. Писать объяснительные. Свидетельствовать на суде Георгича, если он будет конечно.
А потом стало пусто… И спокойно…