Под шумок
В спальню к Прохору, просунувшись в щель между плитами, заглянул сосед Порфирий.
- Дядь Прош, - пожаловался он, - Колька у меня совсем распоясался.
Прохор вздохнул. Колька жил в тридцать пятой квартире, на восьмом этаже, и оттого попадал в ведение Порфирия. Он, Прохор, по опыту и старшинству, и так отвечал сразу за два этажа: шестой и седьмой. Мало нынче домовых осталось, ох, мало. Куда там на каждую квартиру, смеётесь, что ли! На подъезд бы наскрести хоть с пяток…
- Что натворил? - спросил он сурово.
- Напился, - отвечал Порфирий. - Матери грубил. С утра на работу не пошёл. И, главное - Серафиму обругал и пнул!
Прохор всплеснул руками. Серафиму, тёть Светину старенькую кошку, пинать - это совсем надо совесть потерять…
- А сейчас что делает?
- Спит, - доложил Порфирий. - Я пугалку запущу и под шумок его усовестить попробую хоть чуток, а, дядь Прош?
- Пугааалку, - протянул Прохор.
Просто так домовой с человеком поговорить, ясное дело, не может. Для того и пугалка: она шумит-шуршит, а домовой из стены в такт тихонько бормочет, зудит, объясняет, рассказывает. Человек так слов не разбирает, но общий смысл улавливает.
- Только чтоб до двух пополудни, не дольше! - предупредил он строго. - А то Катерина из двадцать восьмой опять дочку спать не уложит, пойдёт искать, кто виноват.
Порфирий кивнул и нырнул в потолок.
Через минуту сверху до Прохора донёсся громкий жужжащий звук работающей пугалки. Тот самый, который люди обычно путают с дрелью.
Прохор прищёлкнул языком и, сложив ладони лодочкой, крикнул Порфирию:
- Самый сильный врубай, перфоратором его, перфоратором! А то ишь чего удумал, кошек пинать…
- Угу! - услышал он в ответ.
И ровное «жжжжж» сменилось прерывистым и резким «тррр-тррр-тррр».
- Дядь Прош, - пожаловался он, - Колька у меня совсем распоясался.
Прохор вздохнул. Колька жил в тридцать пятой квартире, на восьмом этаже, и оттого попадал в ведение Порфирия. Он, Прохор, по опыту и старшинству, и так отвечал сразу за два этажа: шестой и седьмой. Мало нынче домовых осталось, ох, мало. Куда там на каждую квартиру, смеётесь, что ли! На подъезд бы наскрести хоть с пяток…
- Что натворил? - спросил он сурово.
- Напился, - отвечал Порфирий. - Матери грубил. С утра на работу не пошёл. И, главное - Серафиму обругал и пнул!
Прохор всплеснул руками. Серафиму, тёть Светину старенькую кошку, пинать - это совсем надо совесть потерять…
- А сейчас что делает?
- Спит, - доложил Порфирий. - Я пугалку запущу и под шумок его усовестить попробую хоть чуток, а, дядь Прош?
- Пугааалку, - протянул Прохор.
Просто так домовой с человеком поговорить, ясное дело, не может. Для того и пугалка: она шумит-шуршит, а домовой из стены в такт тихонько бормочет, зудит, объясняет, рассказывает. Человек так слов не разбирает, но общий смысл улавливает.
- Только чтоб до двух пополудни, не дольше! - предупредил он строго. - А то Катерина из двадцать восьмой опять дочку спать не уложит, пойдёт искать, кто виноват.
Порфирий кивнул и нырнул в потолок.
Через минуту сверху до Прохора донёсся громкий жужжащий звук работающей пугалки. Тот самый, который люди обычно путают с дрелью.
Прохор прищёлкнул языком и, сложив ладони лодочкой, крикнул Порфирию:
- Самый сильный врубай, перфоратором его, перфоратором! А то ишь чего удумал, кошек пинать…
- Угу! - услышал он в ответ.
И ровное «жжжжж» сменилось прерывистым и резким «тррр-тррр-тррр».