Про сметану, масло, жидовку Нунычку и про человека по имени Финагент.
ПРО СМЕТАНУ, МАСЛО, ЖИДОВКУ НУНЫЧКУ
И О ЧЕЛОВЕКЕ ПО ИМЕНИ ФИНАГЕНТ.
Со сметаной было плохо. Вся шла на масло, а масло шло на «базарь» (рынок). Надо было откуда-то копейку взять. Детей одевать надо, да те же дрожжи на базаре купить тоже денег стоило. Хлеб мама пекла сама. И все пекли сами. А налоги выплачивать!? В колхозе ничего не платили, а державе налог отдай. За всё ж налог! За хату, за скотину, за свиней, даже за каждое дерево платили. Отец такой сад вырубил из-за налогов!
А позыка?!
Перед глазами наш двор, дубки сложены в небольшой штабель, на дубках обычно сидели семьёй вечером, когда собирались все вместе после трудового дня.
И вот такая очень яркая картина.
Пришёл человек, его звали Финагент. Потом, позже, я поняла, что это был финансовый агент, который должен обеспечить определённое количество людей, подписавшихся на позыку (заём). Иначе его притянут в прокуратуру за срыв кампании государственного займа.
И он каждый день, неделю где-то ходил к нам и настаивал подписаться на максимальную сумму. Отец никак не соглашался, человек, по имени Финагент, стоял на своём. Просил, уговаривал, угрожал. Мама плакала, отец беспрестанно курил.
Потом прошёл слух, что в Каменке за особенно упрямым человеком приехал прошлой ночью «чёрный ворон».
Я даже затрудняюсь описать, каким представлялся мне этот чёрный ворон. Сказочный, большой и страшный. О нём все говорили шёпотом и со страхом оглядывались по сторонам.
А мне так хотелось его увидеть! Я представляла, какие слова скажу ему, если он появится у нас. Сейчас я не помню, что именно хотела ему сказать, если бы охрабрела и выглянула из под кровати, куда пряталась от всего страшного.
Какой глупый ребёнок! И какое счастье, что этот «чёрный ворон» у нас так и не появился!
Мама:
-Иване, та подпишись ты на эту позыку! Якось выкрутимось.
А то заберут тебя и в ДОПРе закроют, а шо ж я с малыми детьми буду делать!
ДОПР этот казался мне таким же страшным, как хата бабы Яги, где хороших людей закрывают, не дают им ни пить, ни есть, а конфет даже не то, что не дают, а никогда и не показывают. А некоторых сажают на лопату и суют в печь.
И одна только мысль, что отца закроют в ДОПРе, повергала меня в такой ужас, что волосёнки на голове как будто шевелились.
Но отец подписал положенные документы, и человек по имени Финагент ушёл. А родители наши на год оказывались
А если подписать документы и не платить, спросите вы. А я вам отвечу, что были и такие в Юрчихе
Их судили, за долги конфисковывали корову или свинью, козу или пальто. А человека приговаривали на два года «примусовых» работ. Принудительных, то есть. Человек два года работал, где ему определят, а денег не получал, всё шло государству.
Теперь про масло коровье.
Масло, если вы не знаете, делают из сметаны. Надо её взбивать какое-то время, и получится масло. Помните сказку про двух лягушек? Ну, когда две лягушки свалились нечаянно в горшок со сметаной и не могли выбраться. Одна сразу отчаялась, сложила свои лягушачьи лапки и утонула, можно сказать, добровольно. Дура.
А вторая молотила лапками по сметане, как заведённая, и - пожалуйста - сбила масло! Образовалась масляная твердь. А выбраться из горшка, опираясь на твёрдое, - это уже было делом техники, как говорят.
Уж я-то знаю, каково пришлось бедной лягушке. Сметану наливали в трёхлитровую банку, затыкали её специальной пробкой из дерева липы (почему-то), и начинали её болтать, держа двумя руками. Называлось это действо «бить масло». Били его все: мама, Саня, Ольга, иногда даже отец присоединялся. Но больше всего доставалось мне. Не один же раз заряжали эту бутыль сметаной, и били, били всю субботу. Так это муторно, что и не передать, да и руки болели.
Потом масло долго промывали водой, слегка подкрашивали морковным соком, и начиналось самое главное - взвешивание. Для этого существовали специальные весы. На вид как у Фемиды, богини правосудия, только побольше размерами. Гирьки имелись специальные, по двести граммов и по четыреста. В то время про граммы я ничего не знала, гирьки были по «пив-хунта» и по «хунту», то есть по полфунта и по фунту.
И вот это ожидание! Останется кусочек ароматного жемчужного масла, или получится ровный вес? Иногда оставался. Но чаще всего нет. Тогда у мамы такое несчастное лицо было!
- Валю, моя дытыно, на другый раз останется. Я тебе конфету завтра
куплю!
.
Но если оставался кусочек! Как же это было вкусно! Стоило трясти эту бутыль целый день, стоило! Аромат тогдашнего масла ощущаю во рту и сейчас.
В воскресенье мама нагружала большую кошёлку куриными яйцами, творогом и маслом и несла в Каменку на «базарь». Сама накануне вся мылась, одевала всё чистое, накрахмаленное. Всю продукцию упаковывала в накрахмаленную белоснежную марлю. А в Каменку идти далеко, целых три с половиной километра. Да ещё с тяжеленной кошёлкой.
Но раскупали у мамы всё в момент! Своя клиентура у базарных ворот встречала.
И приносила мне мама с базара конфеты. Таких вкусных конфет я с тех пор не припоминаю. Длинные такие, завёрнутые в цветную бумажку с бахромой на концах. А как восхитительно хрустели они на зубах!
Отец всё время подтрунивал надо мной:
- Та выкинь ты эти конфеты! Их же Нунычка, жидовка варит!
. А когда месит их то «вискри» (сопли) туда капают! Ты ж не
видела, какая она сопливая!
Но на меня это не действовало, блаженный вкус заслонял всё.
И что ж я так сладкое люблю? И с детства любила, и сейчас люблю.
Иногда мама брала и меня на базар, редко, правда. Идти же целых три километра, неближний свет. И после торгов мы шли в центр местечка и, в единственном на всю Каменку ларьке, покупали мороженое.
Вот где вкуснота была! В бумажных стаканчиках, на зубах льдинки похрустывают, холодное такое и, главное, сладкое. Мама любила мороженое даже больше, чем я. Для меня предпочтительней всё-таки были конфеты. А мама обожала мороженое так же, как и наш папа Игорь. И ещё халву. У нас говорили «хальва».
Когда мама жила каждую зиму у нас, в Москве, ох, они с папой и отводили душу мороженым и халвой.
Я смотрела на них и радовалась такому незамысловатому счастью таких родных людей.
Очень они любили и уважали друг друга. Игорь до сих пор тоскует по своей тёще. Мама моя никогда с ним не спорила, всегда говорила:
- Валю, не спорь с мужем, будь всегда меньшей. Он умный, ты с ним как у Христа за пазухой.
Правда, Серёжа и мама никак не могли поделить власть, когда нас с папой не было дома. Бабушка заставляла его учить уроки, а Сережа не хотел. Ну, не потому не хотел, что вообще не хотел учиться, а просто потому, что бабушка командовала.
Я, - говорил, - здесь остаюсь вместо папы, когда его нет. И ты должна меня слушаться, а не я тебя.
Бабушка пригрозила нажаловаться родителям, а Серёжа обозвал бабушку полицаем.
Для неё это было такое страшное оскорбление, обидное до невозможности. Воочию, а не понаслышке, знавшая этих нелюдей, бабушка так горько плакала, а я долго втолковывала сыну Серёже всё, что сама знала о полицаях, и почему так плакала бабушка. Я просто не могла выносить маминых слёз. К слову сказать, плакала мама редко, а уж если плакала, то долго и горько, а я невыносимо страдала.
Вот я интересуюсь, втолковала я тебе, сынок Серёжа, тогда понятия о полицаях или нет. Признайся.
А то незабвенное мороженое в бумажных стаканчиках и деревянной же лопаточкой мне никогда не забыть. Бумажные стаканчики с лопаточками не выбрасывались. Хранились долго и бережно.
Но что такое «долго» в раннем детстве? Ну, три дня, ну, пять, пока не выветрится запах мороженого, потом пахнут уже только воспоминания о мороженом.
А потом мороженое было из песка - как будто. У нас говорили «будьто бы». Будьто бы мороженое. Мы играли в продавца мороженого, покупателя мороженого, смаковали как будто мороженое, и была непреодолимая мечта стать во взрослости продавцом мороженого. Ох, и наедимся тогда! Ведь тогда мороженое будет просто бидонами, ешь, сколько влезет, а влезть обещалось очень много.
А эту легендарную Нунычку, имевшую с самодельных конфет какой-никакой гешефт, я так и не видела никогда.
А ещё была жидовка Мындя, она дрожжами торговала. Дрожжи хвалили, а Мындю нет, говорили, что вечно расхристанная, косматая, пуговицы не пришиты. Даже в селе говорили:
- Шо это ты вырядилась, як та Мындя!
А ещё я умела петь и плясать. Выступала с домашними концертами по заявкам.
Танцевала кабардинку, потом ещё что-то не то русское, не то цыганское, прыгала, хлопая себя руками по тазобедренным суставам. Ой, что это я! Не по тазобедренным, а по голеностопным суставам. При этом пела частушки. Одну помню, могу спеть хоть сейчас:
- Ой, хто ж то пишов, хороша походка!
- Одна нога чевернога, а друга коротка!
«Чевернога», значит, косолапая. А, ещё одну помню! Ну, эту все знают:
-Танцювала карапет, порвала ботинки!
-Осталися на ногах чулки та резинки!
А ещё помню читала такое:
- А я у гай ходыла по квитку ось яку!
- А там дерева - люли, и все отак зозули: «ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Ясно? Или перевод нужен? Да, пожалуйста!
- Я ходила в рощу за вот каким цветком!
- А там деревья колышут, а кукушки всё «ку-ку да ку-ку!»
И когда раздавались бурные аплодисменты, я была несказанно счастлива.
С годами у меня это прошло, а вот у нашего Серёжи так и не проходит.
И О ЧЕЛОВЕКЕ ПО ИМЕНИ ФИНАГЕНТ.
Со сметаной было плохо. Вся шла на масло, а масло шло на «базарь» (рынок). Надо было откуда-то копейку взять. Детей одевать надо, да те же дрожжи на базаре купить тоже денег стоило. Хлеб мама пекла сама. И все пекли сами. А налоги выплачивать!? В колхозе ничего не платили, а державе налог отдай. За всё ж налог! За хату, за скотину, за свиней, даже за каждое дерево платили. Отец такой сад вырубил из-за налогов!
А позыка?!
Перед глазами наш двор, дубки сложены в небольшой штабель, на дубках обычно сидели семьёй вечером, когда собирались все вместе после трудового дня.
И вот такая очень яркая картина.
Пришёл человек, его звали Финагент. Потом, позже, я поняла, что это был финансовый агент, который должен обеспечить определённое количество людей, подписавшихся на позыку (заём). Иначе его притянут в прокуратуру за срыв кампании государственного займа.
И он каждый день, неделю где-то ходил к нам и настаивал подписаться на максимальную сумму. Отец никак не соглашался, человек, по имени Финагент, стоял на своём. Просил, уговаривал, угрожал. Мама плакала, отец беспрестанно курил.
Потом прошёл слух, что в Каменке за особенно упрямым человеком приехал прошлой ночью «чёрный ворон».
Я даже затрудняюсь описать, каким представлялся мне этот чёрный ворон. Сказочный, большой и страшный. О нём все говорили шёпотом и со страхом оглядывались по сторонам.
А мне так хотелось его увидеть! Я представляла, какие слова скажу ему, если он появится у нас. Сейчас я не помню, что именно хотела ему сказать, если бы охрабрела и выглянула из под кровати, куда пряталась от всего страшного.
Какой глупый ребёнок! И какое счастье, что этот «чёрный ворон» у нас так и не появился!
Мама:
-Иване, та подпишись ты на эту позыку! Якось выкрутимось.
А то заберут тебя и в ДОПРе закроют, а шо ж я с малыми детьми буду делать!
ДОПР этот казался мне таким же страшным, как хата бабы Яги, где хороших людей закрывают, не дают им ни пить, ни есть, а конфет даже не то, что не дают, а никогда и не показывают. А некоторых сажают на лопату и суют в печь.
И одна только мысль, что отца закроют в ДОПРе, повергала меня в такой ужас, что волосёнки на голове как будто шевелились.
Но отец подписал положенные документы, и человек по имени Финагент ушёл. А родители наши на год оказывались
А если подписать документы и не платить, спросите вы. А я вам отвечу, что были и такие в Юрчихе
Их судили, за долги конфисковывали корову или свинью, козу или пальто. А человека приговаривали на два года «примусовых» работ. Принудительных, то есть. Человек два года работал, где ему определят, а денег не получал, всё шло государству.
Теперь про масло коровье.
Масло, если вы не знаете, делают из сметаны. Надо её взбивать какое-то время, и получится масло. Помните сказку про двух лягушек? Ну, когда две лягушки свалились нечаянно в горшок со сметаной и не могли выбраться. Одна сразу отчаялась, сложила свои лягушачьи лапки и утонула, можно сказать, добровольно. Дура.
А вторая молотила лапками по сметане, как заведённая, и - пожалуйста - сбила масло! Образовалась масляная твердь. А выбраться из горшка, опираясь на твёрдое, - это уже было делом техники, как говорят.
Уж я-то знаю, каково пришлось бедной лягушке. Сметану наливали в трёхлитровую банку, затыкали её специальной пробкой из дерева липы (почему-то), и начинали её болтать, держа двумя руками. Называлось это действо «бить масло». Били его все: мама, Саня, Ольга, иногда даже отец присоединялся. Но больше всего доставалось мне. Не один же раз заряжали эту бутыль сметаной, и били, били всю субботу. Так это муторно, что и не передать, да и руки болели.
Потом масло долго промывали водой, слегка подкрашивали морковным соком, и начиналось самое главное - взвешивание. Для этого существовали специальные весы. На вид как у Фемиды, богини правосудия, только побольше размерами. Гирьки имелись специальные, по двести граммов и по четыреста. В то время про граммы я ничего не знала, гирьки были по «пив-хунта» и по «хунту», то есть по полфунта и по фунту.
И вот это ожидание! Останется кусочек ароматного жемчужного масла, или получится ровный вес? Иногда оставался. Но чаще всего нет. Тогда у мамы такое несчастное лицо было!
- Валю, моя дытыно, на другый раз останется. Я тебе конфету завтра
куплю!
.
Но если оставался кусочек! Как же это было вкусно! Стоило трясти эту бутыль целый день, стоило! Аромат тогдашнего масла ощущаю во рту и сейчас.
В воскресенье мама нагружала большую кошёлку куриными яйцами, творогом и маслом и несла в Каменку на «базарь». Сама накануне вся мылась, одевала всё чистое, накрахмаленное. Всю продукцию упаковывала в накрахмаленную белоснежную марлю. А в Каменку идти далеко, целых три с половиной километра. Да ещё с тяжеленной кошёлкой.
Но раскупали у мамы всё в момент! Своя клиентура у базарных ворот встречала.
И приносила мне мама с базара конфеты. Таких вкусных конфет я с тех пор не припоминаю. Длинные такие, завёрнутые в цветную бумажку с бахромой на концах. А как восхитительно хрустели они на зубах!
Отец всё время подтрунивал надо мной:
- Та выкинь ты эти конфеты! Их же Нунычка, жидовка варит!
. А когда месит их то «вискри» (сопли) туда капают! Ты ж не
видела, какая она сопливая!
Но на меня это не действовало, блаженный вкус заслонял всё.
И что ж я так сладкое люблю? И с детства любила, и сейчас люблю.
Иногда мама брала и меня на базар, редко, правда. Идти же целых три километра, неближний свет. И после торгов мы шли в центр местечка и, в единственном на всю Каменку ларьке, покупали мороженое.
Вот где вкуснота была! В бумажных стаканчиках, на зубах льдинки похрустывают, холодное такое и, главное, сладкое. Мама любила мороженое даже больше, чем я. Для меня предпочтительней всё-таки были конфеты. А мама обожала мороженое так же, как и наш папа Игорь. И ещё халву. У нас говорили «хальва».
Когда мама жила каждую зиму у нас, в Москве, ох, они с папой и отводили душу мороженым и халвой.
Я смотрела на них и радовалась такому незамысловатому счастью таких родных людей.
Очень они любили и уважали друг друга. Игорь до сих пор тоскует по своей тёще. Мама моя никогда с ним не спорила, всегда говорила:
- Валю, не спорь с мужем, будь всегда меньшей. Он умный, ты с ним как у Христа за пазухой.
Правда, Серёжа и мама никак не могли поделить власть, когда нас с папой не было дома. Бабушка заставляла его учить уроки, а Сережа не хотел. Ну, не потому не хотел, что вообще не хотел учиться, а просто потому, что бабушка командовала.
Я, - говорил, - здесь остаюсь вместо папы, когда его нет. И ты должна меня слушаться, а не я тебя.
Бабушка пригрозила нажаловаться родителям, а Серёжа обозвал бабушку полицаем.
Для неё это было такое страшное оскорбление, обидное до невозможности. Воочию, а не понаслышке, знавшая этих нелюдей, бабушка так горько плакала, а я долго втолковывала сыну Серёже всё, что сама знала о полицаях, и почему так плакала бабушка. Я просто не могла выносить маминых слёз. К слову сказать, плакала мама редко, а уж если плакала, то долго и горько, а я невыносимо страдала.
Вот я интересуюсь, втолковала я тебе, сынок Серёжа, тогда понятия о полицаях или нет. Признайся.
А то незабвенное мороженое в бумажных стаканчиках и деревянной же лопаточкой мне никогда не забыть. Бумажные стаканчики с лопаточками не выбрасывались. Хранились долго и бережно.
Но что такое «долго» в раннем детстве? Ну, три дня, ну, пять, пока не выветрится запах мороженого, потом пахнут уже только воспоминания о мороженом.
А потом мороженое было из песка - как будто. У нас говорили «будьто бы». Будьто бы мороженое. Мы играли в продавца мороженого, покупателя мороженого, смаковали как будто мороженое, и была непреодолимая мечта стать во взрослости продавцом мороженого. Ох, и наедимся тогда! Ведь тогда мороженое будет просто бидонами, ешь, сколько влезет, а влезть обещалось очень много.
А эту легендарную Нунычку, имевшую с самодельных конфет какой-никакой гешефт, я так и не видела никогда.
А ещё была жидовка Мындя, она дрожжами торговала. Дрожжи хвалили, а Мындю нет, говорили, что вечно расхристанная, косматая, пуговицы не пришиты. Даже в селе говорили:
- Шо это ты вырядилась, як та Мындя!
А ещё я умела петь и плясать. Выступала с домашними концертами по заявкам.
Танцевала кабардинку, потом ещё что-то не то русское, не то цыганское, прыгала, хлопая себя руками по тазобедренным суставам. Ой, что это я! Не по тазобедренным, а по голеностопным суставам. При этом пела частушки. Одну помню, могу спеть хоть сейчас:
- Ой, хто ж то пишов, хороша походка!
- Одна нога чевернога, а друга коротка!
«Чевернога», значит, косолапая. А, ещё одну помню! Ну, эту все знают:
-Танцювала карапет, порвала ботинки!
-Осталися на ногах чулки та резинки!
А ещё помню читала такое:
- А я у гай ходыла по квитку ось яку!
- А там дерева - люли, и все отак зозули: «ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Ясно? Или перевод нужен? Да, пожалуйста!
- Я ходила в рощу за вот каким цветком!
- А там деревья колышут, а кукушки всё «ку-ку да ку-ку!»
И когда раздавались бурные аплодисменты, я была несказанно счастлива.
С годами у меня это прошло, а вот у нашего Серёжи так и не проходит.