(no subject)
- Какой нехороший человек этот Альфредо, - задумчиво говорит СЧ об одном итальянском друге в моей ленте.
Итальянский друг третьи сутки показывает общественности еду. Мы долго терпели, но когда дошло до чего-то, что мы считаем ромовой бабой, силы наши истощились.
- Надо же, до чего можно дойти, - СЧ негодует с достоинством древнего римлянина.
- До какого состояния, - поддерживаю я. - Я лично считаю, с него нужно кожу содрать живьём.
- А мне кажется, что сажание на кол - казнь более долгая, более мучительная.
- Да? Тогда ладно. Но каков аморал. Пока он показывал разные моря, его можно было простить. Мало ли, со всеми бывает. Надо иногда уметь прощать. Все мы иногда делаем такое, за что потом стыдно.
- Да. Да!
(Молчаливое разглядывание контрафакта)
- Нет, только представить, - не выдерживаю я. - Показывать живым людям эту вещь. Этот мокрый бисквит, пропитанный ромом или коньяком...
- Ах, боже мой, боже мой. Лена, ты знаешь, насколько я понял, эта баба пропитана в нижней части. Ром должен доставать примерно до второй трети вверх. А дальше - ты понимаешь, там сверху глазурь. Так вот, в нашей традиции...
Голос СЧ, рассказывающий о русских кулинарных традициях выпечки ромовых баб (я лично помню десятка полтора наименований), лишает меня остатков чувств. Я перестаю слышать.
- Но земляника сверху - она садовая. (Тут я прихожу в себя). Это малость утешает.
(Молчаливое разглядывание контрафакта).
- Ох. Нет. Лена, нет! Это лесная земляника. Посмотри, какой она неправильной формы. Какие кривые ягоды! Ведь они кривые, да?
(Молчаливое рассматривание контрафакта. Дальнейшее придумывание казней для Альфредо).
Но Альфредо жив! И продолжает бесчинства. На вторые сутки посылаю СЧ ссылку на витрину кондитерской. С пирожными.
- Ты погляди. Ведь эта витрина не отличается, в общем-то, от такой же в Риге или Питере.
- Я третьего дня была. Можно сказать, не отличается.
- Но всё же что-то неуловимое... Трудно даже сказать, что...
- Тьфу.
- Я кое-что понимаю в комментариях, - сообщает СЧ после вдумчивого сопения. - Тут одна женщина ему пишет: "Не делай себе больно". А он отвечает: "Я ограничиваюсь фотографированием". Хм-хм. Значит, вот почему нам так больно.
- То есть он сам это не ест? Да?
- Да. Ограничивается фотографированием.
- То есть, он смотрит на это всё, и тоже страдает?
- Да. Только фотографирует.
- И нам больно, потому что ему больно?
- Да, - с удовольствием подтверждает СЧ. - Мы чувствуем его боль.
Итальянский друг третьи сутки показывает общественности еду. Мы долго терпели, но когда дошло до чего-то, что мы считаем ромовой бабой, силы наши истощились.
- Надо же, до чего можно дойти, - СЧ негодует с достоинством древнего римлянина.
- До какого состояния, - поддерживаю я. - Я лично считаю, с него нужно кожу содрать живьём.
- А мне кажется, что сажание на кол - казнь более долгая, более мучительная.
- Да? Тогда ладно. Но каков аморал. Пока он показывал разные моря, его можно было простить. Мало ли, со всеми бывает. Надо иногда уметь прощать. Все мы иногда делаем такое, за что потом стыдно.
- Да. Да!
(Молчаливое разглядывание контрафакта)
- Нет, только представить, - не выдерживаю я. - Показывать живым людям эту вещь. Этот мокрый бисквит, пропитанный ромом или коньяком...
- Ах, боже мой, боже мой. Лена, ты знаешь, насколько я понял, эта баба пропитана в нижней части. Ром должен доставать примерно до второй трети вверх. А дальше - ты понимаешь, там сверху глазурь. Так вот, в нашей традиции...
Голос СЧ, рассказывающий о русских кулинарных традициях выпечки ромовых баб (я лично помню десятка полтора наименований), лишает меня остатков чувств. Я перестаю слышать.
- Но земляника сверху - она садовая. (Тут я прихожу в себя). Это малость утешает.
(Молчаливое разглядывание контрафакта).
- Ох. Нет. Лена, нет! Это лесная земляника. Посмотри, какой она неправильной формы. Какие кривые ягоды! Ведь они кривые, да?
(Молчаливое рассматривание контрафакта. Дальнейшее придумывание казней для Альфредо).
Но Альфредо жив! И продолжает бесчинства. На вторые сутки посылаю СЧ ссылку на витрину кондитерской. С пирожными.
- Ты погляди. Ведь эта витрина не отличается, в общем-то, от такой же в Риге или Питере.
- Я третьего дня была. Можно сказать, не отличается.
- Но всё же что-то неуловимое... Трудно даже сказать, что...
- Тьфу.
- Я кое-что понимаю в комментариях, - сообщает СЧ после вдумчивого сопения. - Тут одна женщина ему пишет: "Не делай себе больно". А он отвечает: "Я ограничиваюсь фотографированием". Хм-хм. Значит, вот почему нам так больно.
- То есть он сам это не ест? Да?
- Да. Ограничивается фотографированием.
- То есть, он смотрит на это всё, и тоже страдает?
- Да. Только фотографирует.
- И нам больно, потому что ему больно?
- Да, - с удовольствием подтверждает СЧ. - Мы чувствуем его боль.