Что же такое русский интеллигент
В России принято спорить об интеллигенции. “Что это за небывалое, единственное в мире общество или сословие, или каста, или вера, или заговор… - вопрошал в начале ХХ столетия Дмитрий Мережковский. - Откуда она явилась? Кто ее создал?”
Прошло столетие - споры не утихают. Как относиться к интеллигенции? Нужна ли она России? И последний болезненный, тревожный вопрос: да существует ли она еще, эта самая русская интеллигенция? Сохранилась ли в бурных перипетиях последнего десятилетия?
Ничего удивительного. Проблема интеллигенции - одна из узловых в русской истории; она многолика, противоречива, запутана. Да и в самом понятии “интеллигенция” до сих пор нет ясности. Кого считать “настоящим” (напрашивается: “подлинно русским”) интеллигентом? Каковы родовые признаки интеллигенции? Впрочем, есть в этом трудноуловимом понятии и некое смысловое ядро - оно вполне ощущается людьми, выросшими и воспитанными в России.
Кто был первым русским интеллигентом? Мережковский называл Петра I, пытавшегося реформировать Россию на западный лад и создать в ней класс европейски образованных людей. “Единственные законные наследники, дети Петровы, - все мы, русские интеллигенты”. Перефразируя слова Герцена о том, что на реформы Петра Великого Россия ответила явлением Пушкина, можно сказать, что через те же сто с лишним лет она ответила и возникновением интеллигенции. Бердяев в книге “Истоки и смысл русского коммунизма” назвал первым русским интеллигентом автора книги “Путешествие из Петербурга в Москву”. Известные слова Радищева: “Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человеческими уязвлйнна стала” - сконструировали, по мнению Бердяева, тип русской интеллигенции, главное свойство которой - чуткая совесть, невозможность мириться с ужасами окружающей действительности.
Зародившись в ХVIII столетии, русская интеллигенция вышла на свет в ХIХ-м, причем понятие возникло позднее, чем само явление/1/. Интеллигенция в России с самого начала оказалась сообществом критически мыслящих людей, не удовлетворенных существующим общественно-государственным устройством. Дворянские революционеры, которые вышли на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года, были по своей природе интеллигентами: они ненавидели крепостное право, унижение человека - явление, обыденное для России и нетерпимое для просвещенного европейского ума (Европе ближе было рабство-М1). Их увлекали идеи равенства и братства, идеалы Французской революции; многие из них принадлежали к масонам, да и вся питательная среда декабризма была пропитана масонским духом.
Декабристы открывают собою длинный ряд русских революционеров-мучеников, изгнанных, сосланных, казненных… Среди них - эмигрант Герцен и ссыльный Чернышевский, каторжник Достоевский и казненный Александр Ульянов… Бесконечно длинная череда нигилистов и анархистов, заговорщиков и террористов, народников и марксистов, социал-демократов и социалистов-революционеров, и всех их окрыляла “пламенная страсть” - непримиримость к русскому рабству. Многие из них вошли в историю как отрицатели, разрушители и убийцы (“бесы”, по слову Достоевского). Однако - следует помнить! - и декабристы, и народовольцы, и эсеры-максималисты, и многие другие вдохновлялись в большинстве своем общечеловеческими (христианскими) представлениями, прежде всего - идеями братства и социального равенства; они верили в возможность великой утопии - Царства Божьего на земле, и ради этого готовы были к любому самопожертвованию. Ненависть, разъедавшая этих людей, питалась чувством обиды и несправедливости, но в то же время - любви и сострадания. Их мятежные сердца пылали религиозным огнем. Христос, погруженный в раздумья на известной картине Крамского, воспринимался в России как интеллигент-разночинец; мучеников (например, Чернышевского) уподобляли Христу (идеалисты-коммунисты переложили эти ценности на нерелигиозный лад, но не сумели реализовать - М1).
Русскую интеллигенцию называли “безбожной” - это определение нельзя принять безоговорочно. Отвергая казенное православие, ставшее одной из трех официально провозглашенных основ российской государственности, многие действительно доходили - в мучительных исканиях правды - до богоборчества и открытого атеизма, исповедуя его по-русски непримиримо, с избыточной страстностью. Атеизм становился религией интеллигенции. Среда революционеров при всей ее пестроте вовсе не была очагом или питомником безнравственности. Именно русские революционеры XIX века являли собой образцы духовной твердости, братской преданности друг другу, самоограничения в личной жизни. Они шли в революцию по зову сердца и совести. Описывая русскую интеллигенцию, Бердяев видит в ней монашеский орден, члены которого отличались бескомпромиссной и нетерпимой этикой, специфическим миросозерцанием и даже характерным физическим обликом.
Интеллигенция становится заметным общественным явлением примерно в 1860-е годы, когда из церковной и мелкобуржуазной среды выдвигаются “новые люди” - разночинцы (Тургенев запечатлел их в главном герое “Отцов и детей”). За “шестидесятниками” следуют революционеры-народники; о них следует сказать особо. Невозможно понять, что такое русская интеллигенция, не вспомнив про тех, кто, отказавшись от своих социальных привилегий, отправлялся “в народ” - либо просвещать его, либо подстрекать к бунту. Что такое “народ” - не всегда понятно; в XIX веке, говоря о народе, имели в виду крестьянство. Отправляясь “в народ”, интеллигенты уходили, собственно, из города в деревню, и это кончалось, как известно, драматически: не дослушав обращенных к ним речей и воззваний, мужики вязали агитаторов и передавали местным властям.
Народничество - явление типично русское. Пропасть между образованным слоем и “народом”, погрязшим в нищете и невежестве, между умственным, “кабинетным” и непосильным крестьянским трудом заставляла многих образованных русских людей тяготиться своим положением. Быть богатым считалось едва ли не позором. Как можно утопать в богатстве и роскоши, когда народ бедствует! Как можно наслаждаться искусством, когда народ безграмотен! Во второй половине ХIХ века появляются “кающиеся дворяне”, глубоко чувствующие свою “вину” перед народом. Желая ее искупить, они бросают свои родовые поместья, раздают нуждающимся свое имущество и отправляются “в народ”.
Пафос народолюбия оборачивался зачастую отрицанием самой интеллигенции как “паразитического” слоя, и культуры как ненужной и сомнительной роскоши. Эстетика - удел “сытых”. Невозможно писать стихи или музыку, когда другие изнемогают от непосильного труда. Этика выше эстетики. Физический труд выше интеллектуального. “Сапоги выше Шекспира”. Как никто другой, Лев Толстой воплощает собою метания и крайности русского интеллигентского сознания. Бунтарь и пророк, христианский реформатор, обличавший пороки и проповедовавший непротивление, не раз порывавшийся “уйти” - оставить ненавистный ему дворянский быт яснополянской усадьбы, он сумел осуществить свой заветный замысел лишь за несколько дней до смерти.
Социально-религиозный комплекс “кающегося дворянина”, ощущающего двусмысленность своего положения в огромной стране, расколотой на имущих и неимущих, образованных и неграмотных, не исчезает в России вплоть до начала ХХ века. Характерный пример - Александр Блок, тяготившийся своим дворянством и осуждавший интеллигенцию. Современник первой русской революции, Блок мучился темой “народ и интеллигенция”, до предела обострившейся в ту эпоху. На страницах печати и в столичных салонах, в университетских аудиториях и религиозно-философских кружках продолжался после 1905 года нескончаемый спор: кто виноват в поражении революции? Одни развенчивают интеллигенцию, не сумевшую якобы возглавить восставший народ; другие обвиняют народ, не способный к разумным и организованным действиям. Эту ситуацию ярко отобразил сборник “Вехи”, все участники которого - интеллигенты, единодушно отмежевавшиеся от интеллигенции, во всяком случае, от той ее части, что в течение десятилетий боготворила русский народ, видя в нем то великого бунтаря, то “богоносца”. Впервые и во весь голос авторы “Вех” заявили о том, что интеллигенция (радикально-народнической ориентации) погубит Россию.
Интеллигенция ощущала себя сердцевиной русского общества, пока существовали два его полюса: власть и народ. Тирания власти, с одной стороны, и темнота народа, с другой, а между ними - между молотом и наковальней - узкий слой образованных людей, ненавидящих власть и сочувствующих народу. Разумеется, нечто подобное можно найти и в других странах. Но в Европе XIX столетия тирания нигде не принимала столь вопиющих форм, как в России, и нигде давно уже не было рабства, подобного российскому. Русская интеллигенция - своего рода вызов русскому самодержавию и крепостничеству, порождение уродливого уклада российской жизни, отчаянная попытка его преодоления.
Тип русского интеллигента, каким он сложился в XIX столетии, воссоздает Максимилиан Волошин в поэме “Россия” (1924):
Его мы помним слабым и гонимым,
В измятой шляпе, в сношенном пальто,
Сутулым, бледным, с рваною бородкой,
Страдающей улыбкой и в пенсне,
Прекраснодушным, честным, мягкотелым,
Оттиснутым как точный негатив
По профилю самодержавья: шишка,
Где у того кулак, где штык - дыра.
На месте утвержденья - отрицанье,
Идеи, чувства - все наоборот,
Все “под углом гражданского протеста”.
Он верил в Божие небытие,
В прогресс и конституцию, в науку,
Он утверждал (свидетель Соловьев),
Что “человек рожден от обезьяны,
А потому - нет большия любви,
Как положить свою за ближних душу”.
Он был с рожденья отдан под надзор,
Посажен в крепость, заперт в Шлиссельбурге,
Судим, ссылаем, вешан и казним,
На каторге - по Ленам да по Карам…
Почти сто лет он проносил в себе -
В сухой мякине - искру Прометея,
Собой вскормил и выносил огонь.
Власть была заклятым, но не единственным врагом русского интеллигента. Другой и, может быть, более могущественный ее противник - мещанство. Обыватель, буржуа, средний гражданин - против него, “бездуховного” и “приземленного”, издавна восставала часть русской духовной элиты, восторженно устремленная в романтические эмпиреи. Эти настроения питали русский социализм не менее, чем ненависть к самодержавию, и отчасти по этой причине многие интеллигенты (тот же Александр Блок) поддержали на первых порах большевистский переворот. Им, романтикам и поэтам, хотелось верить, что русская революция несет с собой великое духовное Преображение - переустройство жизни, где не будет места не только уряднику или попу, но и обывателю-мещанину.
Русская интеллигенция как духовный тип - возможно, самое замечательное и своеобразное, что создала Россия. “Русская интеллигенция - лучшая в мире”, - заявлял Максим Горький. Конечно, наша интеллигенция отнюдь не “лучшая” по отношению к другим аналогичным группам на Западе; она - другая. Классический русский интеллигент совершенно не то, что западный интеллектуал. Близкие и подчас пересекающиеся эти понятия отнюдь не синонимы. “Западные люди впали бы в ошибку, - подчеркивал Бердяев, - если бы они отождествили русскую интеллигенцию с тем, что на Западе принято называть intellectuals”. Интеллигент в русском понимании этого слова совсем не обязательно интеллектуально-рафинированная личность, то есть ученый, писатель, художник (хотя именно такие профессии чаще всего питают интеллигентный слой).
Да, русская интеллигенция по-своему уникальна. Это вовсе не означает, что она идеальна. Нельзя ее рассматривать как сообщество людей, спаянных “передовыми” взглядами и безупречных в моральном отношении. Ни по социальному, ни по культурному своему составу интеллигенция во все времена не была единой. И уж вовсе не получалось достигнуть идейного взаимопонимания. Напротив: в этой среде то и дело сталкивались, враждуя друг с другом, различные тенденции и “уклоны”. Куда только не бросались русские люди за последние двести лет - и в революцию, и в религию, и в строительство “нового мира”, и в искания “новой земли”, и в оккультизм, и в эротизм… К интеллигенции принадлежали и либералы, и консерваторы, и материалисты, и идеалисты, и ненавистники самой интеллигенции. Они вели меж собой неутихающую борьбу, яростно и гневно обличали друг друга. (Нетерпимость - одно из отличительных свойств русской интеллигенции.) В силу своей отчужденности от государства, которую П. Б. Струве называл “отщепенством”, интеллигенция на протяжении XIX века все глубже уходила в подполье - погружалась в сектантство и кружковщину, распылялась по тайным обществам (хотя многие и старались держаться особняком, над схваткой).
Интеллигентов справедливо упрекали в “беспочвенности”: чрезмерном отрыве от действительной жизни, пустом прожектерстве, резонерстве, разглагольствовании. (“Проболтали Россию!” - сокрушенно вздыхали в 1920-е годы в берлинских и парижских кафе.) Неспособность к созидательному труду - воистину болезнь российской интеллигенции, стремившейся употребить все силы на разрушение “гнилой стены” и мало озабоченной будущим строительством. Русские интеллигенты в своей стране оказывались (если только они не шли “в революцию”) людьми ненужными, не пригодными к делу. Но нельзя забывать: праздность и пассивность русского “лишнего человека” - лишь одна из форм обретения им независимости. Русские писатели сочувствовали “лишним людям”. Возлежащий на диване Обломов по-своему обаятелен и куда более “интеллигентен” (в российском восприятии), чем предприимчивый, энергичный Штольц.
Что же касается неизменного упрека в “западничестве”, то и он, разумеется, справедлив: начиная с XIX века, наша интеллигенция чутко улавливала новые политические, философские и научные веяния с Запада, будь то Шеллинг или Гегель, Фурье или Сен-Симон, Фейербах или Маркс, Молешотт или Дарвин. Впрочем, немало подлинных русских интеллигентов - от Ивана Аксакова до Константина Леонтьева - принадлежало к славянофильскому и антилиберальному лагерю. Но важнее другое. И “беспочвенные” и “почвенники”, и славянофилы и западники, и идеалисты и материалисты, все они в равной мере - порождение русской жизни, складывавшейся из противоречивых, подчас несовместимых начал. “Беда русской интеллигенции, - подчеркивал Мережковский, - не в том, что она не достаточно, а скорее в том, что она слишком русская”.
В общем, грехов было много. Главный из них - оглядываясь в прошлое - заключается в том, что именно интеллигенция в своих возвышенных и благих устремлениях создала в России условия, благоприятные для распространения коммунистических идей. Русское поле, на котором спустя полвека махровым цветом расцветет большевизм, взрыхлили и возделали не крестьяне и не рабочие, а наши “лучшие люди” - интеллигенты.
И тем не менее: сколько бы ни нашлось недостатков у русской интеллигенции, никогда не следует забывать о том, чту изначально вдохновляло тысячи и тысячи наших соотечественников на слова и поступки, столь же благородные, сколь и бессмысленные, иногда безумные, - Совесть.
Окончание следует....
