Власовщина XVIII столетия
Антипетровское сопротивление в конце XVII - начале XVIII веков старательно принимало религиозную (или псевдорелигиозную) форму. Все противники Петра уверяли, что выступают в защиту традиционных православных ценностей. В то же время невозможно отрицать того факта, что выступления против нередко Петра напрямую направлялись из-за рубежа. Или поднимались в расчёте на помощь внешних врагов России.
Власовщина XVIII столетия.
Как ни дико это звучит, но значительная часть антипетровской консервативной оппозиции иной характеристики не заслуживает. Ещё в конце XVII века среди донских казаков ходили разговоры о том, чтобы схватить царя и выдать его туркам и о том, чтобы добровольно передать туркам Азов и самим перейти к ним на службу. А.Г. Брикнер цитирует в своей монографии "История Петра Великого" такие разговоры: "Царь Пётр возлюбил бояр. Азову за государем недолго быть: донские казаки, взяв его, предадутся к турецкому султану по-прежнему". "Теперь нам на Дону от государя тесно становится. Как он будет на Дон, мы его приберём в руки и отдадим турецкому султану; а прибрать его в руки нам и малыми людьми свободно: ходит он по Дону в шлюпке с малыми людьми".
Остатки старой крепости в Азове. Современное фото.
В ходе Астраханского восстания 1705 года одним из заводил выступил стрелецкий сын Степан. Его дядя, Сугоняй, внушал ему: "Сделаешь доброе дело, если в Астрахани людей смутишь. Государь бьётся со шведом, города все пусты, которые малые люди и есть, все того же желают, и рады будут вам. Можно старую веру утвердить". Явившись в Астрахань, Степан начал разглашать там ложные слухи о том, что бояре в Москве готовят раздел России на четыре части и быстро нашёл сторонников. Как видим, староверы готовы были открыто выступить на стороне шведов - лишь бы против Петра и его правительства.
Астраханский бунт 1705 года
Очевидно, вожди мятежников знали о разговорах казаков и рассчитывали на их поддержку. Но их опередил Фёдор Матвеевич Апраксин, один из наиболее талантливых и наиболее нравственно безупречных сподвижников Петра, руководивший в то время Воронежскими верфями.
Апраксин
Узнав о бунте, он разослал во все казачьи городки верных казаков с увещеваниями к астраханцам не приставать, а также подтвердил, что казакам никакого утеснения от правительства не будет, но привычные для них обычаи (в том числе в одежде) останутся неприкосновенными. Донские казаки дали знать, что у них бунта не будет. Так мятеж, грозивший перерасти в полномасштабную гражданскую войну, был остановлен в самом зародыше.
Б.П. Шереметев
Ну, а присоединиться к шведам мятежникам не позволили войска Шереметева, успешно и малой кровью подавившего восстание.
Спустя три года своё восстание "за Дом Пресвятой Богородицы" поднял Кондратий Булавин. И снова: "По сем писании войсковой атаман Кондратий Афанасьев и всё войско Донское у тебя, турского султана, милости прося, и челом тебе бью. А нашему государю в мирном состоянии отнюдь не верь, потому что он многие земли разорил, за мирным состоянием и ныне разоряет, также и на твоё величество и на Царство готовит корабли и каторги, и иные многие воинские суды и всякий воинский снаряд готовит". (Из письма Кондратия Булавина к турецкому султану).
Кондратий Булавин
Резун с Солониным отдыхают! То, что они оправдывают гитлеровское нашествие на нашу страну мнимой "советской угрозой" и активно живописуют не менее мнимые "зверства" Красной Армии в Европе - вполне в духе и традициях Булавина. Но даже они не доходят до того, чтобы столь откровенно звать в свою страну иноземных (причём иноверных, мусульманских) захватчиков, да ещё в условиях, когда страна изнемогает в борьбе с другими, не менее опасными захватчиками. Сознательно ставить свой народ между двух фронтов - это какую же совесть надо иметь? Тем не менее, это нисколько не мешает Булавину вопить о том, что он встал "за Дом Пресвятыя Богородицы" и "против поругания веры"...
Про курбеты царевича Алексея и гетмана Мазепы я уж не говорю - об этом, надеюсь, все знают. Скажу лишь, что оба, когда припекло, вели себя вполне по-власовски. Как известно, в мае 1945 года Власов телеграфировал Коневу: "Могу ударить в тыл немцам. Условие: полное прощение мне и моим людям". Нечто подобное совершил и Мазепа: когда стало ясно, что авантюрист Карл ведёт свою армию навстречу катастрофе, в то время, как Петр собирает силы для сокрушительного удара, гетман-изменник послал в ставку царя своего полковника Данилу Апостола с предложением передать в руки Петра самого Карла и всех его генералов в обмен на прощение. Поскольку в это же самое время Мазепа вёл переговоры со ставленником шведов - временным польским "королём" Станиславом Лещинским, переговоры не состоялись.
Мазепа
Алексей же, выманенный из-за рубежа ловким дипломатом Петром Толстым, охотно выдал царю на расправу всех своих единомышленников - в обмен на всё то же прощение. Вот что пишет историк Костомаров.
"На другой день после объявления манифеста (об отрешении от престолонаследия - М.М.) царевичу задали вопросные пункты, требовали от него показаний не только о действиях, но и о словах, какие он произносил сам и какие он слышал от других в разное время. Вопросные пункты оканчивались такими зловещими словами: "Ежели что укроешь, а потом явно будет, то на меня не пеняй, понеже вчерась пред всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон".
Мелкая, эгоистическая натура Алексея проявилась во всей силе. Царевич настрочил показание, в котором прежде всего очернил Александра Кикина, как главного советника к побегу, показал, что говорил своему камердинеру Ивану Большому Афанасьеву о своем намерении бежать, но не получил одобрения; показал на Дубровского, которому передавал деньги для своей матери; показал на своего учителя Вяземского, на сибирского царевича, на Ивана Кикина, на Семена Нарышкина, на князя Василия Долгорукого и на свою тетку, царевну Марию Алексеевну; оговорил Кейля, секретаря имперского канцлера Шенборна, будто он принуждал его писать письма сенаторам и архиереям, хотя эти письма и не были им посланы. Показание царевича не заключало, однако, полной искренности: он раскрывался только вполовину, так что его показания могли притянуть других в беду, а о себе всего не сказал.
Царевич Алексей Петрович
Александра Кикина, вместе с Большим Афанасьевым, схватили в Петербурге, привезли в Москву и подвергли страшным истязаниям в Преображенском приказе. Его пытали четыре раза. Кикин упорно запирался, отрицал справедливость показаний царевича, наконец, после новых, невыносимых мучений, сказал: "Я побег царевичу делал и место сыскал в такую меру - когда бы царевич был на царстве, чтоб был ко мне милостив". Его приговорили к колесованию... В изобилии лилась человеческая кровь за этого царевича, а он сам тешился уверенностью, что страданиями преданных ему людей купит себе спокойствие и безмятежную жизнь со своей дорогой Евфросинией. "Батюшка, - писал он к Евфросинии, - поступает со мною милостиво; слава Богу, что от наследства отлучили! Дай Бог благополучно пожить с тобою в деревне"".
Впрочем, повторное предательство не спасло ни того, ни другого изменника, как не помогло оно и Власову....
Значит ли всё вышеизложенное, что Запад искусно направлял общественное недовольство внутри страны? Или просто интересы консервативной оппозиции и интересы Запада странным образом совпали? И насколько вообще оправдана такая "оппозиция" во имя каких бы то ни было идей? Предлагаю поразмышлять над этим.