о "сергианстве" и не только
С 1943 года настала новая эпоха - та самая эпоха "второго восстановления патриаршества", когда для легального существования церковной структуре нужно было выполнять некоторые писаные и неписаные правила. Ей нужно было беспрекословно слушаться всех рекомендаций власти, при этом не ссылаясь на власть, а только на самих себя. При этом никому нельзя было даже заговорить о каких-либо задачах улучшениях качества церковной жизни - о восстановлении проповеди или, скажем, об изменении языка богослужения. Все это приравнивалось к церковному диссидентству и, вообще говоря, государственному преступлению. Это каралось самым безжалостным образом. Впрочем, все те, кто практиковал, например, русское богослужение, были расстреляны ещё в 1937-м году, в живых не оставили ни одного. Но с 1943-го года это стало просто запрещённой темой, которая должна была абсолютно исчезнуть с повестки дня церковной жизни.
В результате явилась жёсткая вертикаль церковной власти при полном недоверии к церкви, к верующему народу. Священнослужители уже сами стали воспринимать себя как единственную церковную власть, как единственную силу, носительницу какого-то церковного начала и церковного порядка. В конце концов они отождествили себя с самой церковью, тем самым впав в ту крайность, от которой они много-много веков оберегали себя, противостоя западной практике, прежде всего католической. Церковная власть стала думать о себе в категориях исключительно клерикальной экклезиологии, т. е. уже не поместно-приходской, как было до революции, а клерикальной.
Конечно, в 1943 году ещё были живы люди, знавшие прежние порядки, помнившие их. Тот же патриарх Алексий I (Симанский) был ещё дореволюционного поставления; насколько я помню, он стал епископом с 1914-го года. К тому же он был человеком из аристократической среды, поэтому он не мог не понимать, что есть что и кто есть кто в церкви и обществе. Он всё прекрасно понимал, но были чрезвычайно жёсткие условия.
Эта практика, эта экклезиология связана отнюдь не только с именем митрополита, или патриарха, Сергия, а с именами многих-многих церковных деятелей, иногда субъективно совсем неплохих, например, таких, как архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий). Когда сейчас цитируют какие-нибудь праздничные приветствия от имени патриарха или каких-нибудь других ведущих церковных деятелей, скажем, в адрес Сталина, где он называется всеми эпитетами, которые использовались тогда везде и всюду, - и по-другому было невозможно, - то почему-то делают вид, что это прямо что-то непонятное, абсолютно неприемлемое и т. д. Но это было условие существования официальной церкви, условие существования той структуры, которая родилась в 1943-м году. Если бы это условие было нарушено, то изменилось бы отношение власти к церкви, и снова церковное руководство должно было бы воевать с этим антихристианским обществом.
Почему-то вот эта форма насильственного или полунасильственного-полудобровольного сотрудничества церкви и государства получила название "сергианства", по имени митрополита, а потом патриарха Сергия. Хотя ничего нового в ней в принципе не было, и тенденции в эту сторону в церкви были давно.
источник.