афган
Несколько цитат из книги Светланы Алексиевич «Цинковые мальчики». Это не русофобское, это антивоенное.
- Ждем караван. В засаде два-три дня. Лежим в горячем песке, ходим под себя. К концу третьего дня сатанеешь. И с такой ненавистью выпускаешь первую очередь. После стрельбы, когда все кончилось, обнаружили: караван шел с бананами и джемом. На всю жизнь сладкого наелись...
- Взяли в плен "духов"... Допытываемся: "Где военные склады?" Молчат. Подняли двоих на вертолетах: "Где? Покажи..." Молчат. Сбросили одного на скалы...
На автобусной станции в полупустом зале ожидания сидел офицер с дорожным чемоданом, рядом с ним худой мальчишка, подстриженный под солдатскую нулевку, копал вилкой в ящике с засохшим фикусом. Бесхитростно подсели к ним деревенские женщины, выспросили: куда, зачем, кто? Офицер сопровождал домой солдата, сошедшего с ума: "С Кабула копает, что попадет в руки, тем и копает: лопатой, вилкой, палкой, авторучкой". Мальчишка поднял голову: "Прятаться надо... Я вырою щель... У меня быстро получается. Мы называли их братскими могилами. Большую щель для всех вас выкопаю..."
Рядом со мной сидят офицеры. Говорят о том, какие у нас плохие протезы. О брюшном тифе, холере, малярии и гепатите. Как в первые годы не было ни колодцев, ни кухонь, ни бань, нечем было даже мыть посуду. А еще о том, кто что привез: кто - "видик", кто магнитофон - "Шарп" или "Сони". Запомнилось, какими глазами они смотрели на красивых, отдохнувших женщин в открытых платьях...
Перед тем, как идти в рейд, пропали дефицитные детали, кто-то из своих вытащил... Рация не работала... Командир обвинил его в трусости, что это он детали спрятал. А они там все друг у друга воровали, машины на запчасти разбирали и несли в дуканы, продавали. Покупали наркотики... Наркотики, сигареты. Еду... Они вечно ходили голодные...
В госпитале получил письмо от друга. От него узнал, что наш бэтээр подорвался на итальянской фугасной мине. Он видел, как вместе с двигателем вылетел человек... Это был я... Выписали меня, дали пособие - триста рублей. За легкое ранение положено сто пятьдесят, за тяжелое - триста. Дальше живи, как хочешь. Пенсия - гроши. Переходи на иждивение к родителям.
А у востоковеда Спенсерова: "Афганистан нельзя купить, его можно перекупить". Утром закуриваю сигарету: на пепельнице сидит маленькая, как майский жук, ящерица. Возвращаюсь через несколько дней: ящерица сидит на пепельнице в той же позе, даже головку еще не повернула. Понял: вот он - Восток.
Сгорела школа, осталась одна стена. Каждое утро дети приходят на урок и пишут на ней угольками, оставшимися после пожара. После уроков стену белят известью. И она снова похожа на чистый лист белой бумаги...
Дома - запах тополей, звенят трамваи, девочка ест мороженое. И тополя, тополя пахнут! А там природа - это зеленая зона, так называемая "зеленка", оттуда стреляют. Так хотелось увидеть березку и синичку нашу. Углов боялся... Зайти за угол дома... Угол впереди, все внутри сжимается - а кто там за углом? Еще год боялся выйти на улицу: бронежилета нет, каски нет, автомата нет, как голый. А ночью сны: кто-то в лоб целится и такой калибр, что полголовы снесет... Бросался на стену... Затрещит телефон, у меня испарина на лбу - стреляют ! Откуда? Начинаешь шарить глазами по сторонам... Утыкаешься в книжную полку... А-а-ах! Я дома...
Помню, в шестом или седьмом классе учительница русской литературы вызвала к доске:
- Кто твой любимый герой: Чапаев или Павел Корчагин?
- Гек Финн.
- Почему Гек Финн?
- Гек Финн, когда решал, выдать беглого негра Джимма или гореть за него в аду, сказал себе: "Ну и черт с ним, буду гореть в аду", но Джимма не выдал.
Зашли в кишлак, попросили поесть. По их законам, если человек в твоем доме и голодный, ему нельзя отказать в горячей лепешке. Женщины посадили нас за стол и покормили. Когда мы уехали, этих женщин и их детей кишлак до смерти закидал камнями и палками. Они знали, что их убьют, но все равно нас не выгнали. А мы к ним со своими законами...
В госпитале тапочек, пижам еще не было, а уже развешивали привезенные лозунги, призывы, плакаты. На фоне лозунгов - худые, печальные лица наших ребят. Они остались в моем сознании так навсегда... Два раза в неделю - политическая учеба. Нас учили все время: священный долг, граница должна быть на замке. Самая неприятная вещь в армии - доносительство, приказ доносить. По каждой мелочи. На каждого раненого, больного. Это называлось: знать настроение... Армия должна быть здоровой... Положено было "стучать" на всех. Жалеть нельзя было. Но мы жалели, на жалости там все держалось...
На границе таможенники срезали у него плавки американские... Импортные... Не положено... Так что он приехал без белья. Вез для меня халат, мне в тот год исполнилось сорок лет, халат у него забрали. Вез бабушке платок - тоже забрали. Он приехал только с цветами
