Непростая судьба инженера, или проект не доведённый до конца
Как знакома ситуация, когда честность и созидательный ум, которые могли бы сделать многое, принести немалую пользу народу и стране, сталкиваясь с наглостью и барской вседозволенностью людей ума невысокого, вынуждены, измучившись постоянными помехами своему труду, создаваемыми вторыми специально, оставить начатое дело недоконченным и отступить, спасая себя от дальнейшего унижения и не желая оказываться у таких людей в кабале.
Я увидела, как Перри без удовлетворения сообщает, что он был прав, когда делали по-своему, вопреки его правильному объяснению. Увидела, как это больно отдавалось каждый раз в его душе. А ведь человек приехал с мечтой о деле! Он приехал, как сторонник идей Петра, с которым он встретился в Голландии. Он так и пишет, что удостоился чести познакомиться с Петром.
Капитан-инженер из Глостершира
Джон Перри родился на юго-западе Англии в 1670 году. Подростком, жаждая странствий и славы, вступил в королевский флот и, отличившись недюжинной отвагой и глубоким знанием мореходного дела, вскоре, в апреле 1689 года, был представлен к чину лейтенанта.
Годом спустя получил ранение в руку во время боя с французским капером. Под жестоким обстрелом восьмифунтовыми гранатами и цепными ядрами-книппелями, в гуще отчаянного сражения с абордажной командой противника Перри оставался на посту до тех пор, пока последний корсар не был выброшен за борт.
Однако необработанная во время рана воспалилась, и судовой лекарь, дабы спасти жизнь впавшему в горячку юному лейтенанту, вынужден был отнять руку.
Списанный на берег офицер не пал духом. Возглавил и успешно провел строительство сухого дока для больших судов в Портсмуте.
В награду получил чин капитана. И брандер под команду. Однако, в 1693 году, после годичного похода в Вест-Индию, его судно было атаковано у берегов Ирландии двумя французскими каперами. На этот раз, застигнутый врасплох, Пери был вынужден сдаться. В соответствии с практикой того времени, по возвращении в Англию его за потерю корабля предали военному суду и приговорили к 10 годам лишения свободы.
Перри заточили в тюрьму Маршалси, но в июне 1697 года после обращения в Совет Адмиралтейства помиловали и оправдали.
Он добился славы, занимаясь мирным обустройством доков, шлюзов и каналов. Это и вызвало интерес к нему побывавшего в Англии в 1698 году русского царя Петра. После личных бесед царя со шлюзовых дел мастером и совместного изучения каналов и доков, устроенных Перри в Англии и в Голландии, посланник граф Фёдор Головин предложил капитану 300 фунтов стерлингов в год за работу в России. Кроме того, русское правительство взяло на себя уплату путевых расходов, обязалось выдавать деньги на содержание во время исполнения служебных поручений, а затем, после окончания дела, назначить известное вознаграждение, способное удовлетворить мастера." (Източник: http://retro.zp.ua/nature/rive... )
Джон Перри капитан и инженер
ЗАПИСКИ КАПИТАНА ПЕРРИ О БЫТНОСТИ ЕГО В РОССИИ С 1698-го ПО 1713 ГОД.
"Когда Его Царское Величество находился в Англии в 1698 году и изучал нашу систему строить и вооружать корабли, между многими особами, имевшими познание о делах сего рода и удостоенными чести его знакомства, был и я, рекомендованный маркизом Кармартеном, что ныне герцог Лидс, в г-м Думмером, бывшим тогда морским инспектором, а также и некоторыми другими, как человек, который может быть ему полезен в разных отношениях, при намерении его устроить в России флот, учредить внутреннее судоходство, и проч. - Переговоривши со мною, особенно о средствах сделать сообщение между реками Волгою и Доном, принял он меня в свою службу через посла своего, графа Головина, который условился со мною, чтобы мне получать по 300 ф. ст. ежегодно жалованья; кроме того платить мне издержки на путешествия, какие обязан я буду делать, и в добавок давать содержание, когда буду при должности, при достаточной награде особо за каждую оконченную мною работу.
Вскоре после нашего договора, Е. Ц. В. уехал в Голландию, и я находился при его свите. В Голландии собрал я, какие успел, замечания, после чего был отправлен прямо в Москву, с повелением [228] поспешить в Астраханскую область, удаленную от Москвы на тысячу верст (верста, или миля Русская, 3,504 Англ. футов, около двух третей Английской мили, а миля Английская, как известно, около трети часа езды). Мне поручили работу, проэктированную Царем, которою занимался уже инженер, и целью коей было соединение Волги с Доном, так, чтобы купеческие и военные корабли могли ходить в Черное и Каспийское море. Река Волга, протекая от 3-х до 4000 верст, впадает в Каспийское море, а Дон, коего течение вдвое меньше, в Черное море, посредством Палуса Меотидского, или Азовского моря, составляющего обширнейший морской залив.
Две упомянутые мною, великие реки удалены одна от другой на 140 верст, но сие расстояние весьма уменьшается двумя небольшими реками, из коих одна, Иловля, впадает в Дон, а другая, Камышинка, сливается в Волгу. На сих-то двух реках надлежало сделать шлюзы, дабы устроить по оным судоходство, после чего оставалось только прорыть канал, в том месте, где сии реки сближаются наиболее одна с другою, на расстоянии не более 4-х верст. Если бы сии работы приведены были в исполнение, выгоды для России оказались бы весьма значительны, особливо на случай воины с Турками, Крымскими Татарами и Персиянами, а также с народами, живущими окрест Каспийского моря. Проект канала можно видеть на карте, приложенной мною при сем сочинении. (Мы почли не нужным прилагать сию карту при нашем переводе; она весьма груба и неверна. Пр. Пер.)
Каналы Брекеля и Перри времен Петра I. Справа: остатки Волго-Донского канала времен Петра I.
Работы начаты были Брекелем, Немецким инженером, бывшим полковником царской службы. [229] Он славился в Московии своими познаниями в крепостной фортификации и других работах сего рода, но, кажется, имел весьма недостаточные сведения в том, за что взялся, ибо предположил канал самым нелепым образом. Первый сделанный им шлюз был построен на воздухе, так сказать, ибо он оставил под ним пустоту, сквозь которую вода потекла, только что заперли ворота шлюзные. Такая неудача была причиною, что, приехавши зимою в Москву, Брекель выпросил паспорт одному из своих служителей, которого будто бы посылает зач-то необходимым для его запятий за границу, и сам со взятым паспортом тайно убрался из Московии.
Царь узнал о том бывши в Англии, что и заставило его отправить меня поспешнее вперед, дабы осмотреть поскорее, есть ли возможность производить работы. Прибывши на место по царскому повелению, я осмотрел все в тот же год, когда вступил в царскую службу, всему составя план и образцы, что и имел честь немедленно представить Царю в Москве, по возвращении его из путешествия. Я доказал, что работа, начатая Брекелем, была вовсе бестолкова. Е. Ц. В. все очень хорошо выразумел, приказал мне заняться работою, начиная канал в другом направлении, мною предложением, более удобном, и где было менее труда, а особливо менее копанья земли, когда между тем устройство шлюзов было легче.
Три года сряду был я занят сею работою. Я требовал для нее по 30,000 человек в год, но никогда не давали мне и половины, а в последний год было у меня рабочих не более 10,000. Недоставало также и материялов. Каждую зиму, [250] возвращаясь в Москву, подавал я записки самому Царю о необходимости быть лучше подкрепленным в моих работах, особливо при постройке шлюзов. Но Царь потерял тогда битву под Нарвою, и с Швециею продолжалась война, требовавшая множества войск и денег. Царю было не до меня, и в конце 1701 г. получил я повеление прекратить мои работы на некоторое время, оставя для надзора за ними одного из бывших при мне офицеров, дабы наблюдать за тем, что уже сделано; с остальными офицерами велено мне явиться в Москву, хотя шлюзы канала были почти кончены и самый канал наполовину выкопан. Меня отправили в Воронеж для другого дела. Царь сменил правителя Астраханского царства, князя Бориса Алексеевича Голицына, ибо соединение Волги и Дона происходило в его Астраханской области, и изъявил ему гнев свой за явное пренебрежение дела и недоставление мне людей и материялов. Князь Голицын был так раздражен сею немилостью, что сделался моим непримиримым врагом, и как он принадлежал к знатным людям, то его влияние нанесло мне много вреда по моей службе под начальством других впоследствии.
Кроме общего неудовольствия всех старых бояр против всяких предприятий, начинаемых Царем по совету иностранцов и прежде в России неслыханных, у князя Голицына была еще особенная причина неблагоприятствовать делу. Когда Брекель столь дурно устроил первые шлюзы и увидел свое невежество в занятиях сего рода, то, боясь последствий, бежал он, как я говорил о том. Но с тем вместе написал он Царю жалобу на Голицына, где доказывал, что ему никогда [231] не доставляли необходимого для работы, и что Голицын всячески препятствовал делу, даже однажды ударил его палкою и грозил повесить. Царь был тогда в отсутствии. По возвращении жестоко упрекал он Голицына за неподдержание сделанной ему доверенности. Голицын решительно восстал против работ соединения, говорил об них, как о деле невозможном, представлял их бесполезным отягощением государства, по причине множества требуемых для того людей, и употреблял все усилия представить их даже грехом, ибо, говорил он, если Бог положил известное течение рекам, безрассудно человеку стараться дать им другое направление.
По приезде моем в Москву, вследствие полученного приказа, представил я просьбу о выдаче мне должного жалованья, коего не получал я еще ни одной копейки, кроме 25 рублей (рубль сто копеек Русских, из коих каждая равнялась прежде Английскому пенсу, но после реформы Царя в монете, она стоит уже не более половины) в месяц, выдаваемых на прожиток, по особому приказу Царя, сверх 300 ф. ст., следуюших мне по договору.
В то время, Апраксин, коему не задолго до того Царь передал надзор за работами соединения Волги и Дона, имея притом главное начальство над строением кораблей, почему в последствии и был он великим адмиралом, вздумал переговорить со мною о царских кораблях, находившихся в Воронеже (городе на реке сего имени, впадающей в Дон). Построенные из сырого леса, корабли испортились в краткое время, так, что когда хотели их кренговать, то едва тронулись за них, они почти все разваливались. Я отвечал, что есть средство [232] которое можно употребить; что можно поставить их на сушь, не причиняя им большой ломки; что для того надобно перегородить реку, сделавши шлюз для ввода в загородку кораблей, когда шлюзом через другую загородку выльют из загороженного места воду. Апраксин отвечал мне, что если я могу исполнить предлагаемое мною, то окажу тем большую услугу, уверяя, что доставит мне вполне людей и материялы, и не только заплатит мне все следующее жалованье за бытность мою при нем, но будет мне покровителем в получении прежнего жалованья, если моя работа окажется удачною, чем принесу я великую выгоду в устройстве флота, предназначаемого Царем против Турков.
И так послан я был в Воронеж, в 1702 г., выбрал в устьи реки удобное место для поднятия воды, дабы можно было поставить тут корабли на подмостки, и в шестнадцать месяцов кончил мою работу весьма удовлетворительно; 15 кораблей, из коих иные были в 50 пушек, выдвинули мы на подмостки, починили их, переменили у многих обшивку, а потом принялись за другие.
Между тем, когда начал я просить следовавшего мне жалованья, несмотря на изъявляемую благодарность, вопреки данному обещанию, Апраксин отсрочил платеж, пока а не кончу другой работы, обещая тогда все заплатить сполна.
Царь приехал сам в Воронеж. По осмотре дела велел он мне исследовать: нельзя ли сделать шлюза выше по Воронежу, дабы большие, пушек в 80, корабли могли сюда плавать, ибо ему хотелось строить такие корабли иа Воронежской верфи.
Я осмотрел место и донес о возможности дела. Царь приказал начать его немедленно. Я принялся [233] в 1704 г., и на следующий год все кончил весьма хорошо. Шлюз был 43 фута в ширину, и вода в нем так глубока, что 80-ти пушечные корабли проходили свободно. Ворота сделаны были достаточные для стока воды, которая весною при таянии снегов чрезвычайно наполняет реки в Московии и мчит льдины с невероятною силою. Но шлюзы мои оказались прочны и хорошо построены, так, что водополье не только не разрушило их, как все опасались, но даже нисколько не повредило. Многие из находящихся ныне в Лондоне особ видели мою работу и подтвердят мои слова.
Исполнивши в Воронеже все предположенное, я просил Апраксина о моем жалованьи, но увидел, что он не слишком готов сдержать данное мне обещание, ибо отговорился по прежнему, и я был так же, как прежде, далек от получения следующих мне денег. Он уверял меня, что постарается все заплатить, что мне теперь нет особенной надобности в деньгах, что сверх того без графа Головина ему нельзя свести со мной счета, а Головин находится с Царем. Правда, что не желая привести меня в совершенную безнадежность, по окончании работы сделал он мне подарок, стоивший сотни две с половиною фунт. стерлингов.
Легко сделать шлюзы для учинения реки судоходною и способною для небольших судов, на коих перевозят внутренние произведения, при чем надобно удержать небольшое количество воды и разлив ее бывает невелик. Такие работы везде производятся. Но я не знаю, был ли где пример, чтобы реку сделали судоходною для кораблей столь огромной величины, как сказано выше. Дно реки, где надлежало поставить последний шлюз, было столь притом [234] неудобно, и из земли выходило так много воды, когда я начал копать, что всеми насосами, какие у нас были, не могли мы ее вычерпать, желая поставить шлюз в надлежащую глубину. Я принужден был отложить работу на шесть недель, пока приго-товил машину, беспрерывно работавшую несколько месяцов, и выбрасывавшую воды от 10-ти до 12-ти бочек в минуту. Когда начал я ею действовать, Царь опять прибыл в Воронеж, приходил ко мне много раз, в сопровождении своих вельмож, и был весьма мною доволен. Такую машину в первый раз сделал я в Портсмуте, 23 года прежде, когда я был еще лейтенантом на корабле Монтагю, который надобно было починить.
Я занимался сим трудом в Воронеже, когда явился туда Поляк, принявший Греческую веру и употребленный для сооружения верфи в порте Таганрогском на Азовском море. Там предполагали содержать царские корабли, но как против порта был мыс, воды оказалось недостаточно и гавань засыпало песками, то и принуждемы были бросить все уже в половину конченное, да и Таганрог по последнему миру отдан Туркам. Упомянутому Поляку приказано переделать верфь Воронежскую, так, чтобы на ней строились корабли в 80 пушек и ходили камели для препровождения судов по Дону и перевода их через Азовские мели, находящиеся в 1000 верстах от устья Воронежи. Царь распорядился тем бывши в Воронеже, незадолго до окончания моей работы.
Тогда была зима. К Царю прискакал курьер из Польши, и Е. В. ночью поспешно отправился в путь, приказавши письменно Апраксину потребовать от меня замечания, касательно водополья на будущий [235] год, и взять от меня и трех корабельных мастеров, Англичан Козенца н Ная и одного Москвитянина, заметки касательно места, где предполагали заложить новую верфь Воронежскую. Мнения всех были противны моему, как в выборе места на пещаном грунте, так и касательно постройки по методе вовсе неудобной. Я настоял у Апраксина, сначала словесно, изъявляя мои опасения о будущей опасности, по негодности избранного места и по неудобству предположенного строения, предсказывая, что при первом большом разливе река размоет все строение и даже повредит самые корабли на верфи, если их заложат, что потом и сбылось. Но Апраксин думал, что я спорю из упрямства, и доверился совершенно строителю верфи, уверявшему в прочности дела. Апраксина увлекли особенно один Московитский архитектор и еще одна знатная особа. Тот и другой интересовались постройкою вопреки мне, ибо по близости назначенного места было селение, принадлежавшее упомянутой знатной особе, и постройка обещала ему большие выгоды. Таким образом слов моих не слушали, и для оправдания своего решился я изложить все в записке, которую отдал Апраксину. Я изобразил неизбежную непрочность постройки, по негодной местности и по дурной методе; указал на другое место, изъяснив и другую методу строения ; приложил притом и рисунок, где показал количество воды, какое должна выдерживать верфь, сравнительно с высотою весеннего водополья - важное обстоятельство, расчетом коего доказывал я основательность моих возражений.
Но, невзирая на все мои представлееия, Апраксин велел строить там, где, и так, как ему говорили мои противники. Положили, чтобы верфь, [236] где сооружались царские корабли, перенесть из Воронежа несколько верст ниже. Царский дом, а равно и домы разных чиновников и вельмож, деревянные, как обыкновенно строят в Московии для легчайшей переноски, перенесли туда, вместе с жилищами работников. Новую верфь окружили большими укреплениями и правильными бастионами с наивозможною поспешностью, но истративши нисколько сот тысячь рублей, после трехлетних бесполезных усилий и работ, принуждены были наконец все бросить, ибо река при каждом водопольи подмывала основания и разрушала работы. Вследствие сего Апраксин начал опасаться касательно меня, боясь, что когда-нибудь Царь узнает о начале им дела вопреки моему мнению. Случилось, что гораздо прежде сообщил я ему мысль мою о том, как в мирное время предохранить от гибели построенные в Воронеже корабли, и Царь был весьма недоволен, что мнение мое Апраксин передал ему неверно. Подробности сего дела скучно было бы здесь означать, и довольно сказать только, что потому и другому обстоятельству Апраксин был против меня весьма предупрежден и вовсе не расположен отдавать мне справедливость.
Я составил для своей безопасности изложение обо всем, что касалось постройки Воронежской верфи, приложив и планы, дабы показать невыгодные последствия непринятия моего совета, и утверждая, что время убедит в истине слов моих. Все показал я г-ну Витворду, Английскому послу при особе Царя, консулу нашему, г-ну Гудфеллоу, и другим Англичанам, что происходило в 1706 г., за два года до того, когда противники мои приметили свою погрешность, принуждены были оставить [237] работу, и устроили в другом месте верфь для постройки небольших судов, без сооружения бассейна, что предполагалось в начале.
Кончивши занятия мои в Воронеже, жил я несколько месяцов в Москве, не получая никаких приказаний. Тогда Е. В. вздумалось привесть в исполнение мой проэкт, о коем я упомянул выше, для предупреждения погибели кораблей Воронежских в мирное время. Я предлагал поставить их в сухом доке, устроивши шлюз, коим можно бы вводить и выводить корабли по желанию, наполняя док водою и спуская ее. Корабли надлежало разделить, и поставить их в каждом отделении по 10, или по 20, как найдут за лучшее, выдвигая каждый корабль на подмостки, как делается в Англии, дабы, когда в последствии доски отстанут от сухости и конопать ослабнет, можно было и то и другое отделить от корабельного основания, оставляя в все время стоянки люки и амбразуры открытыми.
Мое предположение основывалось на том, что всякое деревянное строение, подверженное переменам погоды, скоро повреждается. Особенно суда, претерпевающие туман и дожди зимою, а жары летом, находясь в воде, от которой проникает в них влажность между обшивкою, куда нет прохода воздуху, по сим причинам должны особенно подвергаться гниению. С другой стороны, все прикрытое от перемен воздуха, и всегда находящееся постоянно в воде, или всегда сухое, может сохраняться долее и лучше. Потому предполагал я, что, сохраняя корабли совершенно сухими в мирное время, можно было вдвое более продержать их без исправлений. Кроме того рассчитывал я, что сухой док, находясь в удобном расположении, кроме средств [238] сохранения судов в мирное время, представляет еще удобство в военное время для вооружения и починки. Мой опыт устройства дока в устьи Воронежа служил доказательством; вся разница была в том, что в нем нельзя было вдруг спустить на воду всех потребных кораблей, для чего следовало приготовить место обширнее, оградив его для безопасности от огня и злонамеренных людей стенами и рвом. Таким образом значительно уменьшались труды и издержки, потребные каждый раз, и то, что издержали бы для устройства и содержания дока, было ничтожно в сравнении с ежегодными расходами на поддержание флота.
Апраксин, которого просил я представить о моем предположении Царю, вызываясь притом принять на себя работу, сделал представление весьма невыгодное, как о деле невозможном. Но добрый приятель мой, г-н* Генрих Стиль, поднес о том объяснение противное, и изложенная на бумаге мысль моя была принята и вполне одобрена Царем. Потому и вызван был я в Москву для свидания с Е. В., но проживши без дела несколько месяцов, не мог его дождаться, и получил, наконец, от него повеление из Польши ехать на Дон и приискать удобное место, где можно б было привести в исполнение мой проэкт.
Немедленно отправился я и осмотрел положение пяти рек, впадающих в Дон. Возвратясь в Москву, представил я Апраксину мое донесение о выборе места, и расчеты о том, сколько потребно мне людей и материялов. Ехавши тогда в Петербург, Апраксин взял мою записку, а по приезде в Москву обратно известил меня, что Е. Ц. В. отвечал приказом готовить лес, не начиная, [239] однакож работы, пока он сам не осмотрит назначенного мною места и не даст на то особого приказания.
Апраксин сказал мне еще, что ему нелепо заплатить мне часть жалованья, и что он приказал одному из чиновников счесться со мною; вскоре надеялся я после сего получить мои деньги. Апраксин казался ласковым со мною и однажды в разговоре сказал мне, что Царь весьма озабочен войною в Польше, и, вероятно, пройдет много времени, пока он приедет в Москву, отправится на выбранное мною место и велит начинать работу. Что же вы будете делать между тем? прибавил Апраксин с улыбкою. Я отвечал, что если работа отложена и мне теперь нечего делать, не позволят ли мне съездить в Англию, повидаться с друзьями, а по возвращении моем, месяцов черезь восемь или десять, тем ревностнее примусь я за дело. Апраксин одобрил мысль мою и велел мне подать просьбу об отпуске, после чего, говорил он, напишете он о том к Царю.
Просьба моя была хитростью, употребленною для моей погибели со стороны моих врагов. Апраксин представил Царю, что я хочу оставить его службу, что предложение мое сохранять корабли в сухом доке передал я Английскому посланнику, дабы употребить его в пользу Англии, и что, узнавши о моих неприязненных намерениях остановил он выдачу мне и жалованья. Сам Апраксин признавался мне потом, что его действительно во всем том уверили, и что он, охраняя себя, должен был все вполне передать Царю.
(продолжение следует)
Я увидела, как Перри без удовлетворения сообщает, что он был прав, когда делали по-своему, вопреки его правильному объяснению. Увидела, как это больно отдавалось каждый раз в его душе. А ведь человек приехал с мечтой о деле! Он приехал, как сторонник идей Петра, с которым он встретился в Голландии. Он так и пишет, что удостоился чести познакомиться с Петром.
Капитан-инженер из Глостершира
Джон Перри родился на юго-западе Англии в 1670 году. Подростком, жаждая странствий и славы, вступил в королевский флот и, отличившись недюжинной отвагой и глубоким знанием мореходного дела, вскоре, в апреле 1689 года, был представлен к чину лейтенанта.
Годом спустя получил ранение в руку во время боя с французским капером. Под жестоким обстрелом восьмифунтовыми гранатами и цепными ядрами-книппелями, в гуще отчаянного сражения с абордажной командой противника Перри оставался на посту до тех пор, пока последний корсар не был выброшен за борт.
Однако необработанная во время рана воспалилась, и судовой лекарь, дабы спасти жизнь впавшему в горячку юному лейтенанту, вынужден был отнять руку.
Списанный на берег офицер не пал духом. Возглавил и успешно провел строительство сухого дока для больших судов в Портсмуте.
В награду получил чин капитана. И брандер под команду. Однако, в 1693 году, после годичного похода в Вест-Индию, его судно было атаковано у берегов Ирландии двумя французскими каперами. На этот раз, застигнутый врасплох, Пери был вынужден сдаться. В соответствии с практикой того времени, по возвращении в Англию его за потерю корабля предали военному суду и приговорили к 10 годам лишения свободы.
Перри заточили в тюрьму Маршалси, но в июне 1697 года после обращения в Совет Адмиралтейства помиловали и оправдали.
Он добился славы, занимаясь мирным обустройством доков, шлюзов и каналов. Это и вызвало интерес к нему побывавшего в Англии в 1698 году русского царя Петра. После личных бесед царя со шлюзовых дел мастером и совместного изучения каналов и доков, устроенных Перри в Англии и в Голландии, посланник граф Фёдор Головин предложил капитану 300 фунтов стерлингов в год за работу в России. Кроме того, русское правительство взяло на себя уплату путевых расходов, обязалось выдавать деньги на содержание во время исполнения служебных поручений, а затем, после окончания дела, назначить известное вознаграждение, способное удовлетворить мастера." (Източник: http://retro.zp.ua/nature/rive... )
Джон Перри капитан и инженер
ЗАПИСКИ КАПИТАНА ПЕРРИ О БЫТНОСТИ ЕГО В РОССИИ С 1698-го ПО 1713 ГОД.
"Когда Его Царское Величество находился в Англии в 1698 году и изучал нашу систему строить и вооружать корабли, между многими особами, имевшими познание о делах сего рода и удостоенными чести его знакомства, был и я, рекомендованный маркизом Кармартеном, что ныне герцог Лидс, в г-м Думмером, бывшим тогда морским инспектором, а также и некоторыми другими, как человек, который может быть ему полезен в разных отношениях, при намерении его устроить в России флот, учредить внутреннее судоходство, и проч. - Переговоривши со мною, особенно о средствах сделать сообщение между реками Волгою и Доном, принял он меня в свою службу через посла своего, графа Головина, который условился со мною, чтобы мне получать по 300 ф. ст. ежегодно жалованья; кроме того платить мне издержки на путешествия, какие обязан я буду делать, и в добавок давать содержание, когда буду при должности, при достаточной награде особо за каждую оконченную мною работу.
Вскоре после нашего договора, Е. Ц. В. уехал в Голландию, и я находился при его свите. В Голландии собрал я, какие успел, замечания, после чего был отправлен прямо в Москву, с повелением [228] поспешить в Астраханскую область, удаленную от Москвы на тысячу верст (верста, или миля Русская, 3,504 Англ. футов, около двух третей Английской мили, а миля Английская, как известно, около трети часа езды). Мне поручили работу, проэктированную Царем, которою занимался уже инженер, и целью коей было соединение Волги с Доном, так, чтобы купеческие и военные корабли могли ходить в Черное и Каспийское море. Река Волга, протекая от 3-х до 4000 верст, впадает в Каспийское море, а Дон, коего течение вдвое меньше, в Черное море, посредством Палуса Меотидского, или Азовского моря, составляющего обширнейший морской залив.
Две упомянутые мною, великие реки удалены одна от другой на 140 верст, но сие расстояние весьма уменьшается двумя небольшими реками, из коих одна, Иловля, впадает в Дон, а другая, Камышинка, сливается в Волгу. На сих-то двух реках надлежало сделать шлюзы, дабы устроить по оным судоходство, после чего оставалось только прорыть канал, в том месте, где сии реки сближаются наиболее одна с другою, на расстоянии не более 4-х верст. Если бы сии работы приведены были в исполнение, выгоды для России оказались бы весьма значительны, особливо на случай воины с Турками, Крымскими Татарами и Персиянами, а также с народами, живущими окрест Каспийского моря. Проект канала можно видеть на карте, приложенной мною при сем сочинении. (Мы почли не нужным прилагать сию карту при нашем переводе; она весьма груба и неверна. Пр. Пер.)
Каналы Брекеля и Перри времен Петра I. Справа: остатки Волго-Донского канала времен Петра I.
Работы начаты были Брекелем, Немецким инженером, бывшим полковником царской службы. [229] Он славился в Московии своими познаниями в крепостной фортификации и других работах сего рода, но, кажется, имел весьма недостаточные сведения в том, за что взялся, ибо предположил канал самым нелепым образом. Первый сделанный им шлюз был построен на воздухе, так сказать, ибо он оставил под ним пустоту, сквозь которую вода потекла, только что заперли ворота шлюзные. Такая неудача была причиною, что, приехавши зимою в Москву, Брекель выпросил паспорт одному из своих служителей, которого будто бы посылает зач-то необходимым для его запятий за границу, и сам со взятым паспортом тайно убрался из Московии.
Царь узнал о том бывши в Англии, что и заставило его отправить меня поспешнее вперед, дабы осмотреть поскорее, есть ли возможность производить работы. Прибывши на место по царскому повелению, я осмотрел все в тот же год, когда вступил в царскую службу, всему составя план и образцы, что и имел честь немедленно представить Царю в Москве, по возвращении его из путешествия. Я доказал, что работа, начатая Брекелем, была вовсе бестолкова. Е. Ц. В. все очень хорошо выразумел, приказал мне заняться работою, начиная канал в другом направлении, мною предложением, более удобном, и где было менее труда, а особливо менее копанья земли, когда между тем устройство шлюзов было легче.
Три года сряду был я занят сею работою. Я требовал для нее по 30,000 человек в год, но никогда не давали мне и половины, а в последний год было у меня рабочих не более 10,000. Недоставало также и материялов. Каждую зиму, [250] возвращаясь в Москву, подавал я записки самому Царю о необходимости быть лучше подкрепленным в моих работах, особливо при постройке шлюзов. Но Царь потерял тогда битву под Нарвою, и с Швециею продолжалась война, требовавшая множества войск и денег. Царю было не до меня, и в конце 1701 г. получил я повеление прекратить мои работы на некоторое время, оставя для надзора за ними одного из бывших при мне офицеров, дабы наблюдать за тем, что уже сделано; с остальными офицерами велено мне явиться в Москву, хотя шлюзы канала были почти кончены и самый канал наполовину выкопан. Меня отправили в Воронеж для другого дела. Царь сменил правителя Астраханского царства, князя Бориса Алексеевича Голицына, ибо соединение Волги и Дона происходило в его Астраханской области, и изъявил ему гнев свой за явное пренебрежение дела и недоставление мне людей и материялов. Князь Голицын был так раздражен сею немилостью, что сделался моим непримиримым врагом, и как он принадлежал к знатным людям, то его влияние нанесло мне много вреда по моей службе под начальством других впоследствии.
Кроме общего неудовольствия всех старых бояр против всяких предприятий, начинаемых Царем по совету иностранцов и прежде в России неслыханных, у князя Голицына была еще особенная причина неблагоприятствовать делу. Когда Брекель столь дурно устроил первые шлюзы и увидел свое невежество в занятиях сего рода, то, боясь последствий, бежал он, как я говорил о том. Но с тем вместе написал он Царю жалобу на Голицына, где доказывал, что ему никогда [231] не доставляли необходимого для работы, и что Голицын всячески препятствовал делу, даже однажды ударил его палкою и грозил повесить. Царь был тогда в отсутствии. По возвращении жестоко упрекал он Голицына за неподдержание сделанной ему доверенности. Голицын решительно восстал против работ соединения, говорил об них, как о деле невозможном, представлял их бесполезным отягощением государства, по причине множества требуемых для того людей, и употреблял все усилия представить их даже грехом, ибо, говорил он, если Бог положил известное течение рекам, безрассудно человеку стараться дать им другое направление.
По приезде моем в Москву, вследствие полученного приказа, представил я просьбу о выдаче мне должного жалованья, коего не получал я еще ни одной копейки, кроме 25 рублей (рубль сто копеек Русских, из коих каждая равнялась прежде Английскому пенсу, но после реформы Царя в монете, она стоит уже не более половины) в месяц, выдаваемых на прожиток, по особому приказу Царя, сверх 300 ф. ст., следуюших мне по договору.
В то время, Апраксин, коему не задолго до того Царь передал надзор за работами соединения Волги и Дона, имея притом главное начальство над строением кораблей, почему в последствии и был он великим адмиралом, вздумал переговорить со мною о царских кораблях, находившихся в Воронеже (городе на реке сего имени, впадающей в Дон). Построенные из сырого леса, корабли испортились в краткое время, так, что когда хотели их кренговать, то едва тронулись за них, они почти все разваливались. Я отвечал, что есть средство [232] которое можно употребить; что можно поставить их на сушь, не причиняя им большой ломки; что для того надобно перегородить реку, сделавши шлюз для ввода в загородку кораблей, когда шлюзом через другую загородку выльют из загороженного места воду. Апраксин отвечал мне, что если я могу исполнить предлагаемое мною, то окажу тем большую услугу, уверяя, что доставит мне вполне людей и материялы, и не только заплатит мне все следующее жалованье за бытность мою при нем, но будет мне покровителем в получении прежнего жалованья, если моя работа окажется удачною, чем принесу я великую выгоду в устройстве флота, предназначаемого Царем против Турков.
И так послан я был в Воронеж, в 1702 г., выбрал в устьи реки удобное место для поднятия воды, дабы можно было поставить тут корабли на подмостки, и в шестнадцать месяцов кончил мою работу весьма удовлетворительно; 15 кораблей, из коих иные были в 50 пушек, выдвинули мы на подмостки, починили их, переменили у многих обшивку, а потом принялись за другие.
Между тем, когда начал я просить следовавшего мне жалованья, несмотря на изъявляемую благодарность, вопреки данному обещанию, Апраксин отсрочил платеж, пока а не кончу другой работы, обещая тогда все заплатить сполна.
Царь приехал сам в Воронеж. По осмотре дела велел он мне исследовать: нельзя ли сделать шлюза выше по Воронежу, дабы большие, пушек в 80, корабли могли сюда плавать, ибо ему хотелось строить такие корабли иа Воронежской верфи.
Я осмотрел место и донес о возможности дела. Царь приказал начать его немедленно. Я принялся [233] в 1704 г., и на следующий год все кончил весьма хорошо. Шлюз был 43 фута в ширину, и вода в нем так глубока, что 80-ти пушечные корабли проходили свободно. Ворота сделаны были достаточные для стока воды, которая весною при таянии снегов чрезвычайно наполняет реки в Московии и мчит льдины с невероятною силою. Но шлюзы мои оказались прочны и хорошо построены, так, что водополье не только не разрушило их, как все опасались, но даже нисколько не повредило. Многие из находящихся ныне в Лондоне особ видели мою работу и подтвердят мои слова.
Исполнивши в Воронеже все предположенное, я просил Апраксина о моем жалованьи, но увидел, что он не слишком готов сдержать данное мне обещание, ибо отговорился по прежнему, и я был так же, как прежде, далек от получения следующих мне денег. Он уверял меня, что постарается все заплатить, что мне теперь нет особенной надобности в деньгах, что сверх того без графа Головина ему нельзя свести со мной счета, а Головин находится с Царем. Правда, что не желая привести меня в совершенную безнадежность, по окончании работы сделал он мне подарок, стоивший сотни две с половиною фунт. стерлингов.
Легко сделать шлюзы для учинения реки судоходною и способною для небольших судов, на коих перевозят внутренние произведения, при чем надобно удержать небольшое количество воды и разлив ее бывает невелик. Такие работы везде производятся. Но я не знаю, был ли где пример, чтобы реку сделали судоходною для кораблей столь огромной величины, как сказано выше. Дно реки, где надлежало поставить последний шлюз, было столь притом [234] неудобно, и из земли выходило так много воды, когда я начал копать, что всеми насосами, какие у нас были, не могли мы ее вычерпать, желая поставить шлюз в надлежащую глубину. Я принужден был отложить работу на шесть недель, пока приго-товил машину, беспрерывно работавшую несколько месяцов, и выбрасывавшую воды от 10-ти до 12-ти бочек в минуту. Когда начал я ею действовать, Царь опять прибыл в Воронеж, приходил ко мне много раз, в сопровождении своих вельмож, и был весьма мною доволен. Такую машину в первый раз сделал я в Портсмуте, 23 года прежде, когда я был еще лейтенантом на корабле Монтагю, который надобно было починить.
Я занимался сим трудом в Воронеже, когда явился туда Поляк, принявший Греческую веру и употребленный для сооружения верфи в порте Таганрогском на Азовском море. Там предполагали содержать царские корабли, но как против порта был мыс, воды оказалось недостаточно и гавань засыпало песками, то и принуждемы были бросить все уже в половину конченное, да и Таганрог по последнему миру отдан Туркам. Упомянутому Поляку приказано переделать верфь Воронежскую, так, чтобы на ней строились корабли в 80 пушек и ходили камели для препровождения судов по Дону и перевода их через Азовские мели, находящиеся в 1000 верстах от устья Воронежи. Царь распорядился тем бывши в Воронеже, незадолго до окончания моей работы.
Тогда была зима. К Царю прискакал курьер из Польши, и Е. В. ночью поспешно отправился в путь, приказавши письменно Апраксину потребовать от меня замечания, касательно водополья на будущий [235] год, и взять от меня и трех корабельных мастеров, Англичан Козенца н Ная и одного Москвитянина, заметки касательно места, где предполагали заложить новую верфь Воронежскую. Мнения всех были противны моему, как в выборе места на пещаном грунте, так и касательно постройки по методе вовсе неудобной. Я настоял у Апраксина, сначала словесно, изъявляя мои опасения о будущей опасности, по негодности избранного места и по неудобству предположенного строения, предсказывая, что при первом большом разливе река размоет все строение и даже повредит самые корабли на верфи, если их заложат, что потом и сбылось. Но Апраксин думал, что я спорю из упрямства, и доверился совершенно строителю верфи, уверявшему в прочности дела. Апраксина увлекли особенно один Московитский архитектор и еще одна знатная особа. Тот и другой интересовались постройкою вопреки мне, ибо по близости назначенного места было селение, принадлежавшее упомянутой знатной особе, и постройка обещала ему большие выгоды. Таким образом слов моих не слушали, и для оправдания своего решился я изложить все в записке, которую отдал Апраксину. Я изобразил неизбежную непрочность постройки, по негодной местности и по дурной методе; указал на другое место, изъяснив и другую методу строения ; приложил притом и рисунок, где показал количество воды, какое должна выдерживать верфь, сравнительно с высотою весеннего водополья - важное обстоятельство, расчетом коего доказывал я основательность моих возражений.
Но, невзирая на все мои представлееия, Апраксин велел строить там, где, и так, как ему говорили мои противники. Положили, чтобы верфь, [236] где сооружались царские корабли, перенесть из Воронежа несколько верст ниже. Царский дом, а равно и домы разных чиновников и вельмож, деревянные, как обыкновенно строят в Московии для легчайшей переноски, перенесли туда, вместе с жилищами работников. Новую верфь окружили большими укреплениями и правильными бастионами с наивозможною поспешностью, но истративши нисколько сот тысячь рублей, после трехлетних бесполезных усилий и работ, принуждены были наконец все бросить, ибо река при каждом водопольи подмывала основания и разрушала работы. Вследствие сего Апраксин начал опасаться касательно меня, боясь, что когда-нибудь Царь узнает о начале им дела вопреки моему мнению. Случилось, что гораздо прежде сообщил я ему мысль мою о том, как в мирное время предохранить от гибели построенные в Воронеже корабли, и Царь был весьма недоволен, что мнение мое Апраксин передал ему неверно. Подробности сего дела скучно было бы здесь означать, и довольно сказать только, что потому и другому обстоятельству Апраксин был против меня весьма предупрежден и вовсе не расположен отдавать мне справедливость.
Я составил для своей безопасности изложение обо всем, что касалось постройки Воронежской верфи, приложив и планы, дабы показать невыгодные последствия непринятия моего совета, и утверждая, что время убедит в истине слов моих. Все показал я г-ну Витворду, Английскому послу при особе Царя, консулу нашему, г-ну Гудфеллоу, и другим Англичанам, что происходило в 1706 г., за два года до того, когда противники мои приметили свою погрешность, принуждены были оставить [237] работу, и устроили в другом месте верфь для постройки небольших судов, без сооружения бассейна, что предполагалось в начале.
Кончивши занятия мои в Воронеже, жил я несколько месяцов в Москве, не получая никаких приказаний. Тогда Е. В. вздумалось привесть в исполнение мой проэкт, о коем я упомянул выше, для предупреждения погибели кораблей Воронежских в мирное время. Я предлагал поставить их в сухом доке, устроивши шлюз, коим можно бы вводить и выводить корабли по желанию, наполняя док водою и спуская ее. Корабли надлежало разделить, и поставить их в каждом отделении по 10, или по 20, как найдут за лучшее, выдвигая каждый корабль на подмостки, как делается в Англии, дабы, когда в последствии доски отстанут от сухости и конопать ослабнет, можно было и то и другое отделить от корабельного основания, оставляя в все время стоянки люки и амбразуры открытыми.
Мое предположение основывалось на том, что всякое деревянное строение, подверженное переменам погоды, скоро повреждается. Особенно суда, претерпевающие туман и дожди зимою, а жары летом, находясь в воде, от которой проникает в них влажность между обшивкою, куда нет прохода воздуху, по сим причинам должны особенно подвергаться гниению. С другой стороны, все прикрытое от перемен воздуха, и всегда находящееся постоянно в воде, или всегда сухое, может сохраняться долее и лучше. Потому предполагал я, что, сохраняя корабли совершенно сухими в мирное время, можно было вдвое более продержать их без исправлений. Кроме того рассчитывал я, что сухой док, находясь в удобном расположении, кроме средств [238] сохранения судов в мирное время, представляет еще удобство в военное время для вооружения и починки. Мой опыт устройства дока в устьи Воронежа служил доказательством; вся разница была в том, что в нем нельзя было вдруг спустить на воду всех потребных кораблей, для чего следовало приготовить место обширнее, оградив его для безопасности от огня и злонамеренных людей стенами и рвом. Таким образом значительно уменьшались труды и издержки, потребные каждый раз, и то, что издержали бы для устройства и содержания дока, было ничтожно в сравнении с ежегодными расходами на поддержание флота.
Апраксин, которого просил я представить о моем предположении Царю, вызываясь притом принять на себя работу, сделал представление весьма невыгодное, как о деле невозможном. Но добрый приятель мой, г-н* Генрих Стиль, поднес о том объяснение противное, и изложенная на бумаге мысль моя была принята и вполне одобрена Царем. Потому и вызван был я в Москву для свидания с Е. В., но проживши без дела несколько месяцов, не мог его дождаться, и получил, наконец, от него повеление из Польши ехать на Дон и приискать удобное место, где можно б было привести в исполнение мой проэкт.
Немедленно отправился я и осмотрел положение пяти рек, впадающих в Дон. Возвратясь в Москву, представил я Апраксину мое донесение о выборе места, и расчеты о том, сколько потребно мне людей и материялов. Ехавши тогда в Петербург, Апраксин взял мою записку, а по приезде в Москву обратно известил меня, что Е. Ц. В. отвечал приказом готовить лес, не начиная, [239] однакож работы, пока он сам не осмотрит назначенного мною места и не даст на то особого приказания.
Апраксин сказал мне еще, что ему нелепо заплатить мне часть жалованья, и что он приказал одному из чиновников счесться со мною; вскоре надеялся я после сего получить мои деньги. Апраксин казался ласковым со мною и однажды в разговоре сказал мне, что Царь весьма озабочен войною в Польше, и, вероятно, пройдет много времени, пока он приедет в Москву, отправится на выбранное мною место и велит начинать работу. Что же вы будете делать между тем? прибавил Апраксин с улыбкою. Я отвечал, что если работа отложена и мне теперь нечего делать, не позволят ли мне съездить в Англию, повидаться с друзьями, а по возвращении моем, месяцов черезь восемь или десять, тем ревностнее примусь я за дело. Апраксин одобрил мысль мою и велел мне подать просьбу об отпуске, после чего, говорил он, напишете он о том к Царю.
Просьба моя была хитростью, употребленною для моей погибели со стороны моих врагов. Апраксин представил Царю, что я хочу оставить его службу, что предложение мое сохранять корабли в сухом доке передал я Английскому посланнику, дабы употребить его в пользу Англии, и что, узнавши о моих неприязненных намерениях остановил он выдачу мне и жалованья. Сам Апраксин признавался мне потом, что его действительно во всем том уверили, и что он, охраняя себя, должен был все вполне передать Царю.
(продолжение следует)