См. здесь же "Вечный Зов",
ment52.livejournal.com/3033.html________________________________
Я никогда особенно не испытывал в отношении себя проявлений антисемитизма. Хоть и являюсь на четверть евреем.
С малых лет и примерно до двенадцати слово “жид” вообще ассоциировалось в моем сознании со словом “жадность”. Не делишься с друзьями конфетами или игрушками - значит жадный, “жид”. Тривиальное чередование гласных.
Даже слыша в те годы по радио сообщения о безобразиях, якобы, творимых Израилем, я не знал, что Израиль - еврейское государство.
В конце концов, лет в тринадцать, вымогая у отца рубль-другой на какую-то необходимую для меня покупку, я со зла обозвал его “жидом”. Имея в виду все ту же жадность.
Отец обомлел и надавал мне по морде. В нем-то еврейской крови было аж половина. Что он всячески старался не подчеркивать.
От такой неожиданной реакции предка я начал задумываться о смысле слов. Начали вспоминаться фрагменты из почти заученного наизусть “Как закалялась сталь ”*. Про еврейские погромы.
Но все это проходило где-то на задворках сознания.
***
Глубокая осень 1967 года.
Контрольная работа по обществоведению в “ремеслухе”.
Преподаватель - импозантный мужик средних лет, кондовый партийный работник. Хоть сканируй и на плакат печатай. Я считаюсь хорошим учеником, явно отличаясь от соучеников, деревенского быдла, понаехавшего в славный город.
В контрольной работе я почему-то (никто меня этому не учил!) указываю в качестве одного из основных завоеваний социализма… - прекращение государственной антисемитской политики. Попадаю, прямо-таки, в жопу пальцем.
Преподаватель, зачитывая лучшие работы вслух, привычно берет мою. Молчит, шевеля губами. И с ужасом откидывает ее куда-то в сторону.
Я ничего не понимаю.
А на завоеванном Синайском полуострове обосновывается Израиль.
А советские евреи начинают роптать против политики родной партии за право выезда на историческую родину.
А СССР, наконец, попросту разрывает с Израилем дипломатические отношения…
***
Почти тогда же. Зимние каникулы в январе 1968 года. Туристский поезд.
В рамках временно сложившегося коллектива одного вагона я занимаю авторитетную позицию среди парней.
Таллин. Последний вечер поездки. Завтра будем дома.
Не хватает денег на выпивку. Мне докладывают, что у парня в первом купе, Вити Брускина (помню же фамилию!), “жида поганого”, есть деньги.
Идем кодлой в это купе. И, угрожая мордобоем, вымогаем у “жидовской морды” рубля три. Сколько у него есть. Про “жидовскую морду” говорю именно я. С понтом. Без малейшего ощущения предательства соотечественников. А еще вернее - без существенного осознания мерзости сказанного.
Парень бледный. Молчит, но деньги отдает.
***
Зима 1971 года. Учебный отряд ВМФ в Пинске.
Четвертый месяц моей службы.
Несу службу в ночном патруле по расположению части.
Около двух часов ночи захожу в казарму и начинаю будить сменщика, Валеру Скидина из Запорожья.
Скидин не хочет пробуждаться и идти меня сменять.
Свирепею и дергаю его за ногу. Лежащего на верхней койке.
В ответ получаю ногой в вонючем носке по лицу. И отповедь: “Пошел на хуй, жидовская морда!”
Это супер оскорбление.
В темноте бью Скидина кулаками, рву его пальцами, грызу его зубами. Периодически натыкаясь лицом на вонючий носок.
От завязавшейся драки просыпается почти вся рота.
К несчастью в роте ночует и ротный командир. Капитан третьего ранга… Мацев. Кондовый сын Авраамов. Как и все немногочисленные евреи-офицеры в СССР, страшно боящийся как-либо проявить de-facto свою национальную принадлежность.
Мацев лично пресекает наш межнациональный конфликт.
На первоначальном разборе полетов я сгоряча рассказываю ему все, как было. В том числе и про “жидовскую морду”. Еврейский командир в смятении. Политработники уже в курсе конфликта. Скандал разгорается. Не просто драка в роте, а еще и на межнациональной почве. Под командованием еврейского капитана третьего ранга.
Как вопрос решается среди отцов-командиров - на знаю. Но нам с Валерой Скидиным через пару дней Мацев объявляет по пять нарядов вне очереди на службу. И десять дней мы с ним парой ходим дневальными по роте. Хуже наказания не придумать.
Но ни антисемитского, ни, тем более, русофобского пламени в роте не разгорается.
***
1972 год.
Приемный центр Краснознаменного Узла связи Штаба Черноморского Флота.
На ночных вахтах от скуки кручу свободный приемник, слушая эфир. Но не музыку, как мои друзья, а “вражьи голоса”.
А по “голосам” рассказывают о каких-то судебных процессах в СССР. О группах евреев, выступающих с какими-то “открытыми письмами” к советскому правительству. С требованиями отпустить их на землю “где их предки сажали хлеб и растили скот”.
Мне до фени Моисей и его паства.
Мне до фени обетованная земля.
В Холокосте, в конце концов, никто из непосредственно известных мне моих родственников не погиб.
Но мне интересно, что в этой совдепии, оказывается, кто-то может протестовать.
Кроме меня.
И не перед дебилами-командирами, а аж перед правительством.
На досуге я начинаю пересказывать друзьям-матросикам содержание передач “голосов”. Штатный стукач Сережа Мищенко стучит, куда надо.
Меня вызывает на предварительную беседу замполит. Вразумляет.
Со своими 11-ю классами ленинградской вечерней школы я на порядок грамотнее косноязычного замполита, бывшего комсомольца из какой-то донбасской шахты. Да и поумнее немного. Изображаю в разговоре возникший страх перед возможными карами, и этот придурок оставляет меня в покое, считая цель беседы достигнутой.
Командиры принимают меры по пресечению бесконтрольного использования личным составом радиоприемной аппаратуры. Вернее делают вид, что принимают. В армии же главное - не сделать что-то, а сделать вид чего-то.
И, как сейчас понимаю, опять где-то тушится потенциальный скандал.
***
1974 год.
Поступление на вечернее отделение юрфака.
Рассказы более осведомленных друзей об установленных партийными органами лимитах на поступление евреев в ЛГУ. Особенно на дневной юрфак. И о решении в порядке исключения принять дочку профессора Явича.
Два сопливых однокурсника - семнадцатилетние вундеркинды Юлик Пезе** и Саша Полесицкий.*** Один - сын Аси Львовны - замдекана по заочному отделению. Другой - сын арбитра областного арбитража. Кому, как не им, учиться на юрфаке. Но на дневное отделение им путь закрыт.
Тихий пересказ в курилках факультета свежей истории отъезда в Израиль профессора Иоффе. Светила по гражданскому праву. Которого пытались склонить к родительскому проклятью детей, уже отбывших куда-то в ту же сторону. И который демонстративно от данного предложения отказался.
***
1981 год.
Поступление на службу в милицию.
Каляева , 19. Управление кадров ГУВД
Также не шибко грамотный, кадровик Козлов Александр Яковлевич при очередной встрече начинает со мною вести разведывательный допрос по поводу моего возможного отъезда в землю обетованную.
Объясняю козлу, что он плохо изучил мою биографию. Ибо единственный полноценный еврей в моей генетике, дед Григорий Борухович Лучинский, был ветераном органов ЧК-ГПУ-НКВД. И делаю оскорбленный за честь деда вид.
Вопрос закрывается.
***
А потом еще много чего.
***
А потом плачущий еврей-драйвер в Вирджинии***
***
2000 год.
По дороге на работу подвожу на машине, как случайного пассажира, раввина. До синагоги на Лермонтовском.
Получаю от него короткую лекцию о том, что христианство, в особенности ортодоксальное, воспевает нищету, праздность, паразитизм монахов и т.п. А иудаизм - обогащение. Бизнес!!!
Потому и выжили евреи.
***
2001 год.
Беседую с коллегой Эмилией Ильиничной Левиной. Блокадница. Работает адвокатом примерно столько же, сколько я живу.
Объясняю ей, что никогда лично не испытывал болезненных проявлений бытового или государственного антисемитизма. И что именно поэтому я объективен в своем яростном неприятии этого антисемитизма, как чего-то грязного, тупого, свойственного убогому русскому быдлу, неспособному чего-либо в жизни путного создать.
А сам демонстративно вворачиваю в свою речь всякое “бекицер”, простите, “поц” и тому подобную экзотику. И из мобильного телефона у меня вместо звонка несется “Хава нагила”.
***
А как же меня сейчас, через тридцать пять лет, вспоминает тот Брускин из туристического поезда?…
Воскресенье, 27 Января 2002 г. 21:02:26
==================
* Домашняя реликвия - “Как закалялась сталь” с дарственной надписью слепого Николая Островского своему бывшему однополчанину Григорию Боруховичу Лучинскому, моему еврейскому деду. В детстве книга была выучена мною близко к тексту.
В семидесятые, работая в Ломоносовском торге, познакомился с Мишей Шустерманом, заведующим винной “разливухой”, именуемой в народе “капельница” или… “синагога”. Миша оказался земляком Островского - из Шепетовки. Потомок спасавшихся Павкой Корчагиным шепетовских евреев. Рассказал ему про эту книжку. И поимел даже предложение выгодной ее продажи. Как крутого раритета. Но не продал, до сих пор храню.
** Юлик после окончания юрфака поработал немного адвокатом и, естественно, уехал из Совдепа. Мама, Ася Львовна, выпустила мой курс (заканчивал-то я заочно) и ушла из Университета. Тоже за что-то съели.
*** Саша - умница. На втором курсе был забран в армию. Отслужил. Восстановился на заочном. Сдал все пропущенные дисциплины и все предстоящие. По индивидуальному плану. И закончил юрфак раньше меня. Сейчас - генеральный директор радиостанции “Европа Плюс”. Мне приходилось в раннем юрисконсультстве в 70-е годы бывать в процессах у Моисея Натановича Полесицкого в областном арбитраже на Невском, 12. Он и сейчас еще, кажется, работает в арбитражном суде на Суворовском.
**** См. здесь же "Вечный Зов",
ment52.livejournal.com/3033.html © Юрий Лучинский