История из жызни
Ну вот, кажется, я вылакала достаточно, чтобы немножко предаться воспоминаниям и малость даже пооткровенничать с вами, друзья.
С чего начать?
Расскажу пожалуй о тех далеких временах, когда я работала на одном из центральных телеканалов тем почти единственным, кем может работать на одном из центральных телеканалов девица с обыкновенным для наших широт сортом ветра в голове. Мы тогда дружили с Ириной, эта дружба продлилась почти восемь лет, рекордное количество времени для женских дружб городского типа. Ирина была гимнасткой и фигуристкой, на льду она и сломала позвоночник. Я заходила к ней в больницу, к ней вообще ходило много сочувствующих, но она, несмотря ни на что, держалась молодцом. Теперь она довольно известная писательница, как раз производительница того самого чиклита, который мне так не нравится. На этой почве мы с ней и поссорились. А влюблены мы были обе в Евгения Травова (назовем его так), который вёл нашу программу.
Ирка была выше меня на целую голову, хотя я роста тоже не маленького, хотя, собственно, почему была, с ней и сейчас все более чем в порядке. Несколько раз я позволила себе публично высказаться о ее книгах - вполне доброжелательно, но не без подкола, все лучшие рецензии на такую литературу пишутся именно в таком ключе: добродушно, но с подмигиванием, всякому неловко признаваться, что он читает подобные книги, даже если в качестве смягчающего вину обстоятельства можешь предъявить автора, который является твоей лучшей подругой. Сознаюсь, меня ввело в заблуждение, что сама Ирина, казалось, вполне адекватного реальности мнения о своих творениях - на всегда отзывалась о них с иронией, как здесь, бывает, с иронией говорят о своем желании прославиться в рамках данного сервиса: стать, например, тысячником. Нормальное, если разобраться, и там и там человеческое и писательское желание: иметь тиражи-читателей, или читателей-тиражи, все равно. Желание, чтобы тебя прочитали и заодно надежда на еще какие-то бонусы.
Но выяснилось, что в глубине души Ирка все-таки питает о своих произведениях более уважительное мнение, чем мне казалось.
В тот год стояла довольно свирепая зима. Я приходила в контору затемно, как большинство коллег, и Ирка моментально волокла меня покурить, трясясь от возбуждения:
- Слушай, ты не поверишь. Вчера я поздно уходила домой, мы столкнулись с Травовым в коридоре... Он так на меня посмотрел. Вот так. - Ирка изображала. - Как ты считаешь, что бы это могло значить?
- Может быть, он намекал, что не плохо было бы встретиться в другой обстановке? - делала Неточка идиотское предположение.
- Может быть... А неплохо было бы... Но ведь у него жена и дети. Как ты считаешь, можно встречаться с мужчинами, у которых жёны и дети?
- Я полагаю, моя дорогая, что по ряду причин это нежелательно.
- Но могут быть смягчающие обстоятельства?
О смягчающих обстоятельствах мы уже упоминали.
*
Я была полна энергии и желания показать себя с самой наилучшей стороны. Не скажу, чтобы я всерьез размышляла о своей дальнейшей судьбе как о серии кармических совпадений, которые привели бы меня на пост директора русской службы Бибиси, но мне определенно думалось, что несколько вполне недурных сюжетов я вполне способна снять. К тому же, мне никак не давали развернуться. Меня посылали на какие-то опросы, и приходилось, перебирая ногами, тыкать в лицо прохожим микрофон: "Как вы считаете, долго ли продлится нынешний январь?", ну или что-то подобное, какой-то бред. Теперь, за давностию времен, я уже не могу вспомнить.
Мой первый сюжет был о коммунальной службе - о том, как работники дэза не справляются со своими обязанностями.
Мы приехли на место, я прижала к стене директора дэза, несчастного толстяка, который перед лицом телекамеры и воинственной Неточки просто поплыл, как квашня - знаете, как это бывает, до сих пор испытываю чувство неловкости, когда слышу по телевизору, как журналистка дожимает бедного, обременного семьей и долгами, кругом неправого, но такого закосневшего в своей неправедности чиновника - даром, что ничем другим, кроме как позором (значимым лишь только для него, ведь телевизор не запоминает этих мелких проштрафившихся ворюг), их не проймешь... Но в те времена я, кажется, считала, что не всё еще потеряно для общества, достаточно только говорить кое о чем.
Приехав в редакцию, я села за компьютер, решительным жестом рванула на себе шарф и настрочила, вонзая ногти в ни в чем не повинные клавиши:
В ЮЖНОМ БУТОВЕ СЛОЖИЛАСЬ РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ
*
Так этот текст и был озвучен, смонтирован и пошел в эфир. Проходя мимо меня в коридоре, Травов глянул и улыбнулся.
В редакционной комнате Лариса, которая вела программу, так сказать, на подтанцовках у Травова, сказала, ко мне особо не обращаясь (до этого она, казалось, и вовсе не имела никакого представления о том, что я существую на данной планете, хотя мы сталкивались с ней по семьсот раз за день в коридоре):
- С утра мне позвонила мама, она, кстати, сказала, что ей понравился наш сюжет, этот... про дэзы.
- Представляешь, как твой сюжет всех потряс, - сказала в курилке не меньше моего потрясенная Ирка.
Я была счастлива. Это был настоящий успех.
*
Позднее я пришла к выводу, что гораздо более полезная для меня деятельность - говорить что бы то ни было не по ту сторону экрана, а по эту. И телевизор предназначен не для того, чтобы в нем работать, а чтобы в нем все работали на тебя. Меня неоднократно звали в самые разные программы на самые разные роли, но я всякий раз отказываюсь. В последний раз я предприняла попытку выяснить, откуда у девочки, которая звонит с ТНТ, взялся мой сотовый телефон. Отчего-то им казалось, что я могу выступить, защищая одно из противоположных мнений в передаче, посвященной нашей национальной проблеме: удвоению праздников.
- А кто вам меня порекомендовал? - с недоумением спросила Неточка.
- Ну, Нета Ивановна... Вас не надо рекомендовать, вы и так достаточно известный человек!..
Это, конечно, чистая находчивость девочки на телефоне, которой лениво вызванивать какого-то другого персонажа, я сетую только на то, что не пользуюсь возможностями, за которые раньше, в эпоху "революционных ситуаций", с восторгом бы ухватилась.
*
Поэтому романа с телевидением у меня не сложилось. Не склалось и романа с Травовым, и это, естественно, к лучшему, учитывая все обстоятельства. Когда мы уже работали обе в других местах, Ирка с раздражением мне сказала, помешивая один из тех невкусных и приторных коктейлей, которые в изобилии взбивают в московских кофейнях:
- Не понимаю я этого - сначала все вздыхают по кому-то, а потом делают вид, что и имени его не помнят.
- А кстати, как его звали?
- Кого?
- Того, помнишь. Он еще вел эту дурацкую программу...
Ирина посмотрела на меня с упреком. Она не поверила мне, что я забыла его имя. Как позднее не поверила, что я не имела в виду ничего дурного, когда сказала, что та книжка - ее лучшее произведение на сегодняшний момент, но она может написать гораздо круче.
С чего начать?
Расскажу пожалуй о тех далеких временах, когда я работала на одном из центральных телеканалов тем почти единственным, кем может работать на одном из центральных телеканалов девица с обыкновенным для наших широт сортом ветра в голове. Мы тогда дружили с Ириной, эта дружба продлилась почти восемь лет, рекордное количество времени для женских дружб городского типа. Ирина была гимнасткой и фигуристкой, на льду она и сломала позвоночник. Я заходила к ней в больницу, к ней вообще ходило много сочувствующих, но она, несмотря ни на что, держалась молодцом. Теперь она довольно известная писательница, как раз производительница того самого чиклита, который мне так не нравится. На этой почве мы с ней и поссорились. А влюблены мы были обе в Евгения Травова (назовем его так), который вёл нашу программу.
Ирка была выше меня на целую голову, хотя я роста тоже не маленького, хотя, собственно, почему была, с ней и сейчас все более чем в порядке. Несколько раз я позволила себе публично высказаться о ее книгах - вполне доброжелательно, но не без подкола, все лучшие рецензии на такую литературу пишутся именно в таком ключе: добродушно, но с подмигиванием, всякому неловко признаваться, что он читает подобные книги, даже если в качестве смягчающего вину обстоятельства можешь предъявить автора, который является твоей лучшей подругой. Сознаюсь, меня ввело в заблуждение, что сама Ирина, казалось, вполне адекватного реальности мнения о своих творениях - на всегда отзывалась о них с иронией, как здесь, бывает, с иронией говорят о своем желании прославиться в рамках данного сервиса: стать, например, тысячником. Нормальное, если разобраться, и там и там человеческое и писательское желание: иметь тиражи-читателей, или читателей-тиражи, все равно. Желание, чтобы тебя прочитали и заодно надежда на еще какие-то бонусы.
Но выяснилось, что в глубине души Ирка все-таки питает о своих произведениях более уважительное мнение, чем мне казалось.
В тот год стояла довольно свирепая зима. Я приходила в контору затемно, как большинство коллег, и Ирка моментально волокла меня покурить, трясясь от возбуждения:
- Слушай, ты не поверишь. Вчера я поздно уходила домой, мы столкнулись с Травовым в коридоре... Он так на меня посмотрел. Вот так. - Ирка изображала. - Как ты считаешь, что бы это могло значить?
- Может быть, он намекал, что не плохо было бы встретиться в другой обстановке? - делала Неточка идиотское предположение.
- Может быть... А неплохо было бы... Но ведь у него жена и дети. Как ты считаешь, можно встречаться с мужчинами, у которых жёны и дети?
- Я полагаю, моя дорогая, что по ряду причин это нежелательно.
- Но могут быть смягчающие обстоятельства?
О смягчающих обстоятельствах мы уже упоминали.
*
Я была полна энергии и желания показать себя с самой наилучшей стороны. Не скажу, чтобы я всерьез размышляла о своей дальнейшей судьбе как о серии кармических совпадений, которые привели бы меня на пост директора русской службы Бибиси, но мне определенно думалось, что несколько вполне недурных сюжетов я вполне способна снять. К тому же, мне никак не давали развернуться. Меня посылали на какие-то опросы, и приходилось, перебирая ногами, тыкать в лицо прохожим микрофон: "Как вы считаете, долго ли продлится нынешний январь?", ну или что-то подобное, какой-то бред. Теперь, за давностию времен, я уже не могу вспомнить.
Мой первый сюжет был о коммунальной службе - о том, как работники дэза не справляются со своими обязанностями.
Мы приехли на место, я прижала к стене директора дэза, несчастного толстяка, который перед лицом телекамеры и воинственной Неточки просто поплыл, как квашня - знаете, как это бывает, до сих пор испытываю чувство неловкости, когда слышу по телевизору, как журналистка дожимает бедного, обременного семьей и долгами, кругом неправого, но такого закосневшего в своей неправедности чиновника - даром, что ничем другим, кроме как позором (значимым лишь только для него, ведь телевизор не запоминает этих мелких проштрафившихся ворюг), их не проймешь... Но в те времена я, кажется, считала, что не всё еще потеряно для общества, достаточно только говорить кое о чем.
Приехав в редакцию, я села за компьютер, решительным жестом рванула на себе шарф и настрочила, вонзая ногти в ни в чем не повинные клавиши:
В ЮЖНОМ БУТОВЕ СЛОЖИЛАСЬ РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ
*
Так этот текст и был озвучен, смонтирован и пошел в эфир. Проходя мимо меня в коридоре, Травов глянул и улыбнулся.
В редакционной комнате Лариса, которая вела программу, так сказать, на подтанцовках у Травова, сказала, ко мне особо не обращаясь (до этого она, казалось, и вовсе не имела никакого представления о том, что я существую на данной планете, хотя мы сталкивались с ней по семьсот раз за день в коридоре):
- С утра мне позвонила мама, она, кстати, сказала, что ей понравился наш сюжет, этот... про дэзы.
- Представляешь, как твой сюжет всех потряс, - сказала в курилке не меньше моего потрясенная Ирка.
Я была счастлива. Это был настоящий успех.
*
Позднее я пришла к выводу, что гораздо более полезная для меня деятельность - говорить что бы то ни было не по ту сторону экрана, а по эту. И телевизор предназначен не для того, чтобы в нем работать, а чтобы в нем все работали на тебя. Меня неоднократно звали в самые разные программы на самые разные роли, но я всякий раз отказываюсь. В последний раз я предприняла попытку выяснить, откуда у девочки, которая звонит с ТНТ, взялся мой сотовый телефон. Отчего-то им казалось, что я могу выступить, защищая одно из противоположных мнений в передаче, посвященной нашей национальной проблеме: удвоению праздников.
- А кто вам меня порекомендовал? - с недоумением спросила Неточка.
- Ну, Нета Ивановна... Вас не надо рекомендовать, вы и так достаточно известный человек!..
Это, конечно, чистая находчивость девочки на телефоне, которой лениво вызванивать какого-то другого персонажа, я сетую только на то, что не пользуюсь возможностями, за которые раньше, в эпоху "революционных ситуаций", с восторгом бы ухватилась.
*
Поэтому романа с телевидением у меня не сложилось. Не склалось и романа с Травовым, и это, естественно, к лучшему, учитывая все обстоятельства. Когда мы уже работали обе в других местах, Ирка с раздражением мне сказала, помешивая один из тех невкусных и приторных коктейлей, которые в изобилии взбивают в московских кофейнях:
- Не понимаю я этого - сначала все вздыхают по кому-то, а потом делают вид, что и имени его не помнят.
- А кстати, как его звали?
- Кого?
- Того, помнишь. Он еще вел эту дурацкую программу...
Ирина посмотрела на меня с упреком. Она не поверила мне, что я забыла его имя. Как позднее не поверила, что я не имела в виду ничего дурного, когда сказала, что та книжка - ее лучшее произведение на сегодняшний момент, но она может написать гораздо круче.