Когда тычутся
Это очень странно. Помните, Ксения xlarina Ларина недавно писала в Медведе о собаке Павлова в связи с атакой целлулоидных клонов на экранах ТВ? Так вот, Лев pirogov Пирогов на следующей полосе тоже пишет о собаке Павлова. Только теперь - в связи с апологией бедности. Все пишут о собаке Павлова. А может, она и правда, судьбака? Кстати, верстка Пирогова - точно здесь. И это тоже рефлекс от Medved_Live.
ХОЧУ БЫТЬ БЕДНЫМ
Лев Пирогов
ПАПА С МАМОЙ РАССКАЗЫВАЛИ: привели однажды в магазин игрушек на день рождения, выбирай, мол, подарок себе. Сами напряглись: вдруг денег не хватит? Нет, обошлось. Пошел, пошел, и, гляди-ка, тянет с полки пластмассового космонавта копеечного. (Кажется, я правда помню его.)
Что это было, скромность?
Конечно, нет. Откуда ей взяться у ребенка. Просто выбирал по себе.
Так же, по себе, каждый из нас старается выбрать убеждения, семью, жизнь.
* * *Это было недавно, прошлой зимой. Шел по вымороженному асфальту, глядя, как метет под ногами сухая поземка - редкие такие, будто пенопластовые, крошечки. Идти нужно было далеко, в магазин «Пятерочка». Говорят, это плохой магазин. Люди там, говорят, поют по утрам специальный корпоративный «Гимн „Пятерочки“». Не знаю. Скорее уж совершают намаз.
Я шел туда, потому что у меня намертво заглохла машина, а денег на новый аккумулятор не было. И уж тем более на близкий дорогой магазин. А надо было купить еды.
Может, от того, что я давно не ходил пешком и не оставался наедине с собой, в голову лезли мысли. В машине ведь ты участник движения, всегда есть с кем поговорить: «Куда прешь, козел, ну че ты, давай-давай». А тут не с кем.
Мысли были эпические. Про работу, про кризис. Про ребенка, страх за него. Про то, что нет денег на новый аккумулятор и на тот, другой, магазин...
И слава Богу.
Неожиданно понравилось так идти.
Надо было, наверное, сразу же тогда описать это чувство, потому что я тогда испытывал вдохновение. Недавно прочитал в одной книжке, что «...значение имеет не объем усвоенной информации, а интенсивность переживания высоких тайн бытия, открываемых потрясенной душой». Вот у меня была интенсивность переживания.
А теперь - объем усвоенной информации.
* * *Ну все ж попробую. Незадолго до того, как этому случиться, побывал в районной поликлинике. Там очереди. Старушки как на приступ идут. А внизу надо надевать на обувь такие штучки, бахилы. И вот я увидел, как один человек вместо того, чтобы купить эти бахилы у гардеробщика за десять рублей, намотал на ноги принесенные из дому полиэтиленовые пакеты. Их пока еще дают бесплатно в Москве в магазинах. И не только он один. Многие там так делают. И мне вдруг это очень, очень понравилось.
Я почувствовал, что тоже хотел бы стать таким свободным и самостоятельным человеком, который трезво расходует свои ресурсы. А то, что полиэтиленовые пакеты на ногах это смешно, убого, как-то там еще, только добавляет ценности этому, так сказать, поступку.
И в поликлинике сразу же понравилось мне. Подоконники облупленные, живые. А не из пластика, как там, куда я раньше ходил. Раньше у меня была страховка - ого. А жил так себе.
* * *Сразу вспоминаются (не тогда, сейчас пытаюсь вспоминать) разные случаи. Вот, например, в метро. (Еще одно место, где можно побыть наедине с собой.) Как только его ни называют: и «мясоперерабатывающие недра», и как-то еще (забыл), и ничего ты тут, считается, не поделаешь: метро на то и метро, чтобы подчиняться ему. Здесь действуют законы физики, а не этики. Упал на лестнице - обтекут; тысяча человечьих винтиков опаздывает на необходимую им работу, пощады не будет. А тут этот мужик. Немолодой, кряжистый, из деревни приехал. Вышел из вагона и стоит. Соображает, думает. В метро думать нельзя! Тысяча тысяч винтиков (и каждого родила мама, у каждого дома альбом с фотографиями, клетка с хомячком для ребенка, сервант) ненавидят и желают уничтожить его!.. Кабы он был одним из них - но он не один из них.
Его не так-то просто уничтожить. Здоровый мужик. Люди тычутся в его спину и, шипя что-то, откатывают, шелестят пеной, ищут обходные пути, а я подумал (я же не как все люди): «Вот так же, степенно расставив ноги, выходит он, этот Атлант, на свое картофельное, хлебное поле, где ни от Чубайса, ни от цены на нефть не зависит, взойдет ли она, эта Репа, заколосится ли чуткая до подземных токов и небесного благоволения Рожь». Люди тыкались, шелестя, а я (не такой, как люди), думал: «Как же должно быть хорошо, надежно за этой широченной спиной. Если не тыкаться».
* * *Американский социолог Дональд Вуд придумал слово «постинтеллектуализм». Это как раз когда тычутся. Когда человек считает себя центром мира, потому что каждое утро в рот ему из-под крана сама собой, подчиняясь одному лишь его царственному хотению, течет вода. И неважно, кто ее туда, в водопровод, засовывает. Надо только знать, какую нажать кнопку.
...Точно так же считает себя центром мира лабораторная обезьяна, научившаяся нажимать на кнопку, чтобы послушные ее воле ученые выдавали банан. Можно спорить, кто там, в этой ситуации, главный - обезьяна или ученые (по принципу неопределенности Гейзенберга непросто всё), но мы спорить не будем. Мы ходим проложенными для нас маршрутами, смеемся в отведенных местах, чувствуем и думаем, как собака Павлова, по команде. Ищем не там, где потеряли, а там, где проведен свет.
Хотя в мире по-прежнему остается много вещей, у которых нет кнопки. Чуть зазевался, не перезарядил аккумулятор вовремя - и оп... Один в целом мире, на целом глобусе, щурясь на переживание тайн бытия, по мерзлому асфальту идешь.
Вот когда я только переехал в Москву из Ставрополя, там у нас было еще по-советски, а тут уже капитализм, стабильность. Мне это сперва, понятно, понравилось, контраст такой. В магазин по пути из метро заходишь - а там... Раз даже черной икры купил. Белковая оказалась.
Но со временем что-то начало беспокоить. Неправильность, унылость какая-то. Вот те же пакеты...
Писательница Татьяна Толстая говорила где-то, в телепередаче какой-то, что раньше, мол, использованные полиэтиленовые пакеты мыли под краном и сушили над газовой конфоркой, и это плохо. Преступление коммунистического режима перед маленьким человеком. Я при том полиэтиленовом режиме тоже немножко жил. И не помню, чтобы сушка пакетов как-то унижала мое достоинство. Зато помню, как Павел Басинский рассказывал однажды про Индию.
В Индии, кто не в курсе, мусор с улиц не убирают. В соответствии с местными представлениями об устройстве мира его там подъедают священные коровы, гуляющие по улицам. Священные коровы едят все, кроме этих самых пакетов и пластиковых бутылок. Поэтому некоторые улицы в Дели покрыты пакетами и бутылками уже по колено, и не исключено, что еще лет через пять-десять мы этот замечательный город с памятниками культуры вовсе потеряем из виду.
Гипербола, понятно, и все же: чем больше пакетов - тем меньше чегото еще.
Чего?
Что нам не жаль отдать в обмен на полиэтиленовые пакеты?..
* * *Помню, на заре девяностых шли по улице со старшим товарищем, Славой Солодских, нашим ставропольским прогрессивным демократическим журналистом. Слава поддел ногой картонный стаканчик из-под кока-колы и говорит:
- Вот, смотри, лежит фирменная американская вещь, и никому не нужна, я ее пинаю ногой.
Действительно, всего несколько лет назад советский человек животом упал бы на такой лакомый кусочек яркого иностранного. Пачки сигаретные собирали, фантики от жвачек, «этикетки нерусские»...
- Вот это и есть, - сказал он, - настоящая победа демократии.
Я был потрясен, согласился.
А теперь думаю: ведь мы раньше и хлеб с асфальта поднимали, если лежит. Перекладывали куда повыше - «для птичек». Типа, экономия ресурса, а на самом деле символическое приподымание статуса. Ценностью был потому что. Хотя хлеба-то было много. Просто были живы еще те, кто помнил другое.
К ценному относились так, будто его мало, даже если это не так.
Чего было мало при коммунизме? Свободы, джинсов, хороших книг.
А чего стало мало при демократии?..
Вроде бы этого и должно хотеться.
Но люди исхитряются хотеть того, чего много: денег, развлечений, свободы, полиэтиленовых пакетов, одежды, еды.
А не радости созидательного труда, например.
Когда я еще только начинал здесь жить, вокруг было много хозяйственных лавчонок и магазинчиков - типа, болтики-железки, полочку прибить, какую-нибудь ерунду починить. За десять лет все позакрылись. Не нужны. Спроса нет. Ломается если что - выбрасывают, покупают готовое. В помещениях заводов теперь склады импортной готовой продукции, этого самого нового, неизвестно откуда и до каких пор берущегося. Пока вроде хватает. Ширится и пухнет объем - только интенсивность переживаний куда-то делась.
«С каждым годом все лучше питанье, а здоровье все хуже и хуже», - как Женя Лесин пишет в своих стихах.
* * *Давеча подумалось: что нужно для счастья? Две вещи всего. Скромно жить и много трудиться. И все.
Целых пятнадцать секунд счастлив был.
А потом вспомнил: вот эти женщины, что присылают письма с просьбами о помощи на сайт «Русская береза», чьи дети голодны и больны, чьи мужья работают скотниками в вымерзающих деревнях за пятьсот рублей в месяц, вот им это скажи. Что нужно скромно жить и много работать.
И сразу опять скрутило.
Может быть, для счастья дети нужны. Конечно, нужны дети. Я же помню, как счастлив был, когда Глеб родился. Просыпался с улыбкой, из кровати как пружиной подбрасывало. По улице потом не шел, а летел. Ног не чувствовал. Счастье - в химически чистом виде.
Но и опять. Скажи, что для счастья дети нужны, той женщине, про которую недавно прочел: спряталась в сарай ненужного ребенка тайком рожать, а у нее поперечное предстояние было, ручкой вперед малыш пошел, застрял в ней. Она эту ручку оторвала ему... Сама умерла или нет, не помню, разве важно теперь.
Боже мой, что ж так страшно-то по-настоящему жить? И что ж так мелко, когда не страшно. Бешенство небитой, пересидевшей в девках души.
Как-то оно ведь, на самом деле, не на словах все. В полиэтиленовых пакетах колбаса задыхается и покрывается скользкой микробной пленкой, а если в бумаге - нет. Вот и все, что об этом необходимо знать, но не для счастья, нет. Просто, чтобы жить дальше.
* * *Ладно. Попробуем сгрести в кучку все эти старательные подходцы. Досадно, что писать правду не получается. Все только «вытаптывание окружности», все вокруг да около. А правду сказать боюсь. Засмеют. Или, может, сам не знаю ее, а лишь, как собачка, чувствую. И хочется, чтоб читатель почувствовал тоже, а для этого - задурить его, затуманить голову, купить на интонацию - складную, доверительную, заморочить словами, как наперсточник, влево, вправо - а где смысл?..
Ну где-то вот.
Мне кажется (я интуитивно чувствую), что «быть бедным» для меня хорошо. Это как возвращение домой. Родители мои были бедны, и их родители были бедны. Под бедностью, наверное, я понимаю простоту. Под простотой - привычку.
О том, что такое простота, замечательно сказал Константин Сутягин, художник и писатель: вот, говорит он, допустим, бабушка деревенская, «простой человек», яблочком на улице угостила. Конечно, возьмешь, особенно если сам прост. А если то же самое сделает городской житель, человек интеллигентный и непростой, - насторожишься, сто раз подумаешь. Если и возьмешь, то десять раз помоешь с мылом, прежде чем есть.
Вот как-то так.
А привычка - ну это жить, как родители твои жили. Как в детстве жил. В детстве мы все просто живем, потому что ничего из головы не придумываем - делаем, «что положено». Отсюда мой традиционализм, отсюда ностальгические оглядки на прошлое.
Казалось бы, и живи. Но есть трудность. Я боюсь быть бедным сам по себе, один. Мне обязательно с собой побольше людей утянуть нужно. Чтобы там, во всеобщей бедности, не чересчур бедствовать. Чтобы как все, короче.
Быть не как все - это не только очень ответственно, но и неправильно. Зачем граф Толстой не хотел быть как все? Зачем заставлял быть не как все своих детей, жену, мучил их? Во имя чего мучил? Чтобы хорошо было «всем»? Или только ему?
Ну это вранье, конечно, подтыкаться Толстым.
С тех пор, с тех пенопластовых крошечек, год прошел. Ясно уже, что бедность - вымирающий вид. Не потому что «скоро бедных совсем не будет», а потому что им все труднее выжить. Бедных выдавливают на обочину жизни, оттесняют от медицинского обслуживания, от образования, от информационного поля.
Хотеть быть бедным становится все чудесатее и чудесатее.
* * *Впору задуматься: этого ли я хочу?
ХОЧУ БЫТЬ БЕДНЫМ
Лев Пирогов
ПАПА С МАМОЙ РАССКАЗЫВАЛИ: привели однажды в магазин игрушек на день рождения, выбирай, мол, подарок себе. Сами напряглись: вдруг денег не хватит? Нет, обошлось. Пошел, пошел, и, гляди-ка, тянет с полки пластмассового космонавта копеечного. (Кажется, я правда помню его.)
Что это было, скромность?
Конечно, нет. Откуда ей взяться у ребенка. Просто выбирал по себе.
Так же, по себе, каждый из нас старается выбрать убеждения, семью, жизнь.
* * *Это было недавно, прошлой зимой. Шел по вымороженному асфальту, глядя, как метет под ногами сухая поземка - редкие такие, будто пенопластовые, крошечки. Идти нужно было далеко, в магазин «Пятерочка». Говорят, это плохой магазин. Люди там, говорят, поют по утрам специальный корпоративный «Гимн „Пятерочки“». Не знаю. Скорее уж совершают намаз.
Я шел туда, потому что у меня намертво заглохла машина, а денег на новый аккумулятор не было. И уж тем более на близкий дорогой магазин. А надо было купить еды.
Может, от того, что я давно не ходил пешком и не оставался наедине с собой, в голову лезли мысли. В машине ведь ты участник движения, всегда есть с кем поговорить: «Куда прешь, козел, ну че ты, давай-давай». А тут не с кем.
Мысли были эпические. Про работу, про кризис. Про ребенка, страх за него. Про то, что нет денег на новый аккумулятор и на тот, другой, магазин...
И слава Богу.
Неожиданно понравилось так идти.
Надо было, наверное, сразу же тогда описать это чувство, потому что я тогда испытывал вдохновение. Недавно прочитал в одной книжке, что «...значение имеет не объем усвоенной информации, а интенсивность переживания высоких тайн бытия, открываемых потрясенной душой». Вот у меня была интенсивность переживания.
А теперь - объем усвоенной информации.
* * *Ну все ж попробую. Незадолго до того, как этому случиться, побывал в районной поликлинике. Там очереди. Старушки как на приступ идут. А внизу надо надевать на обувь такие штучки, бахилы. И вот я увидел, как один человек вместо того, чтобы купить эти бахилы у гардеробщика за десять рублей, намотал на ноги принесенные из дому полиэтиленовые пакеты. Их пока еще дают бесплатно в Москве в магазинах. И не только он один. Многие там так делают. И мне вдруг это очень, очень понравилось.
Я почувствовал, что тоже хотел бы стать таким свободным и самостоятельным человеком, который трезво расходует свои ресурсы. А то, что полиэтиленовые пакеты на ногах это смешно, убого, как-то там еще, только добавляет ценности этому, так сказать, поступку.
И в поликлинике сразу же понравилось мне. Подоконники облупленные, живые. А не из пластика, как там, куда я раньше ходил. Раньше у меня была страховка - ого. А жил так себе.
* * *Сразу вспоминаются (не тогда, сейчас пытаюсь вспоминать) разные случаи. Вот, например, в метро. (Еще одно место, где можно побыть наедине с собой.) Как только его ни называют: и «мясоперерабатывающие недра», и как-то еще (забыл), и ничего ты тут, считается, не поделаешь: метро на то и метро, чтобы подчиняться ему. Здесь действуют законы физики, а не этики. Упал на лестнице - обтекут; тысяча человечьих винтиков опаздывает на необходимую им работу, пощады не будет. А тут этот мужик. Немолодой, кряжистый, из деревни приехал. Вышел из вагона и стоит. Соображает, думает. В метро думать нельзя! Тысяча тысяч винтиков (и каждого родила мама, у каждого дома альбом с фотографиями, клетка с хомячком для ребенка, сервант) ненавидят и желают уничтожить его!.. Кабы он был одним из них - но он не один из них.
Его не так-то просто уничтожить. Здоровый мужик. Люди тычутся в его спину и, шипя что-то, откатывают, шелестят пеной, ищут обходные пути, а я подумал (я же не как все люди): «Вот так же, степенно расставив ноги, выходит он, этот Атлант, на свое картофельное, хлебное поле, где ни от Чубайса, ни от цены на нефть не зависит, взойдет ли она, эта Репа, заколосится ли чуткая до подземных токов и небесного благоволения Рожь». Люди тыкались, шелестя, а я (не такой, как люди), думал: «Как же должно быть хорошо, надежно за этой широченной спиной. Если не тыкаться».
* * *Американский социолог Дональд Вуд придумал слово «постинтеллектуализм». Это как раз когда тычутся. Когда человек считает себя центром мира, потому что каждое утро в рот ему из-под крана сама собой, подчиняясь одному лишь его царственному хотению, течет вода. И неважно, кто ее туда, в водопровод, засовывает. Надо только знать, какую нажать кнопку.
...Точно так же считает себя центром мира лабораторная обезьяна, научившаяся нажимать на кнопку, чтобы послушные ее воле ученые выдавали банан. Можно спорить, кто там, в этой ситуации, главный - обезьяна или ученые (по принципу неопределенности Гейзенберга непросто всё), но мы спорить не будем. Мы ходим проложенными для нас маршрутами, смеемся в отведенных местах, чувствуем и думаем, как собака Павлова, по команде. Ищем не там, где потеряли, а там, где проведен свет.
Хотя в мире по-прежнему остается много вещей, у которых нет кнопки. Чуть зазевался, не перезарядил аккумулятор вовремя - и оп... Один в целом мире, на целом глобусе, щурясь на переживание тайн бытия, по мерзлому асфальту идешь.
Вот когда я только переехал в Москву из Ставрополя, там у нас было еще по-советски, а тут уже капитализм, стабильность. Мне это сперва, понятно, понравилось, контраст такой. В магазин по пути из метро заходишь - а там... Раз даже черной икры купил. Белковая оказалась.
Но со временем что-то начало беспокоить. Неправильность, унылость какая-то. Вот те же пакеты...
Писательница Татьяна Толстая говорила где-то, в телепередаче какой-то, что раньше, мол, использованные полиэтиленовые пакеты мыли под краном и сушили над газовой конфоркой, и это плохо. Преступление коммунистического режима перед маленьким человеком. Я при том полиэтиленовом режиме тоже немножко жил. И не помню, чтобы сушка пакетов как-то унижала мое достоинство. Зато помню, как Павел Басинский рассказывал однажды про Индию.
В Индии, кто не в курсе, мусор с улиц не убирают. В соответствии с местными представлениями об устройстве мира его там подъедают священные коровы, гуляющие по улицам. Священные коровы едят все, кроме этих самых пакетов и пластиковых бутылок. Поэтому некоторые улицы в Дели покрыты пакетами и бутылками уже по колено, и не исключено, что еще лет через пять-десять мы этот замечательный город с памятниками культуры вовсе потеряем из виду.
Гипербола, понятно, и все же: чем больше пакетов - тем меньше чегото еще.
Чего?
Что нам не жаль отдать в обмен на полиэтиленовые пакеты?..
* * *Помню, на заре девяностых шли по улице со старшим товарищем, Славой Солодских, нашим ставропольским прогрессивным демократическим журналистом. Слава поддел ногой картонный стаканчик из-под кока-колы и говорит:
- Вот, смотри, лежит фирменная американская вещь, и никому не нужна, я ее пинаю ногой.
Действительно, всего несколько лет назад советский человек животом упал бы на такой лакомый кусочек яркого иностранного. Пачки сигаретные собирали, фантики от жвачек, «этикетки нерусские»...
- Вот это и есть, - сказал он, - настоящая победа демократии.
Я был потрясен, согласился.
А теперь думаю: ведь мы раньше и хлеб с асфальта поднимали, если лежит. Перекладывали куда повыше - «для птичек». Типа, экономия ресурса, а на самом деле символическое приподымание статуса. Ценностью был потому что. Хотя хлеба-то было много. Просто были живы еще те, кто помнил другое.
К ценному относились так, будто его мало, даже если это не так.
Чего было мало при коммунизме? Свободы, джинсов, хороших книг.
А чего стало мало при демократии?..
Вроде бы этого и должно хотеться.
Но люди исхитряются хотеть того, чего много: денег, развлечений, свободы, полиэтиленовых пакетов, одежды, еды.
А не радости созидательного труда, например.
Когда я еще только начинал здесь жить, вокруг было много хозяйственных лавчонок и магазинчиков - типа, болтики-железки, полочку прибить, какую-нибудь ерунду починить. За десять лет все позакрылись. Не нужны. Спроса нет. Ломается если что - выбрасывают, покупают готовое. В помещениях заводов теперь склады импортной готовой продукции, этого самого нового, неизвестно откуда и до каких пор берущегося. Пока вроде хватает. Ширится и пухнет объем - только интенсивность переживаний куда-то делась.
«С каждым годом все лучше питанье, а здоровье все хуже и хуже», - как Женя Лесин пишет в своих стихах.
* * *Давеча подумалось: что нужно для счастья? Две вещи всего. Скромно жить и много трудиться. И все.
Целых пятнадцать секунд счастлив был.
А потом вспомнил: вот эти женщины, что присылают письма с просьбами о помощи на сайт «Русская береза», чьи дети голодны и больны, чьи мужья работают скотниками в вымерзающих деревнях за пятьсот рублей в месяц, вот им это скажи. Что нужно скромно жить и много работать.
И сразу опять скрутило.
Может быть, для счастья дети нужны. Конечно, нужны дети. Я же помню, как счастлив был, когда Глеб родился. Просыпался с улыбкой, из кровати как пружиной подбрасывало. По улице потом не шел, а летел. Ног не чувствовал. Счастье - в химически чистом виде.
Но и опять. Скажи, что для счастья дети нужны, той женщине, про которую недавно прочел: спряталась в сарай ненужного ребенка тайком рожать, а у нее поперечное предстояние было, ручкой вперед малыш пошел, застрял в ней. Она эту ручку оторвала ему... Сама умерла или нет, не помню, разве важно теперь.
Боже мой, что ж так страшно-то по-настоящему жить? И что ж так мелко, когда не страшно. Бешенство небитой, пересидевшей в девках души.
Как-то оно ведь, на самом деле, не на словах все. В полиэтиленовых пакетах колбаса задыхается и покрывается скользкой микробной пленкой, а если в бумаге - нет. Вот и все, что об этом необходимо знать, но не для счастья, нет. Просто, чтобы жить дальше.
* * *Ладно. Попробуем сгрести в кучку все эти старательные подходцы. Досадно, что писать правду не получается. Все только «вытаптывание окружности», все вокруг да около. А правду сказать боюсь. Засмеют. Или, может, сам не знаю ее, а лишь, как собачка, чувствую. И хочется, чтоб читатель почувствовал тоже, а для этого - задурить его, затуманить голову, купить на интонацию - складную, доверительную, заморочить словами, как наперсточник, влево, вправо - а где смысл?..
Ну где-то вот.
Мне кажется (я интуитивно чувствую), что «быть бедным» для меня хорошо. Это как возвращение домой. Родители мои были бедны, и их родители были бедны. Под бедностью, наверное, я понимаю простоту. Под простотой - привычку.
О том, что такое простота, замечательно сказал Константин Сутягин, художник и писатель: вот, говорит он, допустим, бабушка деревенская, «простой человек», яблочком на улице угостила. Конечно, возьмешь, особенно если сам прост. А если то же самое сделает городской житель, человек интеллигентный и непростой, - насторожишься, сто раз подумаешь. Если и возьмешь, то десять раз помоешь с мылом, прежде чем есть.
Вот как-то так.
А привычка - ну это жить, как родители твои жили. Как в детстве жил. В детстве мы все просто живем, потому что ничего из головы не придумываем - делаем, «что положено». Отсюда мой традиционализм, отсюда ностальгические оглядки на прошлое.
Казалось бы, и живи. Но есть трудность. Я боюсь быть бедным сам по себе, один. Мне обязательно с собой побольше людей утянуть нужно. Чтобы там, во всеобщей бедности, не чересчур бедствовать. Чтобы как все, короче.
Быть не как все - это не только очень ответственно, но и неправильно. Зачем граф Толстой не хотел быть как все? Зачем заставлял быть не как все своих детей, жену, мучил их? Во имя чего мучил? Чтобы хорошо было «всем»? Или только ему?
Ну это вранье, конечно, подтыкаться Толстым.
С тех пор, с тех пенопластовых крошечек, год прошел. Ясно уже, что бедность - вымирающий вид. Не потому что «скоро бедных совсем не будет», а потому что им все труднее выжить. Бедных выдавливают на обочину жизни, оттесняют от медицинского обслуживания, от образования, от информационного поля.
Хотеть быть бедным становится все чудесатее и чудесатее.
* * *Впору задуматься: этого ли я хочу?