В центре по приёму беженцев.
Люди, люди, дети отбегают от мам, потому что детям очень скучно чего-то непонятного ждать. Мамы сначала их пытаются дозваться, потом вскакивают со стульев, отлавливают. Легче тем, кто с бабушками.
Социальные работники всех уговаривают поесть. Горячий суп, бутерброды.
Стандартные вопросы: когда приехали, есть ли паспорт. У многих паспорта внутренние, всё кириллицей там, пытаюсь не так куролапо, как обычно, перекладывать на латиницу фамилии.
Кролик в котиной переноске, сверху на чемодане потрёпанный плюшевый медведь.
Мы в 79-ом году в Вене. Нас переписывали, сортировали - кому в какую гостиницу (известно было, какие получше, какие похуже). Конечно же, работал блат. Переводчик-ленинградец пособлял своим. Одесситы оставались в похожем на общежитие всем эмигрантам известном пансионате Мадам Беттины. Ленинградцы с самолётов, москвичи тоже, харьковчане, киевляне, одесситы - с поездов. Наша третья эмиграция. 90 долларов на человека, три чемодана на семью. В чемодане непременно кипятильник, запрещённый чай в гостинице кипятить. Все всё знали - недаром ходила по рукам истрёпанная слепая (хрен знает какой экземпляр под копирку) машинописная «памятка отъезжающим». Нас принимали как беженцев, но беженцами мы не были. Бомбы не рвались, трамваи ходили.
Больше всего поражает, что «человек, подлец, ко всему привыкает». Люди, побросавшие второпях в чемодан - что побросалось, - пожившие в киевском метро, в подвалах, прорвавшиеся на машинах, в переполненных поездах - очень спокойные люди. Многие неотличимо вольются в нашу уличную толпу.
Марокканец из Киева. Он по-французски говорит. Учился в киевском мединституте. Стоматолог. Забыл захватить диплом, только скан на телефоне. Сокрушается по своему кабинету, инструментам…
Элегантный одессит под семьдесят. Совершенно один. Уже две недели тут. Его приютили старики с пятнадцатью кошками и котами. У него аллергия. Пришёл в центр искать жильё.
Многим нужны билеты на метро. Раздают недельные. От этой недели осталось два дня, а на следующую надо ещё раз прийти, в понедельник. Симкарты всем нужны. Их тоже раздают.
Совсем молодая женщина с мальчишкой пяти лет. Акушерка из Ивано-Франковска. Есть ещё мама, но она заболела и пошла к врачу. Их поселили очень прилично - в «Ибисе» возле porte d’Orléans. Мама уже записана в префектуре, и мальчишка записан, а у неё нету штампа о въезде в Шенгенскую зону, в Польше ночью она не сумела настоять, чтоб ей его поставили. Штампа о въезде нет, потому что нет штампа о предыдущем выезде, а его в свою очередь нет, потому что выезжала она сразу после конца первого карантина, и штамп о выезде ей поставили на выданную посольством бумажку, позволявшую остаться во Франции дольше, чем разрешённые три месяца. Бумажку она давно выкинула, не подумав, что она ей может понадобиться. Регистрироваться вместе с мамой и сыном она не пошла, считая, что без штампа о въезде её не примут. И теперь социальные работники в гостинице послали её в центр по приёму беженцев. Но префектура в центре только в будни открыта. Мальчишка весь извертелся, пока социальные работники пытались разобраться в ситуации - для начала понять, что произошло, а потом попытаться что-то сделать. Кроме как - прийти в понедельник и по возможности пораньше - ничего не придумали. Она сначала считала, что уезжают они недели на две, пересидеть, «пока эта война не кончится». А теперь непонятно. Может быть, работу искать?
Педиатр из Черниговской области с дочкой лет четырёх, очень смешной девчонкой, которая бесстрашно отбегала от мамы совсем далеко. В досье записали, что врач. Врачи очень нужны. И дипломы стали признавать. «Но ведь язык» - говорит она грустно. Я пытаюсь обнадёжить - язык дело наживное. И чем хвататься за любую работу, лучше попробовать язык на крейсерской скорости выучить.
На самом деле, если учесть, что распределяют людей по всей Франции, я совершенно не представляю, как будут организованы курсы языка. Для тех, кто у нас останется, ведь самое важное!
Люди. Люди. Дети.
Всё. Кончилась моя смена. Вышла на улицу - в ослепительно яркий и очень холодный день. Ветер.
Социальные работники всех уговаривают поесть. Горячий суп, бутерброды.
Стандартные вопросы: когда приехали, есть ли паспорт. У многих паспорта внутренние, всё кириллицей там, пытаюсь не так куролапо, как обычно, перекладывать на латиницу фамилии.
Кролик в котиной переноске, сверху на чемодане потрёпанный плюшевый медведь.
Мы в 79-ом году в Вене. Нас переписывали, сортировали - кому в какую гостиницу (известно было, какие получше, какие похуже). Конечно же, работал блат. Переводчик-ленинградец пособлял своим. Одесситы оставались в похожем на общежитие всем эмигрантам известном пансионате Мадам Беттины. Ленинградцы с самолётов, москвичи тоже, харьковчане, киевляне, одесситы - с поездов. Наша третья эмиграция. 90 долларов на человека, три чемодана на семью. В чемодане непременно кипятильник, запрещённый чай в гостинице кипятить. Все всё знали - недаром ходила по рукам истрёпанная слепая (хрен знает какой экземпляр под копирку) машинописная «памятка отъезжающим». Нас принимали как беженцев, но беженцами мы не были. Бомбы не рвались, трамваи ходили.
Больше всего поражает, что «человек, подлец, ко всему привыкает». Люди, побросавшие второпях в чемодан - что побросалось, - пожившие в киевском метро, в подвалах, прорвавшиеся на машинах, в переполненных поездах - очень спокойные люди. Многие неотличимо вольются в нашу уличную толпу.
Марокканец из Киева. Он по-французски говорит. Учился в киевском мединституте. Стоматолог. Забыл захватить диплом, только скан на телефоне. Сокрушается по своему кабинету, инструментам…
Элегантный одессит под семьдесят. Совершенно один. Уже две недели тут. Его приютили старики с пятнадцатью кошками и котами. У него аллергия. Пришёл в центр искать жильё.
Многим нужны билеты на метро. Раздают недельные. От этой недели осталось два дня, а на следующую надо ещё раз прийти, в понедельник. Симкарты всем нужны. Их тоже раздают.
Совсем молодая женщина с мальчишкой пяти лет. Акушерка из Ивано-Франковска. Есть ещё мама, но она заболела и пошла к врачу. Их поселили очень прилично - в «Ибисе» возле porte d’Orléans. Мама уже записана в префектуре, и мальчишка записан, а у неё нету штампа о въезде в Шенгенскую зону, в Польше ночью она не сумела настоять, чтоб ей его поставили. Штампа о въезде нет, потому что нет штампа о предыдущем выезде, а его в свою очередь нет, потому что выезжала она сразу после конца первого карантина, и штамп о выезде ей поставили на выданную посольством бумажку, позволявшую остаться во Франции дольше, чем разрешённые три месяца. Бумажку она давно выкинула, не подумав, что она ей может понадобиться. Регистрироваться вместе с мамой и сыном она не пошла, считая, что без штампа о въезде её не примут. И теперь социальные работники в гостинице послали её в центр по приёму беженцев. Но префектура в центре только в будни открыта. Мальчишка весь извертелся, пока социальные работники пытались разобраться в ситуации - для начала понять, что произошло, а потом попытаться что-то сделать. Кроме как - прийти в понедельник и по возможности пораньше - ничего не придумали. Она сначала считала, что уезжают они недели на две, пересидеть, «пока эта война не кончится». А теперь непонятно. Может быть, работу искать?
Педиатр из Черниговской области с дочкой лет четырёх, очень смешной девчонкой, которая бесстрашно отбегала от мамы совсем далеко. В досье записали, что врач. Врачи очень нужны. И дипломы стали признавать. «Но ведь язык» - говорит она грустно. Я пытаюсь обнадёжить - язык дело наживное. И чем хвататься за любую работу, лучше попробовать язык на крейсерской скорости выучить.
На самом деле, если учесть, что распределяют людей по всей Франции, я совершенно не представляю, как будут организованы курсы языка. Для тех, кто у нас останется, ведь самое важное!
Люди. Люди. Дети.
Всё. Кончилась моя смена. Вышла на улицу - в ослепительно яркий и очень холодный день. Ветер.